Я постучал, и через пять минут в воротах открылось окошко, в которое выглянул начальник караула – командир группы с БПК “Гневный”, старший лейтенант Фролов.

– Слушай, дорогой! Принимай гостя! – имитируя грузинский акцент воскликнул доктор.

– Как скажешь, так и будет, – в тон ему ответил начальник караула, открывая ворота.

Во дворе, чисто прибранном, никого не было, за исключением одного солдата, который ломом бил в металлический люк канализационного колодца. Рядом с ним стояло ведро с водой. Удары гулким эхом метались в закрытом пространстве двора. Я, указывая на солдата, орудующего ломом, спросил начкара удивленно.

– Слушай, что это он делает?

Как ни в чем не бывало, старший лейтенант равнодушно ответил:

– Это атака подводной лодки глубинными бомбами. “Сапогов” к морю приучаем.

Я не понял. Начкар подошел к солдату, по лицу которого стекали крупные капельки пота, и резко отдал команду:

– Пробоина в отсеке!

Солдат, ловко подцепив ломом люк, открыл колодец и плеснул в него ведро ледяной воды.

Удивление мое возрастало в геометрической прогрессии. Все еще не понимая сути происходящего, я смотрел на довольно улыбающегося караульного начальника.

– Покинуть отсек! – прозвучала команда. Из колодца, стенки которого были покрыты инеем, один за другим вылезли три солдата, мокрые с головы до ног и дрожащие.

– Немедленно прекратите эту херню! – заорал я. До меня только сейчас дошел смысл происходящего.

Начкар, которому хотя и предстояло водворить в камеру своего флагманского врача, все же счел за лучшее заверить его, что все происходящее не более, чем шутка.

– За подобные шуточки вы сами можете сесть на гауптвахту! И скажите мне спасибо, если этого не случиться, – резюмировал арестованный доктор, повергнув в трепет своего охранника. – Проводите меня в камеру. Желательно, в одиночку.

Благодаря этому маленькому приключению, оказавшись в одиночной камере, я был избавлен от необходимости общения с такими же арестованными, что и требовалось в данной ситуации. Попросив начальника караула не беспокоить меня до утра, я завалился на жесткую камерную койку и уснул сном праведника, т.к. действительно считал себя чистым перед своей собственной совестью.

Хорошо выспавшись в могильной тишине одиночки, утром я позвонил дежурному врачу гарнизона и попросил его приехать прямо на гауптвахту., т.к. состояние здоровья арестованного дало сбой. Через двадцать минут дежурный коллега сделал запись в какой-то официальной бумаге о том, что “по состоянию здоровья старший лейтенант Иванов нуждается в освобождении из-под ареста”, посадил освобожденного коллегу в санитарный-автомобиль и отвез его к жене и дочке. Таким образом, под арестом я пробыл всего шестнадцать часов. Однако, их хватило для того, чтобы люто возненавидеть методы работы комбрига, партийную демократию и всю дурацкую систему подавления инициативы и свободы творчества на флоте.

Замечено неоднократно, что приоритет в продвижении по службе и в получении поощрений и наград командиры отдают тому, кто угодливо заглядывает им в рот, “лижет задницу”, как говорят на флоте, бросается исполнять любое желание и барскую прихоть своего начальника, демонстрируя к месту и не к месту личную преданность власть предержащему. Сознавая при этом всю унизительность своего поведения, холуй постепенно начинает ненавидеть объект своего преклонения и при случае обязательно всадит нож в спину. И как этого не понимают начальники, упиваясь собственным дутым всесилием, наблюдая унижение себе подобных!

Угодливых хватает повсюду. Но, будучи послушными холуями, они уже в силу своего ущербного характера неспособны повести дело, как надо. Те же, кто способен, строптивы и самостоятельны, неугодны сторонникам единоначалия, “жесткой руки”. Не отсюда ли на всех совещаниях стоит вселенский плач об отсутствии толковых офицеров-организаторов? Не о послушании ли и угодничестве своих подопечных пекутся сегодняшние ревнители “железной дисциплины”? Похоже – так. Иначе, почему же они столь яростно преследуют любое проявление самостоятельности и свободомыслия?

Сидя дома и имея на то полное юридическое право, дарованное записями специалистов поликлиники о якобы тяжелой болезни, которая держит в постели дисциплинарно арестованного, я пришел к мысли, что каждый час лишения свободы должен быть компенсирован одними сутками уклонения от службы. Я твердо решил “проболеть” ровно 16 дней, и, тем самым, поставить комбрига в затруднительное положение, т.к. соединение готовилось к комплексной проверке по итогам зимнего периода обучения, а отсутствие на службе флагманского врача не позволит подготовиться к ней качественно. А это, в свою очередь, ударит определенным образом по престижу того же командира бригады. Да и дома было необходимо навести порядок, т.к. только пожив определенное время в квартире, квартиросъемщики смогли выявить целый ряд скрытых дефектов в отделке помещения, невидимых глазу при первичном осмотре. Мы уже знаем, что квартира наша была на первом этаже, а это создавало определенные неудобства. Во-первых, из подвала через неплотно пригнанные доски пола (между ними можно было просунуть палец) на кухне постоянно тянуло холодной сыростью. Во-вторых, в квартире частыми гостями были крысы, проникавшие в помещение через служебный ход, проделанный ими в углу “детской”, как была названа маленькая шестиметровая комната. Стены в коридоре и ванной были покрыты плесенью, неизвестно откуда бравшейся, но не желающей исчезать даже под пламенем паяльной лампы, которой я неоднократно ее прожаривал. Из входной двери, из окон и перекошенной балконной двери дули муссоны и пассаты, создавая великолепный микроклимат для произрастания тундрового мха ягеля, если бы кому-нибудь пришло в голову его здесь посадить. Ниночка и дочка стойко переносили этот естественный для лейтенантских семей комфорт. Однако это совсем не значило, что с подобным необходимо смириться и не пытаться сделать квартиру еще комфортнее. В этой мысли меня убедил огромный кусок бетона, сорвавшийся однажды ночью с потолка и грохнувшийся возле самого изголовья спавшей четы, испугав до икоты слабую половину семейства.

Но для того, чтобы сделать капитальный ремонт, нужны были строительные материалы, которых не было. Они лежали в складских помещениях хозяйственного двора военных строителей. Для приобретения их нужен был спирт, который у меня был, но не было его на хозяйственном дворе. Вывод напрашивался сам собой. И доктор к нему пришел. Все просто. Один литр жидкой валюты оказался эквивалентен 2 мешкам цемента марки 300, 1 мешку извести, 1 м3 досок, реечек и планок, 1 листу фанеры толщиной 10 мм и нескольким листам оргалита для покрытия пола на кухне, общей площадью 15 м2. Краску белую для окон и дверей и эмаль тиковую для пола поставило мне родное соединение.