Милая моя ревнивица!

Как ты могла подумать, что меня увлекает эта бедняжка донья Хосефа? Давно ли ты гляделась в зеркало? Или ты не веришь ему? Тогда загляни в мои глаза - пусть они станут для тебя зеркалом. Они скажут, что нет никого красивее тебя. Ты прекрасна, когда горишь предвкушением удовольствий, ты прекрасна, когда, утомившись от наслаждений, откидываешься на подушки. Ты прекрасна, когда твои нежные пальчики касаются струн арфы, ты прекрасна, когда смущенно выслушиваешь похвалы своему искусству. Ты прекрасна, когда танцуешь, вся отдавшись музыке, прекрасна, когда прогуливаешься по саду, вдыхая нежный аромат цветов. Ты прекрасна! Даже тогда, когда ты ревнуешь, ты прекрасна!

Как к лицу тебе ревность! Как запылали щеки, как затрепетали ресницы! Как ты была язвительно остроумна со мной, как нежна и кокетлива с другими мужчинами! Видишь, я-то ни в чем тебя не упрекаю. Я смотрел на твое лицо, любуясь сменой его выражений - любовь, презрение, снисходительность, разочарование, гнев - если бы я мог положить на музыку перемены твоих чувств, о! я был бы великим музыкантом!

Ненаглядная моя глупышка, не стоит отнимать у любви минуты для ревности. Ведь нам дорого каждое мгновение, когда мы вдвоем. Завтра же вечером я представлю тебе такие доказательства моей любви, какие перо и бумага передать не в силах.

Не сердись на меня, моя радость, помни, что нет другой женщины, кроме Жюли, для твоего

Шарло.

Письмо Сен-Пьера графу де Оссону.

В Мадрид. 17 ноября 1764г.

Господин граф,

Продолжу описывать вам свое времяпрепровождение в Севилье. Я рад был бы писать о делах, но, вынужденный оставаться праздным, расскажу о малозначительных событиях, в коих мне пришлось участвовать.

Двое из моих здешних знакомцев почтили меня приглашением в свой дом. Первым был дон Фабрисио Армин, молодой поэт, чья пылкость отнюдь не возмещает недостаток дарования. Он читал стихи, а я страдал попеременно то от приступов скуки, то от приступов смеха. К стихам было подано вино, столь же кислое, как и вирши, и фрукты, столь же сладкие, как взгляды, которые дон Фабрисио бросал на донью Хосефу. Ей, однако, до всего этого не было никакого дела: судя по мечтательному виду, мысли ее были вовсе не с доном Фабрисио. Осмелюсь сказать, что предавшаяся грезам девушка была единственной из присутствующих, кто не испытывал в тот вечер неловкости и раздражения. Д`Эскилаче избежал этой пытки, поскольку дон Фабрисио попросту не послал ему приглашения. А я, не склонный завидовать никому, был не прочь оказаться с молодым повесой вне стен этого унылого храма искусства.

Маркиз, соблюдя правила хорошего тона, ждал донью Исабель и Хосефу у дверей дома дона Фабрисио. Если бы стихи могли убивать, то, несомненно, поэт выпустил бы пару хорошо заостренных строчек в счастливого соперника. Но ему пришлось спрятать ревность в самый дальний уголок сердца и молча переносить обиду.

Это было 10 ноября, а 13-го я уже был вознагражден за все мучения, кои претерпел. Был дан бал в доме доньи Исабель. Вот там-то было весело! Кажется, испанцы всецело отдаются и скорби, и радости, и все чувства у них проявляются в крайнем выражении.

Когда же Совет найдет время объявить окончательный приговор нашему делу? Разумеется, я не считаю время, проведенное в Испании, потраченным впустую, но меня тяготит неопределенное положение. К тому же я должен дать ответ нашим возможным компаньонам. Нельзя ли повлиять на Совет через короля? Я не смею торопить ни вас, ни, тем более, Его величество, но как только я вспоминаю, что вот уж шесть месяцев никто не может принять никакого решения по столь несложному вопросу, то все во мне восстает против подобной волокиты.

Простите мне мою настойчивость.

Преданный вам всецело,

Сен-Пьер.

Письмо Сен-Пьера Эрве Констану.

В Париж. 20 ноября 1764г.

Мой дорогой Эрве!

Ты спрашиваешь, как идут мои дела? Они недвижимы, как воздух Испании. Я перестал даже думать о них и пребываю в праздности, а потому весьма собой недоволен. Но во всем есть хорошая сторона: если мое предприятие не увенчается успехом, я скоро вернусь домой. Видишь, мой милый, я становлюсь приверженцем Панглоса.

Большую часть времени я провожу теперь в библиотеке моего друга маркиза дЭскилаче, который любезно предоставил ее в мое распоряжение. Здесь можно найти все, кроме, пожалуй, книг Вольтера, которого Инквизиция на дух не переносит, и труды которого в этой стране под запретом.

Я написал слово "друг" и подумал о том, какое место этот юноша занимает в моем сердце. Весьма малое, если быть честным. Мы связаны определенными событиями, не будь которых, никогда бы не сошлись близко. Жизнь свела нас помимо нашей воли и так же, помимо нашей воли, наложила обязательства, коими порядочный человек пренебречь не может. Другое дело дружба по велению сердца. Я сравниваю тебя и маркиза - вы ведь примерно одного возраста - и вижу абсолютную несхожесть ваших характеров и устремлений. И я благодарю Бога за то, что могу говорить с тобой так откровенно, без оглядки, что я могу поведать тебе без стеснения все мысли, которые приходят мне голову, все чувства, которые меня волнуют. Теперь, когда ты так далеко, я часто ловлю себя на том, что спрашиваю невольно, что бы подумал об этом мой Эрве? как оценил бы он того или иного человека? как бы он повел себя при тех или иных обстоятельствах? И часто этот мысленный диалог с тобой приводит меня к правильным решениям.