В тот год у отца случился еще один инфаркт. Последний. Отца отвезли в больницу, врачи предупредили — положение серьезное. Отец никогда не жаловался, но на этот раз сказал:

— По-моему, я не выкручусь…

Виталик успокаивал отца:

— Да что ты, тебе кажется. Я уверен, все будет хорошо-

Поздно вечером Виталик пришел домой с очередного свидания. Мать не спала. И обе сестры, жившие отдельно, были тут же, сидели за столом.

— Кого я вижу? — начал было Виталик. — Что это вы все вместе собрались?

Мать сказала тихо:

— Отец скончался…

Сестры заплакали. Виталик бросился к матери, прижался лицом к ее плечу.

— Мамочка, не может быть!..

— Скончался, — все так же тихо сказала мать.

«Вот я и остался за хозяина», — подумал Виталик.

Ему было жаль отца и так страшно думать о будущем, о том, как оно теперь все пойдет…

Ночью Виталику не спалось. Он вошел в комнату отца, внезапно его как бы впервые пронзила мысль: отца нет, никогда не будет. Никогда, никогда…

Он упал на кровать и заплакал.

Он плакал об отце, горюя, что его уже никогда не будет, жалел мать, дружно и хорошо прожившую с отцом почти четверть века, но больше всего было жаль себя. Он ни за что никому не признался бы в том, что больше всего жаль себя, но так оно и было.

Постепенно жизнь вошла в свою колею. Мать поступила в заводскую поликлинику медсестрой. При жизни отца она не работала, теперь же пришлось, потому что заработки Виталика были невелики, а ему еще так много всего было нужно…

Виталик по-прежнему влюблялся, остывал и снова влюблялся, но не мог ни на ком остановиться.

Впервые ему, как никто другой раньше, понравилась Лера. Чем понравилась, он и сам бы не мог ответить. Она не была красивой: маленького роста, щупленькая, только глаза хорошие, темные, с длинными ресницами. Резкая, обидчивая, за словом в карман не полезет, она забавляла его, с ней было интересно, и его вечерами тянуло к Лере, он ждал у проходной фабрики конца ее смены, и они шли вместе в кино или на танцы.

Конечно, девчата с фабрики сразу это заметили, поздравляли Леру.

— Какого красавчика оторвала! — с завистью говорила Маша. — Не гляди, что такая крохотка, а вон куда прыгнула!

— Я бы от такого никогда не отказалась, — утверждала Нюрка.

Лера отвечала с досадой:

— Да ну вас, вам-то что за дело?

Изо всех девочек ей по душе была одна только Вартуи. Она даже пыталась сблизиться с нею, но Вартуи откровенно сказала:

— Мне трудно с тобой, Лера.

— Почему трудно?

— Ты колючая, — призналась Вартуи. — Злая не злая, а, чуть что, кусаешься…

Лера против ожидания не обиделась на нее, даже еще больше зауважала: с детства предпочитала правду. А сейчас она была счастлива и потому стала немного помягче, реже грубила, иногда, забывшись, улыбалась чему-то, только ей известному. Девочки подталкивали друг друга:

— Что с нею? Чего это она такая веселая?

А Лера думала о Виталике, о том, что вечером снова увидится с ним, и на сердце у нее теплело.

Одна только Ксения Герасимовна не одобряла Лериной любви.

— Ты не в того влюбилась, — говорила.

— А в кого же мне надо было влюбиться? — спрашивала Лера.

— В более серьезного человека.

— Виталик очень серьезный.

— Нет, ты ошибаешься…

Однако уговорить Леру было невозможно. Она любила и сознавала себя любимой. И неистово ревновала Виталика ко всем, даже проходившим по улице женщинам. Однажды в кино лицом к лицу столкнулась с Вартуи и сделала вид, что не заметила, быстро прошла с Виталиком вперед. Боялась: вдруг влюбится в Вартуи, ведь влюбиться в такую красавицу легче легкого…

Но Виталик, сам удивляясь, не смотрел ни на кого. И, подобно Лере, считал, что это его первая, самая настоящая любовь.

Весной они расписались. Перед загсом Виталик привел ее домой, познакомил с матерью и сестрами.

Лера сидела как на иголках. Квартира была чересчур, на ее взгляд, нарядной, в книжном шкафу много книг. Виталик сказал, это все книги покойного отца. Она рассматривала мать, не старую на вид, такую же синеглазую, как Виталик, и сестер, довольно хорошеньких.

Лере казалось, они все с удивлением разглядывают ее, стараясь понять, что же Виталик нашел в ней. И.потому она была настороженной, хмурой, ни на кого не смотрела, а если ее спрашивали о чем-нибудь, отвечала коротко, отрывисто. Когда она уже собралась уходить, мать сказала ей: