Шрифт:
– Этого никогда не случится. Ты мог бы усвоить это, если бы разрешил мне прожить отведенное мне природой время.
В этом что-то есть. Мне придется потратить время на обдумывание этой проблемы. А пока прекрати спуск вниз, к диску.
Он получил свой шанс! Сознанию Богомола придется выйти из Парижа, чтобы проконсультироваться с другими своими частями, поскольку его сознание - антологическое. Это даст Парижу несколько коротких секунд для действия. И он решительно надавил на акселератор.
– Можешь не торопиться.
Какое-то время, показавшееся ему нескончаемым, он провел наедине с мучительным гулом терпящего насилие корабля и бившими снаружи гейзерами, каждый из которых был больше, чем мир.
Я вернулся. Решил скосить тебя сейчас же.
– Жаль это слышать, - отозвался весело Париж. Мертвые могут позволить себе быть вежливыми.
Я хочу, чтобы ты рассказал, зачем уничтожил мои работы. Впрочем, это я все равно скоро выясню.
– Не думаю, что ты способен это понять.
Париж вел корабль к диску сквозь гейзеры бурлящей и шипящей плазмы.
Его «я» ощущало какие-то резкие движения внутри его «мы», и несмотря на нарастающие звуки тревоги, которые издавал корабль, он почувствовал огромное облегчение.
Вжатый в кресло все возрастающим ускорением, он вспоминал все, что видел, все места, где побывал, и прощался со всем этим.
Ты ошибся в расчете траекторий.
– Черта с два я ошибся.
Надо с толком прожить каждый ускользающий момент. Эта мантра [16] работала на него, и сейчас он нуждался в ней больше, чем когда бы то ни было. Трусость - настоящая трусость, а не минутная паника - рождается неумением обуздать воображение и не дать ему рассматривать все варианты возможных последствий случившегося. Взнуздать воображение и жить каждой секундой, пока она не улетит, пока нет ни прошлого, ни будущего… Париж знал, что, живя так, он сумеет перейти из той секунды в другую, не испытывая ненужной боли.
16
Мантра (инд.) - заклинание, молитва.
– Примеч. пер.
Измени курс. Твой корабль не сможет выдержать искривлений, которые грозят тому, кто летит так близко к диску. Твоя расчетная кривая приведет к тому…
– К моему концу. Я знаю. И не важно, каков он. Аспект Артура вопил. Париж сунул его в нишу, успокоил и отключил сенсорные связи. Зачем ненужная жестокость…
И вдруг Артур крикнул тонко и пронзительно, как бы отвечая на то, о чем когда-то думал Париж. Это был прощальный салют Артура:
Если Разум вывел людей из Материи, дав Вселенной возможность познать себя и тем самым выполнить свое домашнее задание…
– Тогда, может быть, мы именно по этой причине находимся здесь, - прошептал Париж.
Единственной возможностью лишить Богомола знаний, которые ни один человек, кроме Парижа, не мог бы ему сообщать, было стереть часть своего внутреннего «я» и не допустить его до контакта с цифровым сознанием.
Он промчался над вскипающей поверхностью раскаленной добела субстанции, обреченной стать его могилой. Прямо впереди лежало место, откуда даже Богомол не мог извлечь его - самая страшная из пропастей, самая безысходная точка, призывавшая его к себе через необозримые пространства золотого света. Нет, даже Богомолу его отсюда не извлечь.
Париж усмехнулся и, прощаясь с миром, резко нажал на акселератор.
Энн Маккэфри
Корабль, который пел: Корабль, который вернулся
The Ship Who Returned
(перевод В.Ковалевского, Н.Штуцер)
Хельва перебирала свой обширный архив музыкальных записей, стараясь отыскать в нем что-то, что совпадало бы с ее нынешним состоянием духа, как вдруг ее внешние сенсорные датчики настойчиво потребовали внимания к себе. Хельва насторожилась. По курсу далеко впереди тянулись ионные «следы» множества мелких, средних и больших космических кораблей. Они прошли здесь несколько дней назад, но она все еще свободно улавливала «вонь» грязных эмиссий их двигателей. Хельва с удивительной точностью определяла даже индивидуальный «почерк» каждого из кораблей. Она почти автоматически поставила радары по левому борту на предельную дальность, но на экране появились лишь несколько слабеньких вспышек света. Мощности приборов явно не хватало.
– Пожалуй, далековато от обычных космических транспортных линий, - пробормотала Хельва.
– Это точно, - отозвался Ниал.
Она улыбнулась с нежностью. Голографическая программа значительно улучшилась с тех пор, как она подчистила ее в последний раз. В кресле пилота сидел Ниал Пароллан собственной персоной, его сильная правая рука тянулась к клавишам на панели управления давлением, а левая свободно покоилась на подлокотнике кресла. Он был одет в черный корабельный мундир, который особенно любил, ибо отличался немалым тщеславием. «Черный цвет мне сейчас идет больше, когда мои волосы побелели». И он горделиво встряхивал густой гривой серебристых волос, закидывая голову назад и бросая самодовольные взгляды в сторону Хельвы.
– Где мы сейчас находимся, Ниал? Я как-то перестала следить за этим.
– Ха! Где-нибудь в заоблачных краях разинь и глупцов…
– Хорошо бы еще знать, где точно находятся эти края, - подыграла она ему. Как все-таки приятно снова слышать его голос!
– Мне кажется… - Наступила пауза - программа определяла точные координаты.
– Мы находимся в секторе Цефей-три.
– Ого! И в самом деле. Но что тут делать большой корабельной флотилии? Это же почти пустая область космоса.