И она жестом попросила их войти в зал.

37.

ССОРА И ПРИМИРЕНИЕ В ПЯТНАДЦАТИ ВЕРСТАХ ОТ ЧЕЛЯБИНСКА

Челябинск, Россия, 1742 г.

— И не подумаю, — сказал я.

Песоцкая повернулась и закричала на меня, но я решил, что на этот раз не поддамся на провокацию.

— Песоцкий! Сволочь ты последняя! — орала она. От напряжения ее лицо раскраснелось. — Клянусь всеми святыми, Богородицей, самой царицей Елизаветой, я не отстану от тебя, пока все не сделаешь.

— Прошу прощения, сударыня, — возразил я, стремясь быть предельно вежливым, — но я уже внес свой вклад в мытье посуды.

Я не лгал. На сушке уже лежали моя тарелка, моя ложка и моя черная кастрюля.

— Я тоже внесла свой вклад, — заметила она, показывая на посуду с другой стороны от раковины, где лежали ее тарелка, ее ложка и ее серая кастрюля. — Но ведь ужин готовила я, — добавила она, словно это был веский аргумент.

— Да, спасибо, было очень вкусно. Но, — не сдавался я, — это я вырастил овощи и пшеницу. И подстрелил кролика.

С минуту она не отвечала — смотрела на меня сердито, обдумывая следующий ход. У ее виска вздулась большая синяя вена. Теперь от нее можно было ждать чего угодно: она могла вновь наброситься на меня с бранью, могла метнуть в меня что-нибудь тяжелое, а могла просто надуться. В итоге она выскочила из кухни и скрылась в спальне, хлопнув дверью.

Все еще сидя в кресле, я покачал головой. Что на меня нашло? Почему я просто не подчинился, как обычно? Теперь вот возник конфликт, хотя за тридцать один год непростого супружества я научился избегать конфликтов. Я набил трубку, закурил. Взял ружье, вставил патрон. Потом кликнул собаку, и мы пошли в лес.

Когда мы вернулись домой, темнело, но было еще достаточно светло, и я увидел, что причина нашей ссоры — блестящий новенький котелок — по-прежнему стоит в раковине, наполненной холодной серой водой. В котелке были остатки вкусной каши, которую с таким аппетитом я ел на ужин. Теперь эти остатки комковатой липкой массой липли к стенкам, а на дне котелка лежал слой густого коричневого месива: это каша пригорела, когда моя жена отвлеклась, пока готовила.

— Госпожа Песоцкая, вероятно, думает, что я пойду у нее на поводу и отскребу котелок перед тем, как лечь спать, — сказал я собаке.

Разумеется, моя жена ошибалась. Я повесил ружье, снял башмаки и направился в спальню. Не зажигая свечи, двинулся в темноте к кровати, ориентируясь на храп, и ударился мизинцем о комод. Палец болел целый час.

На следующий день я встал пораньше и вместе с собакой вышел из дому. Нужно было перегнать коз со склона горы на поле. Три козы, отбившиеся от стада, доставили нам немало хлопот, и я умирал с голоду, когда пришел домой обедать.

Запаха горячего варева я не учуял, что было подозрительно, и жены в доме тоже не оказалось. Направляясь к черному ходу, я заметил, что котелок — разумеется, немытый — все так же стоит в раковине. Моя жена во дворе кормила кур. Мне показалось, что порция несушек была вдвое больше обычной. Завидев меня, жена отвернулась и широко улыбнулась курам. Она всегда так улыбалась всем, кроме меня, когда злилась.

— Значит, вон оно как, — сказал я собаке. — Меня вознамерились заморить голодом.

Я снова надел шляпу и отправился к озеру. Там жили наши соседи, Роза и Николай Разумихины. Я надеялся, что у них сейчас тоже обед. Так и оказалось, и они настояли, чтобы я отведал у них большую миску супа.

Вечером, вернувшись домой, я увидел на крыльце кур. Они сидели нахохлившись, спрятав головы в перья; брюхо у каждой было раздуто. Я вошел в дом. Моя жена о чем-то тихо-мирно размышляла. Кладовая была пуста.

Итак, конфликт приобрел совершенно четкие очертания, и следующие несколько дней проходили по той же схеме. Мои завтраки и ужины состояли из того, что забыла спрятать жена: сморщенные яблоки, кусочки черствого пирога. На обед я домой не являлся — навещал кого-нибудь из соседей. Но на пятый день ссоры выбора у меня почти не осталось. Я уже побывал у всех соседей, за исключением двух братьев-холостяков и кокетливой старой девы по имени Ева, которая могла неверно истолковать мой визит.

Наблюдая, как жена молча метет пол, я стал подумывать о том, что, возможно, стоит возобновить переговоры. Возможно, я мог бы объяснить ей, что мне надоело выполнять каждое ее требование (она это принимала как должное). Возможно, мы могли бы установить дежурство по мытью этого гребаного серебристого котелка, который все еще стоял в черной воде недельной давности. Или могли бы сделать так: тот, кто моет котелок в этот раз, в следующие два раза освобождается от этой обязанности. Или мы могли бы помыть котелок вдвоем: нагреть воды, и пусть каждый по очереди скребет его по пять минут…