Плато одной стороной упирается в зубцы поменьше, именуемые Свитой. С другой стороны обрывается широкой и кажущейся бездонной пропастью.

Я ни разу не проезжал здесь осенью. Только поздней весной или летом. Обычно осенью и зимой перевал закрыт. Редкие смельчаки-караванщики решались идти этим маршрутом, не глядя на время года. По рассказам путешественников, в этом месте почти не бывает камнепадов и редко сходят лавины, но всегда свирепствует сильный ветер. Осенью, зимой и ранней весной случаются непредсказуемые снежные бури.

Плато - царство стлаников. Деревья здесь большая редкость. Да и стланику, умеющему побороться за жизнь, приходится не сладко. Оказаться на плато в сильную метель без дров - это практически подписать себе смертный приговор. Кажется, легко пройти пару лиг по, можно сказать, ровной поверхности, повторяющей рельеф гор. Проскочить такое расстояние даже пеший путник может довольно быстро. Но те, кто знает, как быстро меняется погода в горах, никогда не попадутся на такую бесхитростную приманку.

Снега на плато не очень много. Но кое-где впереди видны заносы, перегораживающие заледенелую дорогу. Похоже, это место тоже накрыло ледяным дождём. Есть внутреннее ощущение, что с ходу нам плато не одолеть. На небе ни облачка, но заметно похолодало. Над головой ветер неистово шкурил высокие алебастровые шапки Близнецов, набрасываясь на них тяжёлыми гулкими порывами. Затем яростно сдувал пыль, шлейфом самоцветов искрящуюся в лучах солнца. Отступался, затихая на некоторое время, словно ваяющий скульптор, желающий убедиться в должном качестве своей тонкой, ювелирной работы. Песчинка за песчинкой! Это пока непобедимые каменные великаны не обращают внимания на мизерные результаты его ежедневного тяжёлого труда. Песчинка за песчинкой! Когда-нибудь старания ветра, этого невидимого противника, увенчаются успехом. Бессменными зрителями тысячелетнего противостояния будут те же, кто присутствовал при рождении этого мира: Солнце, Луна и бесчисленные звёзды. Песчинка, за песчинкой!

"Вперёд!" - командую я. Одноухий отстал. Оборачиваюсь. Стоит, опираясь на свою тяжёлую алебарду, и, кажется, принюхивается. Странный! Затем, догнав меня и переведя дух, громко кричит, пересиливая ветер: "Капитан! Надо остановиться и сделать укрытие".

Все встали, окружив нас. Торн, небольшого роста крепыш, мечник, чуть сместившись за стоящего рядом со мной верзилу-лучника, бросил раздражённо и зло:

– А с каких пор ты у нас за командира, Одноухий? Капитан! Небо чистое! Тут немного осталось. Вмиг добежим!

– А дрова и раненого ты на горбу потащишь? Посмотри, лошадь вся в мыле! Нам ведь ещё с перевала спускаться!
– не сдавался Одноухий алебардщик, пытавшийся перекричать, то и дело завывающий ветер.

– А чего его тащить?! Взгляни на него. Всё равно не жилец, - наклонившись к группе и потупив глаза, громко буркнул верзила-лучник.

Мне вдруг стало очень противно. Вскипевшая ярость заставила мгновенно позабыть о мучивших меня уже много часов холоде и голоде.

– Так! Слушать всем внимательно!
– срываясь на крик, проревел я.
– По-моему, вы, сукины дети, немножечко забыли, кому мы все обязаны жизнью! Вас обоих не держу! Хотите уйти?! Вперёд! Ну?!

Клубы пара, вырывавшиеся изо рта во время моей яростной тирады, мгновенно уносились ледяным ветром. Горло на морозе перехватило. Оба потупили глаза, однако с места не сдвинулись. Уже гораздо тише сорванным от крика голосом я просипел:

– Слушайте мой приказ! Как только увидим первое удачное место, делаем привал. Готовимся к ночёвке. Выполнять!
– заключительная часть монолога выглядела уже не так внушительно, как начало, но, похоже, их проняло.

В холодном, бледном от изморози, далёком небе, местами покрытом тонкими, похожими на разбросанные куски осеннего ломкого льда облаками, отчаянно мёрзло блёклое, размытое солнце. Даже ветер на время стих. Стылая чуткая тишина накрыла переметаемую лёгкой позёмкой горную дорогу. Близ неё в естественном, неглубоком гроте среди небольшой группы, невесть как вгрызшихся в камень кривоватых елей, расположился наш небольшой отряд, расчистив от глубокого плотного снега своими круглыми щитами пятачок для себя, костра, телеги с впряжённой в неё лошадью и небольшой, явно не зимней, палатки. Мы теперь были защищены от выматывающего ветра: с двух сторон - высокими брустверами насыпанных и утрамбованных щитами сугробов, сверху - небольшим козырьком скалы, а со спины - круто уходящим ввысь холодным каменным боком кого-то из Свиты.

"С места нашей вынужденной стоянки дорога хорошо просматривается в обе стороны", - устало подумал я. Сев полукругом у костра, мы тянули руки к жаркому огню, зябко кутаясь в куцые тканые плащи багряного цвета. С другой стороны костра на шкуре, брошенной прямо на снег, неподвижно лежал человек, лицо которого почти полностью скрывал одетый на голову тёмно-синий капюшон магической робы. Лошадь распрягать не стали. Одели ей на морду мешочек с овсом. Немного ослабив упряжь, накрыли измученное тяжёлой дорогой животное одной из нескольких, чудом спасённых шкур, увезённых из погибшего пограничного форта.

Не прошло и двадцати минут, с тех пор как мы обустроили лагерь и разожгли костёр, а погода уже поменялась. Внезапно. Ещё минуту назад, пусть даже сквозь морозную дымку, спокойно светило неяркое, медленно катившееся к горизонту солнце. И вдруг откуда-то, может даже из тёмных глубоких недр, словно таившееся до времени чудовище, злобно и колюче вздымая тучи снежной пыли, завывая ветрами, вырвалась во всей своей неприглядной, жестокой силе непогода. Прямо на глазах над горным перевалом небо затянулось непроглядной, полной страха и одиночества, седой, плотной пеленой снежного бурана.