— Им тоже налейте по рюмочке, Петру и Вовочке, пусть пригубят. Вот так поставьте, между нами. Вовочка всегда здесь сидел.

Сухарев исполнил и это. Они согласно подняли стаканы.

— Чокаться не положено, — предупредила она. — А слово молвить можно.

— За нашу победу, мамаша, — с чувством ответил Сухарев. — Чтоб не последняя.

— Зачем мне теперь победа, если они за нее не выпьют? — безропотно сказала она, но чарку выпила с одного касания и живо потянулась к бутылке, чтобы налить снова. — Выпьем за всех убиенных и без вести пропавших. Видите, — продолжала она, не меняя интонации, — опять потухло.

Лампа на столе горела не ослабляясь.

Пуля летит, и стелется за нею черный след. Она давно летит и никогда не остановится.

Пуля проносится черным лучом и рождает черное солнце, там, где она пролетела, загораются черные звезды, сколько пуль просвистело, столько черных звезд зажглось.

Вот почему почернело небо.

Пуля вырвалась из смрадного ствола, чтобы произвести на свет небытие. Она вонзается в пуповину миров, и такая рождается там темнота, что слепнет все живое.

Ибо пуля летит из прошлого в будущее. А черный луч небытия не слабеет, энергия его не рассеивается во мраке согласно физическим законам, больше того, черный луч усиливается, мощнеет, и чем дальше от его начала, тем он слепее и безжалостнее.

Камень, дубина, копье, стрела, меч, пушечное ядро, пуля, мина, бомба, реактивный снаряд, атомная бомба, водородная бомба, ракета с кассетной боеголовкой — что дальше?

Ракеты замерли наизготове в черных шахтах — что дальше?

А черная пуля летит, летит, заметьте, она стоит лишь в середине смертного списка, однако она все летит. И тот камень продолжает полет из пращи, и то копье продолжает вонзаться, и та стрела продолжает свистеть.

А если взлетит ракета? Что тогда?

Как человечество мы еще не успели ощутить последствий от черной пули, ибо она чересчур молода для этого. Сегодня пуля бьет всего в третью шеренгу, если вести отсчет от второй мировой, хотя и этого более чем достаточно. Как человечество, мы ощущаем сегодня последствия дубины, копья, стрелы, но кто нам может рассказать, каковы они сегодня, за сотой шеренгой поколений, пронзенных черным лучом небытия? Кто сможет рассказать?..

Пуля ударила, совершилась убыль времени.

И каждое мгновенье в мире нажимается новый спусковой крючок, и пуля вырывается из смрадного ствола, чтобы устремиться к цели.

А если взлетит, взлетит ракета?

Пуля летит и бьет в пуповину.

— Товарищ капитан, прошу ко мне!

Сухарев подошел, осторожно поставил машинку на асфальт, поближе к собственной ноге.

— Почему не приветствуете старших по званию? — занудно начал цепляться жердястый майор, смотря на Сухарева светлыми выпуклыми глазами. Шинель на нем с иголочки, сам в перчатках, сапоги надраены до высшей тыловой зеркальности, а на плечах золотые погоны с малиновым кантом. — Или по строевой соскучился?

— Виноват, товарищ майор, не заметил, — с вызовом ответил Сухарев, а про себя подумал бесповоротно: «Я бы на передке с тобой встретился, тыловая крыса, золотопогонник несчастный».

Рядом с майором такой же надраенный франт чином поменьше, востроносый лейтенантик с пухлыми губами, на которых еще молоко не обсохло, видимо, для обсыхания губ его и оставили в патрулях.

А по обе стороны два солдата с автоматами поперек груди, первый и второй. Суровая армия.

— Ваши документы! — с нарастающей грозностью требовал пухлогубый.

— В комендатуру, что ли? — лениво спросил первый солдат, со значением поправляя автомат на груди и обращаясь к майору.

Жердястый требовательно протянул руку. Второй солдат тоже смотрел на Сухарева без малейшего намека на снисхождение. «В разведку не взял бы», — мгновенно разделался Сухарев и с рядовыми.

А вслух сказал, капитулируя перед грубой силой и в то же время пытаясь заигрывать с ней:

— Какой разговор, товарищ майор? Документы в порядочке, мы тоже дисциплину понимаем, особенно в нашем славном тылу. Только вы меня не задерживайте, поезд через три часа отходит. Мне войну кончать надо. Там я и строевой подзаймусь.

— Ишь ты, — усмехнулся майор, предчувствуя длительное развлечение с этим окопным простаком. — Ты каким же фронтом командуешь? Или от Ставки?

— С Первого Украинского, — ответил Сухарев невпопад, ибо в этот момент увидел левую руку майора, потемневшую и скрюченную в запястье. Майор пытался покалеченной рукой удержать командировочное предписание, а правой разворачивал его. Лейтенант поспешил на выручку. Первый солдат уже начинал лыбиться. Тут и Сухарев оценил значение своего полунескладного ответа, успев, однако же, досадливо подумать о майоре: «Неплохо пристроился, ему и рана на пользу…»