а уж если говорил, та к только то, что думал

Пристав — очень большой начальник. После исправника — второй человек во всем округе. А уж после исправника, как говорили, чуть ли не сам царь сразу идет… Но царь — как бог, где-то далеко. Исправника в лесных далеких селениях никто еще никогда не видел. А пристав приезжает обычно раз в год, и его приезд всегда большое событие — значит, что-то случилось, что-то произошло!

Царя называли батюшкой. Исправника —ваше превосходительство. А пристава — ваше благородие. Имени его никто не знал — «ваше благородие» да «ваше благородие». Зачем имя, когда и так ясно всем, о ком речь идет,— второго «вашего благородия» в округе нет.

Физиономией «ваше благородие» очень походил на рысь — седоватая бородка равномерно обкладывала круглое лицо, и от этого оно казалось лохматым; немного раскосые, зеленые, с черными круглыми зрачками глаза всегда были настороже. Острые, торчащие вверх уши еще более дополняли это сходство.

На разговоры пристав был ленив, старался обходиться жестами или мимикой. Да и карельского языка он не знал — десятка два слов только. Говорили, что сам он откуда-то из России — не то с Урала, не то с Дона. Но об этом точно даже отец Василий в минуты большого откровения (когда выпивал лишку) и то ничего сказать не мог.

Про «ваше благородие» рассказывали, что был он прежде простым стражником, а в милость «его превосходительству», то есть исправнику, попал при необычных обстоятельствах.

Дело якобы происходило так. Исправник любил испытывать своих подчиненных, как он сам говаривал, «на честность». Для этого каждого новичка приглашал к себе в дом на чай. И проделывал одну и ту же, весьма простую, но коварную шутку.

На столе всегда стояло два одинаковых чайника с заваркой. Но в одном был настой табака — гадость несусветная, отрава, ну просто зелье! А во втором — настоящий чай. Так как хозяин сам наполнял чашки гостей, то ему никакого труда не составляло проверить новичка «на табачок». Налив горький настой гостю, хозяин заботливо спрашивал;

— Нравится ли вам мой любимый чаек? Учтите, что лучше меня никто, даже в самом Петрозаводске, чая не заваривает.

Несчастный гость после таких слов изображал на лице величайшее наслаждение, хотя все внутренности у него заворачивались, и соглашался с «его превосходительством», что действительно такого великолепного чая пивать ему не приходилось.

«Лгун, льстец, лицемер!» — решал исправник и уж в дальнейшем смело использовал эти способности своего подчиненного во благо дела.

Но «ваше благородие», которое тогда не называлось еще «вашим благородием», когда было приглашено на чай к «его превосходительству» в качестве испытуемого, эту проверку табачным настоем выдержало блестяще.

— Какой это чай? — сказал будущий пристав.— Гадостъ одна. Табак, не иначе табак. Да к тому еще и самый дешевый.

Исправник был в восторге: наконец обнаружился среди его подчиненных хоть один откровенный, правдивый человек.

— Ценить нужно таких людей! — восхитился исправник.— Их место там, где именно откровенность и правдивость нужны более всего!

«Правдолюбца» сделали «вашим благородием» и послали в один из самых глухих уголков Карелии.

— Там он со своей правдивостью быстро добьется любви этих бедных карелов! — сказало «его превосходительство.— А то ведь наши городские лицемеры там. в этих лесах и болотах, только и будут обманывать всяких там смолокуров да лесорубов. Нет, пусть уж сидят здесь, в городе, под мага присмотром, в своих домах живут!

Пристав оказался человеком прямым. Он никогда не кружил вокруг да около, а, приезжая в село, говорил откровенно:

— Положите в сани ко мне два бочонка меда, мороженых сигов, троечку медвежьих шкур, пяток оленьих да сотенку беличьих. А деньги не надо класть в санки, давайте мне. я их сам уложу куда надо!

И в этот раз «ваше благородие» сразу все высказал откровенно:

— Колдовское чудо отменяется. Я — в доме отца Василия. Утром ты, рыжий, и ты, одноглазый,— один общий кивок в сторону Кумохи с рыжебородым,—ко мне. Мужики, два бочонка медовухи завтра прикатите пораньше…

Ночью в жарко натопленной избе колдуна Кумоха, рыжебородый и Ворон обсуждали дневные события.

Старый Ворон рассуждал правильно: от колдовского чуда поп Василий нес большие убытки. Сохраняя право на чудо только за церковью, поп мог надеяться на приношения крестьян, на усердное посещение церкви. Но если бы Ворону удалось превращение овцы в девушку, то интерес к церковной службе и к церковным, то бишь божественным, делам сильно упал бы.

Поскольку весть о колдовском чуде разнеслась широко и народ повалил в село, то поп Василий вынужден был защищать своего бога и, дабы сразу же показать силу, спешно вызвал на помощь пристава.