— Бегите, бегите прочь, покуда еще возможно спастись от гнева Господня, несчастные дети дьявола, или войдите в святой скит и преклоните колени перед крестом мученика и просите милости Господа и прощения грехов ваших! — вскричал он, стоило Гримпоу и Сальетти спешиться, чтобы напоить лошадей.

Старик поднялся, оперся на посох и продолжил свою пламенную речь, недоверчиво поглядывая на молодых людей.

— Трубы Апокалипсиса снова звучат с небес, а на земле черви извиваются в могилах, прячась от всевидящего света! Вечный огонь готов разгореться в ваших душах! Вы будете пылать в аду! Предатели веры! Рабы похоти! Слуги чревоугодия и алчности! Слушайте предвестие конца! Коса смерти низвергнет ваше высокомерие в грязь, а ваши головы будут безжалостно растоптаны копытами ваших же лошадей! Ни к чему вам будут ваши копья и мечи! Предсказания сбудутся! Я раскаялся, а вы помолитесь со мной! — Он встал на колени и принялся неразборчиво молиться.

Сальетти жалостливо посмотрел на старика и прошептал Гримпоу:

— Притворяется, милостыню добывает.

Прежде Гримпоу доводилось вместе в Дурлибом прикидываться и слепыми, и увечными, чтобы просить подаяния на паперти или на рынке; он знал, что многие плуты и мошенники, с пустыми животами шатающиеся по дорогам и деревням, готовы на любые ухищрения, только бы получить кусочек хлеба. Но во взгляде этого отшельника Гримпоу увидел искреннюю печаль.

— Он говорит все это не нам, — сказал юноша.

Сальетти осмотрелся.

— А кому еще? Здесь больше никого нет, кроме мула и лошадей.

— Он обращается к рыцарям-тамплиерам. Возможно, в своем бреду он перепутал нас с ними.

— И с чего ты это взял? — поинтересовался Сальетти.

— Вспомни слова, которые он произносил.

— Я не понимаю, о чем ты. Все что он говорил, мог сказать любой предвестник конца света.

— В том, что он перечислил, обвиняли тамплиеров, чтобы выставить их еретиками, — пояснил Гримпоу. — Когда он нас увидел, то посоветовал бежать, пока еще возможно избежать преследования, и именно поэтому назвал нас детьми дьявола и говорил о червях, прячущихся от всевидящего света, об адском огне, в котором будут гореть наши души, о том, что мы предатели веры, рабы сладострастия, слуги чревоугодия и алчности, о смерти, которая покончит с нашим высокомерием, и о головах, растоптанных копытами лошадей, так что нам не понадобятся ни копья, ни мечи.

Сальетти озадаченно покачал головой.

— Ты прав, Гримпоу, тамплиеров обвиняли в поклонении дьяволу, в том, что они скрываются, подобно червям, под землей, устраивают свои обряды, прячась от всевидящего Божьего ока. А также в предательстве веры, в грехе сладострастия, в поедании мяса в пост и в накоплении богатств, да таких, что они почувствовали себя богами.

— И их ведь действительно разгромили папа и король Франции, прежде весьма к ним расположенные, — добавил Гримпоу, — так что ни копья, ни мечи не помогли им избежать костра.

Гримпоу слез с коня, оставил Астро пить воду, а сам подошел к старику, продолжавшему стоять на коленях с опущенной головой. Он помог отшельнику подняться, и они вместе пошли к скамье рядом со скитом. От шелковицы на землю падала густая тень, а с ветвей доносился птичий щебет.

— Как вас зовут? — спросил Гримпоу старого отшельника.

— Какая разница! — недовольно буркнул тот.

Гримпоу помог ему сесть на каменную скамью. Тут-то он и заметил у старика под подбородком метку в виде восьмиугольного креста, выжженную раскаленным железом, точно такую же, как на белом плаще и на мече Ринальдо Метца в подземной келье аббатства.

— Вы тамплиер? — без обиняков спросил юноша.

— Едва ли орден еще существует, — ответил старик, устремив взгляд в пустоту.

Усевшись рядом, Гримпоу начал рассматривать его правую руку, точнее, обрубок, заканчивавшийся чуть выше запястья.

— Как вы потеряли руку? — спросил Гримпоу.

— Мне ее отрубили, чтобы я не мог больше держать меч, — ответил старик.

Сальетти подошел к ним и встал так, чтобы заслонить солнце, уже начавшее клониться к западу. Гримпоу взглядом велел ему не вмешиваться.

— Кто? — уточнил Гримпоу.

— Палачи короля Франции, — ответил старик.

— Вас пытали?

Старик утвердительно кивнул.

— У нас не было возможности защищаться. Они ворвались в Тампль на рассвете, как лисы в курятник, всех похватали, отобрали наши бумаги и сокровища. Не осталось ничего, кроме сотен сожженных трупов тех, кто мечтал упокоиться в Святой Земле. — Отшельник предавался воспоминаниям, а Гримпоу молча слушал. — Меня отделили от остальных, кинули в темницу, кишевшую крысами, где я просидел в заключении долгие годы, не видя света, подвергаемый самым страшным пыткам. Они твердили, будто мне известно то, что они хотят знать, и собирались вырвать из меня признание клещами инквизиции.

— Как же вам удалось сбежать?

— Они посчитали, что я настолько спятил, что никто мне не поверит. Инквизитор Бульвар Гостель (я считался его сенешалем, пока был членом ордена Храма) решил проявить снисходительность и позволил мне уйти после того, как я во всем сознался. Я долго бродил по стране, пока не нашел пристанище в этом заброшенном скиту, и здесь я дожидаюсь конца своих дней, зову смерть, ее прихода я жажду так же, как пустыня ждет дождя. Нас оклеветали, наших братьев убили, и все ради того, чтобы вызнать наш секрет.