– Боюсь, это не лучшее место, - заметил Хэммет.
– Непостоянные порталы, агрессивные аборигены и новые несчастные, что попали в этот мир...

– Мне казалось, или вы из тех людей, кого не пугают подобные мелкие неурядицы?
– улыбнулся собеседник.

– Меня мало что пугает, - признался профессор.

– Кроме правды...
– буркнул идущий позади бывший крестоносец.

– О, я вижу в вашем квартете полное взаимонепонимание. Зачем же вы освободили их, профессор?

– Разве это можете понять вы, кто отрекся от любого общества?
– ушел от вопроса Михаил.

– Отрекся. Но это не значит, что я не поддерживал с кем-то связь письмами. И встречался со своим учителем. Но опять же, вы видели, что мои интересы немного выше моего уважения и моей любви к учителю, которому я обязан всем...

– Может, просто потому что у вас на самом деле нет никаких принципов?
– вмешалась в разговоров молчавшая до этого Катерина.
– И все эти ваши слова о любви и уважении, просто пыль в глаза? Или, может, вы пытаетесь так оправдаться перед самим собой?

– Миледи, я польщен вашей дотошностью, - усмехнулся Франкенштейн.
– Но мои слова искренни и не являются лицемерием. Я думаю, что профессор прекрасно меня понял.

– Возможно, - пространно ответил тот.

– Хэммет, к чему мы вообще его слушает? Если он продолжит, я его просто заткну, и придет долгожданная тишина, - вновь рассердился Уильям.

– Вы, бывший солдат ордена, боитесь моих слов?
– продолжая открыто насмехаться, доктор не скрывал, что наслаждается происходящим.

Вместо ответа солдат посмотрел на свою ладонь, где оставалось отмеченное клеймо. Некоторые отрезали руку, лишь бы избавиться от клейма. Но сильное заклятие неизвестного происхождения заставляло метку проявляться на груди или спине. Видимо, кто-то в ордене давным-давно посчитал забавным понаблюдать, будут ли изгнанные отрубать себе конечность, лишь бы клеймо больше не было на виду?

– Просто нет никакого желания слушать высокопарный бред от убийцы и еретика, - чуть позже выкрутился бывший крестоносец.

– Так и не слушайте. Я даже никого не прошу вступать со мной в дискуссию, но буду очень ей рад, - и Виктор вновь посмотрел на Хэммета.
– И у вас, профессор, определенно есть что мне сказать. Но только не при остальных, не так ли?

Михаил молчал. Лишь крепче сжал рукоять револьвера, который не убирал за пояс.

– Мне кажется, доктор, вы не горите желанием скорее расстаться с нами, - с сожалением хмыкнула рыжеволосая.

– Нет, что вы, мне крайне приятно ваше общество. Особенно отступника. По международным законам между нами гораздо больше общего, чем ему кажется...
– Франкенштейн подарил бывшему крестоносцу одну из лучших своих улыбок, заставляя того посильнее стиснуть зубы от злости.

Казалось, что стоило доктору найти людей, готовых выслушать, так он оживал на глазах. В свои пятьдесят он стремительно начал выглядеть на все сорок. И нельзя было сказать доподлинно, что процесс не пойдет вдруг дальше...

Тем временем, путь после равнин пролегал через холмы. Изредка попадались некогда величественные деревья, теперь же представляющие из себя обугленные остовы.

Но бурную радость путешественников вызвала небольшая река, уходящая куда-то далеко и превращающаяся в водопад.

– Подождите, - Хэммет остановил остальных.
– Некоторые реки могут быть отравлены...

Без лишних слов Виктор подошел к краю берега и достал небольшую разноцветную полоску бумаги.

– Чиста, как святая вода, - усмехнулся он, показывая пропитанную водой лакмусовую бумагу без тревожных показателей.

– Мне кажется, или химия не ваша наука?
– двигаясь к реке, Катерина не преминула высказать колкость.

Ей было все равно, насколько эта вода отравлена. Слишком хотелось пить. Фляг не оказалось, поэтому все напились под завязку. Кроме Франкенштейна, он в этом словно не нуждался.

– Такой ручей обязательно должен кому-то принадлежать, - утолив жажду, предположил профессор.
– Уходим, пока не подоспели хозяева.

Брод удалось найти не сразу. Никто не хотел после идти в начисто промокшей одежде там, где нет ни толком солнца, ни ветра, чтобы ее высушить.

Путешествие продолжалось в полном молчании. И прервалось ненадолго лишь раз, когда Салим неожиданно почувствовал себя не слишком хорошо и зашатался. Но дать осмотреть себя некроманту не дал, сразу пригрозив, что убьет его.

– Ваше право, но порой упрямство убивает, - холодно заметил Франкенштейн.
– Я действительно могу помочь...

Но ответом был лишь яростный взгляд, и доктор равнодушно махнул рукой.

– Ваша голова - ваша головная боль.

И хотел было еще добавить, что остальным придется рано или поздно тащить орка, но сдержался. Чужих эмоциональных порывов и так было более достаточно.