Механик вызвал к себе одного из “группачей” (командира группы) и отправил его в г. Советская Гавань заказывать номера в гостинице для каждого, идущего на сход. Это на случай, если в процессе празднования Первомая кому-нибудь захочется остаться один на один с собой, вне шумной и пьяной компании. Я вызвал к себе приборщика каюты – старшину второй статьи Суменкова и держал перед ним краткую, но содержательную речь.

– Сынок! (Ничего себе, сынок. Всего на пять лет моложе.) В 18.00 я должен сойти с трапа, со мной – три человека. Вопросы? Нет. Свободен. Приборщик, понимающе улыбаясь, удалился.

В 17.30 в каюту была доставлена тщательно вычищенная и выглаженная форма. Быстро одевшись, я убыл в каюту механика, в которой застал уже готовых к сходу, т.е. тщательно отутюженных артиллериста и командира БЧ-7. В 17.45 все четверо зашли в каюту эскулапа, где на столе стояли четыре рюмочки, лежали бутерброды и ... 400,0 спирта этилового высшей очистки. (Приборщик свое дело знает туго).

В 17.50 по кораблю разнеслась команда:

– На катер № 1! Катер к правому трапу! Командиры боевых частей, идущие на сход, приглашаются в катер!

Высшая честь, которая на крейсере может быть оказана офицерам. Командир предоставил в их распоряжение свой личный катер и лично отдал команду на его спуск. Знал командир, как поддерживать авторитет своих ближайших помощников.

Праздники отшумели гомоном торжественных речей, собраний, митингов и разборов замечаний по проведению праздников. Редкие гости корабля, стоящего в глухой бухте Бяуде, посмотрев на флаги расцвечивания и напившись корабельного спирта, сердечно благодарили моряков за интересные экскурсии и полученное удовольствие

Праздники прошли без замечаний, следовательно, для тех, кто правил дежурную и вахтенную службу в выходные и праздничные дни, праздники не существовали вовсе. Вместо них – работа, работа И нервное напряжение. Это отдыхающей смене повезло. Будни, вступая в свои права, снова требовали от военморов пота и крови. Ежедневно авралы, тревоги, учения, тренировки, занятия, приборки, покраски, сборы, разборы... Без остановки и передышки. Выходы в море, караулы, патрули, разгрузки вагонов, уборки территории... Черт знает еще что, но без передышки и остановки. Раз запущенная машина остановиться не может до самой смерти. Как и акула, проводящая в движении всю свою жизнь и пожирающая все живое на своем пути.

И если от нее удается вырваться какой-либо жертве, то только с израненным телом и исковерканной психикой. В таких вот буднях пролетела весна, На исходе было лето. 1980 год был прекрасен тем, что отпуск я провел в июле и августе когда “зреют фрукты, зреют вина”. Хорошо – о - о – о ...

Первой новостью, услышанной мной по прибытию из отпуска на корабль, была та, что крейсер снова готовится в длительный океанский поход. И без “Б”, как говорят на флоте. По серьезному. Ясно. Значит, снова предстоит подготовка всех звеньев сложной медицинской цепи. Снова ночи без сна, дни, наполненные руганью и свалкой из-за накладок различных мероприятий плана подготовки друг на друга. Снова проверки вышестоящими штабами и устранение замечаний. Снова ремонты. Все знакомо и трепета не вызывает. Прорвемся.

Основной проблемой, стоящей перед начальником медицинской службы крейсера, была проблема укомплектования коллектива фельдшерским составом взамен уходящих в запас. Фельдер на флоте – такой же дефицит, как кетовый балык в полесской глубинке. Медицинские училища страны, отдающие (вынуждено) предпочтение прекрасному полу, и на десять процентов не обеспечивают Вооруженные Силы потребным количеством среднего медперсонала мужска пола. Поэтому, медицинские службы частей комплектуются трактористами и токарями, что не способствует повышению качества медицинской помощи. Тем более в отдельном плавании в отдаленных районах океана, где ответственность за жизнь каждого члена экипажа зависит от грамотных действий (и оперативных к тому же!) каждого члена медицинского коллектива. Памятуя это, я в течение месяца обивал пороги официальных кабинетов, “пуская в ход официальные рапорты” и применяя официально-недозволенные приемы, в надежде заполучить на свой любимый крейсер трех положенных по штату фельдшеров, вместо везде предлагаемых мне идейно-закаленных и морально устойчивых рабочих и крестьян. Идейная и прочая закалка и устойчивость хороша в сочетании с профессиональной выучкой, без которой она превращаются в громкий, пустой звук победных реляций на торжественных собраниях. Однако, везде встречая сочувствие и понимание чиновников, сдвинуть сей важный вопрос с мертвой точки мне не удалось. Рассчитывать не приходилось ни на спирт, ни на хвосты красной рыбы, обычно выручающей просителей в сложной ситуации.

А тем временем крейсер перешел во Владивосток “под проверку комиссией штаба флота ”. Узнав, что комиссию будет возглавлять адмирал Ясаков, командир корабля строго-настрого приказал своим офицерам "расшибиться в доску”, но чтобы никаких замечаний по вопросам подготовки корабля к походу не возникло, т.к. последствия любого замечания могли быть непредсказуемыми и трагичными. Решения Ясаков принимал моментально. Вследствие оных любой, даже самый добросовестный лейтенант, мог оказаться далеко от своего корабля с измаранными, ненужными военмору записями в личном деле.

Накануне проверки экипаж крейсера, отложив массу неотложных дел, занимался большой приборкой. К моменту прибытия комиссии “ медь, железо были отдраены, барашки расхожены и смазаны”.

Наконец, в ККОС собрались все офицеры крейсера и представители штаба флота. В ожидании Ясакова кают-компания гудела, как потревоженный улей. Офицеры штаба отдавали последние приказания своим младшим товарищам, инструктировали по правилам докладов старшему начальнику. Все они были одинаково заинтересованы в благополучном исходе проверки, т.к. все одинаково отвечали за степень готовности крейсера к походу, разница состояла лишь в том, что младшие товарищи уходили в море, а старшие – оставались на берегу. Прохлопы в подготовке корабля к походу могли стоить младшим товарищам жизни, а старшие рисковали получить лишь выговор в приказе.