Начав с бамбука, Раумер медленно прожевывал пищу, запивал ее оранжадом, после каждого блюда опускал в чашу с водой салфетку и вытирал руки. Он обдумывал предстоящий разговор с резидентом и восстанавливал в памяти подробную психологическую характеристику этого человека, составленную двадцать лет назад. Время от времени в нее вносились коррективы, и была она теперь жизнеописанием Адольфа Гофмана-Таникава, сорокапятилетнего хирурга из Иокогамы, родившегося от немца Гофмана и японки Мицу Абэ.

Адольф Гофман-Таникава, подполковник германской армии, выпускник медицинского факультета Берлинского университета, родился в 1897 году в Токио. Отец его, Конрад Гофман, занимал второстепенный пост в германском посольстве. В то же время неофициальная его должность была настолько значительной, что сам господин посол втайне от остальных сотрудников советовался со своим подчиненным.

У Гофмана-старшего и его жены Мицу Абэ был единственный сын, названный Адольфом, в честь деда отца. Носил он и японское имя — Миямото. Так называла его мать, и маленький Гофман с детства привык к двойной жизни: Миямото — для матери, привившей ему японские привычки и традиции, и Адольф для отца, считавшего, что немец, а сын для него был только немцем, везде и всегда останется представителем великой нации.

Трудно сказать, чья линия одолела бы, но пятнадцатилетнего Адольфа-Миямото отец отправил в Германию в Штутгарт к своей сестре Эльзе.

Мицу Абэ больше никогда не видела своего сына. В год окончания им гимназии он должен был вернуться домой и жить здесь, готовясь в университет. В какой именно — родители не решили, но Конрад был не против и японского, на чем особенно настаивала мать, имевшая определенное влияние на мужа. Впрочем, у Конрада были особые мотивы не спорить по этому поводу.

И был уже Адольф на обратном пути домой, когда началась мировая война. Пароход Гамбургской судоходной компании интернировали в Суэце, а Гофман-младший плыл на нем пассажиром…

Следы его затерялись. Несколько лет не было о нем слышно. За это время умерла мать Мицу Абэ, а отец окончательно перестал верить в возвращение сына.

Сын вернулся в девятнадцатом году. Старый Конрад сильно сдал и попросил у нового правительства отставку. Ему не отказали, и они вернулись с сыном вдвоем с Штутгарт, в голодную Германию двадцатых годов.

У Адольфа были доллары, отец привез фунты стерлингов. Поэтому жилось им совсем недурно, и можно было начать дело, но младший Гофман поступил в Берлинский университет.

Никто не знал, что он делал и где был эти четыре года. Не знал этого и отец. Но архивы хранили дату и название места: 25 мая 1916 года, город Кейптаун. Они значились под обязательством Адольфа Гофмана сотрудничать с германской разведкой.

По окончании университета молодой Гофман уехал в Японию, оставив престарелого отца на попечении тети Эльзы. Довольно быстро он завоевал популярность. Этому в значительной степени способствовали его обширные связи, в том числе и с родственниками по материнской линии.

Через восемь лет Адольф принял японское подданство, и к фамилии Гофман добавилось — Таникава. Так звали отца Мицу Абэ. Японские друзья называли его Миямото, а европейцы Адольфом. (Вскоре это имя стало известно всему миру. Гофман очень гордился своим тезкой Адольфом Гитлером.).

А потом пришла из Германии телеграмма — заболел старый Конрад и умер.

Адольф жил один, он не обзавелся семьей, но слабого пола не сторонился, скорее наоборот.

Генрих Раумер в который раз опустил салфетку в чашу с водой, в подносике осталось салфетки две или три, вошел японец-слуга, он принес чай.

Раумер почувствовал, как одеревенела правая нога, но сидел не шевелясь, и только отпустив слугу, расправил ногу, растирая ее ладонью.

После чайной церемонии Раумер расплатился по счету, вышел через раздвинутые ширмы-двери и с удовольствием определил, что за полтора часа, затраченные им на японский обед, солнце успокоилось и перестало мучить иокогамцев.

Ноги, затекшие из-за непривычной позы, постепенно отходили, до встречи оставалось около часа, Раумер решал пешком идти к дому Гофмана-Таникава. Он не спрашивал дороги: хорошо изучил план Иокогамы и знал, что минут через сорок будет в нужном ему месте.

Падал снег. Ветра не было. Колючие снежинки летели в воздухе, падали ему на грудь, цеплялись к ресницам, снова летели и, обессилев, падали, наконец…

Бакшееву стало холодно, он шевельнулся и открыл глаза. В сознанье проникло тарахтенье двигателя, он шевельнулся, и голос сверху сказал по-японски:

— Очнулся. Дайте ему сакэ.

У рта Степана появилось горлышко фляги, он приподнял голову и после глотка, другого увидел звездное небо.

Он понял, что находится в кунгасе, вокруг японцы, наверное, рыбаки. Сильный запах рыбы Степан тоже стал теперь различать.