— Дяденька Непейвода! («Экий настырный кашевар, дёргает за рукав…») Погляди на звезду! Яркая! Точно как ракета в праздник! Будто от салюта осталась! Да?

— Да, кашевар, да.

«Протяну руку, поглажу его по тёплой макушке, по шерстяному беретику. Анюта моя, Анюта, вот он, твой дружок, рядом. Ты не знаешь, да и сам он не знает, что сегодняшней ночью был настоящим героем…

Ну, держись за мою руку, кашевар! Ладошка твоя крепкая. Держись, милый. Никогда тебя больше не подведу. И Анютку. И твою маму, Анютка. Эх, кашевар, как мне трудно, как плохо сейчас…»

— Ты на чего глядишь, на мост?

— На мост гляжу, кашевар.

— А я всё про твой подвиг знаю. Подвиг для всех людей. Вот тут, на Высотке… Тебе сам командующий орден привесил.

Непейвода наклонился и поднял картофелину. Сдавил, и она чавкнула, расползлась в его кулаке. Он зачерпнул бело-голубого песка, растёр на ладони. «Для всех людей…» — мысленно повторил он, и Пыште почудилось — скрежетнул зубами. Пышта взглянул ему в лицо. Увидел в глазах взрослого человека такую жгучую тоску, что ему захотелось убежать отсюда. Только не одному, а вместе.

— Пойдём, — позвал он.

Тракторист протянул руку, она дрожала. Погладил Пышту по синему беретику.

— Ты храбрый человек, кашевар! — сказал он.

Но Пышта в ответ замотал головой и жалобно всхлипнул:

— Он ведь простой ящик, совсем пустой, ненужный…

— Погоди, кашевар, давай разберёмся, — сказал тракторист. — Ящик этот не простой. Это же ловушка для птиц. Мы, когда ребятами были, тоже такие делали. Можешь синиц ловить.

— Синиц?! — Пыштины глаза распахнулись, рот приоткрылся от радостного изумления. Так вот, оказывается, какую драгоценную штуку он нашёл! — А они поймаются?.. — спросил он, боясь поверить такому счастью.

— А как же? Обязательно.

Хрустнул сушник, качнулась ёлка, из-за неё бочком вылез Шнырин.

— Хе-хе-хе… — задребезжал сиплый смешок. — Шутник парень, ей-богу, шутник. «Мина», говорит. А какая ж это мина? Хе-хе…

Нет, и тогда, раньше, Непейвода ещё не совсем проснулся.

Вот теперь Пышта увидел: с небритого, худого лица, из тёмных теней, глянули на Шнырина полные ненависти, проснувшиеся глаза.

Ошпаренный этим взглядом, Шнырин отступил назад.

— Уважь, выручи, Непейвода… Я тебя выручал, когда шестерёнка понадобилась… Ты не сомневайся, я тебе заплачу! Только давай скорей заравнивай… И — шито-крыто!..

Непейвода подошёл. Взял его обеими руками за пиджак и тряхнул. Так тряхнул, что голова Шнырина мотнулась и шляпа покатилась по земле.

— Шкура ты! — сказал Непейвода гневно. — Разрослась погань на нашей земле! Народное добро сгноил, свёз сюда втихомолку, а теперь с землёй сровнять?! А заодно память народную сотри с лица земли, лишь бы твоя шкура уцелела?! — И он опять тряхнул Шнырина.

— Дяденька Непейвода! Не бей его! Ну его! — закричал Пышта.

— Не бойся, не ударю. Руки марать не стану. Его народный суд будет судить. Я не промолчу, всё скажу…

— Не скажешь! — взвизгнул Шнырин. — Ты, ты закапывал, не я! Ты бульдозер вёл, не я! Лучше помалкивай! Тебя тоже засудят!.. — Шнырин дёрнулся, пытаясь освободиться. — Отпусти руки!..

Но тракторист не отпускал рук. В удивлении он смотрел на них. Странное дело: как в тот далёкий боевой день, загорался сейчас на его руках багряный отблеск. И всё вокруг — и седая трава, и тёмная хвоя, и бело-голубой окоп, — оживая, напитывались алым светом.

— Солнышко всходит! Утро же! Пойдём, дяденька Непейвода! — позвал Пышта. — Пойдём же!

Тракторист отпустил Шнырина, и тот поспешно одёргивал пиджачишко и встряхивался, словно побитый пёс. Он бормотал угрозы, но ни Пышта, ни тракторист не слушали его.

— Всё скажу, не надейся, — сказал тракторист. — Пусть и меня судят. Я поднимусь. Потому что мне дороже нет этой земли. Я за неё воевал. Я на ней хлеб растил. Я к ней вернусь. А тебе доверия народ не вернёт. Потому что тебе ничего не дорого, кроме твоей шкуры…

Он крепко взял Пышту за руку, и они пошли напрямик через лес, по сучьям, по бурелому, спрямляя дорогу, чтобы дойти поскорей. И Пышта нёс в руке ловушку для синиц.

— Мы куда идем? — спросил Пышта.

— В Совет.

Пышта заволновался:

— Ты про картошку скажи, пышто она гнилая, а про гранулы не говори. И ты им про орден скажи, и про танки, и про подвиг, тогда суд тебя не засудит, пышто ты герой! — выговорил он быстро, как подсказку, словно тракторист у доски, в классе, и не знает, как решить задачу. Но тракторист подсказку не принял.

— Ты эти мусорные мысли из головы выкинь раз и навсегда! — предупредил он. — Не хватало, чтоб я боевыми заслугами спекулировал, как торговка.