— Да, — сказал я. — А его — Палтышев.

— Обещать не обещаю, — сказал дядя Яша. — Но поговорить — поговорю. Только уж если выгорит — смотрите у меня! Понятно? — Дядя Яша выставил ладонь и ударил по ней кулаком.

— Понятно, спасибо, — сказал я.

— Спасибо, — сказал Володька.

— Ладно-ладно, насчет спасиба — еще посмотрим. До завтра. Гуляй на своем дне рождения. Да лишнего не пей.

Из цеха мы не шли, а бежали. За дверью, на лестнице, Володька шлепнул меня по спине.

— Ну, Лёпа, ты и даешь, — сказал он о чем-то таком, что трудно было объяснить иначе. А мне и не нужны были никакие объяснения.

Мы попрощались с вахтером, выбежали на улицу, помчались к училищу. Я хотел еще немного побыть с ребятами, поблагодарить мастера, напомнить ему, что если он сможет, мы ждем его у Деда.

Мы добежали до угла дома. У ларька выстроился хвост любителей пива.

— Эй, поэт, давай-ка сюда! — услышал я сиплый окрик. Это был Иванов. Он и Сашок стояли в очереди. Мы подошли.

— Давай-ка я тебе хоть пивка поставлю, — сказал Иванов. — Может, когда и про меня напишешь.

Я не знал, как быть. Отказываться было неудобно. Да и чего отказываться, выпью кружечку — и все тут. Человек предлагает от чистого сердца, улыбается.

— Нам с Володькой одну на двоих, — сказал я.

— Непорядок, непорядок, — загудел Иванов. Мужчины в очереди тоже заулыбались.

— Необстрелянные еще, — сказал кто-то.

— Подумаешь, — сказал я. — Мы и не такое пили, и то ничего.

— Хорошо сказал, хорошо, — похвалил меня Иванов. — Тогда, может, по сто грамм? А что? Раз — и проглотили. От ста грамм ничего не будет. Только веселье. — Иванов слегка толкнул меня в бок. — Пошли, тут закусочная недалеко.

— Нет, нам некогда, — сказал я. — Да и денег не хватит, — прибавил я зачем-то.

— Деньги что, деньги — мякина. Вон сколько у меня денег. — Иванов достал из кармана брюк смятые купюры. Их было и в самом деле много. — Зарплату получил, — сказал Иванов.

— Ты их не очень-то угощай, — посоветовал кто-то.

— Да чего там, чего там. У поэта день рождения. А я, может, его поклонник. Может, и сам чего почитаю. Послушаешь, а? У меня в тетрадочке много всякого. Про любовь, про птичек-бабочек. Так что рванули, парни. Это мы мигом. Раз, два-с — и никаких колбас. Сашок, давай-ка ходом. Ребятишки торопятся.

— Не надо, зачем, — уже рассердился я. Но Иванов взял меня и Володьку за плечо, стал подталкивать:

— Шагай, шагай, молодняк. Чего это вы такие робкие? Тоже мне, рабочий класс! В праздник все можно, а от стопочки ничего не будет. Гарантия.

Я не знал, что теперь делать. Ноги шли сами собой, вырываться было смешно и стыдно. И потом, попробуй вырвись! Рука Иванова лежала на моем плече, как увесистая металлическая болванка. Сашок угрюмо шагал рядом. А может быть, и в самом деле ничего не будет от ста граммов? Зачем обижать человека? Он ведь от всего сердца. Володька тоже идет, не сопротивляется. Выпьем, отметим, что у нас все хорошо получается, и бегом в училище. Все трезвые, а мы того… Страшное и привлекательное было что-то в нашей быстрой ходьбе к закусочной. Чем дальше я уходил от пивного ларька, тем тревожнее было мне, и все чаще я поглядывал на Володьку, даже успел ему шепнуть: «Может, смоемся?». Друг только неопределенно пожал плечами, и эта его неопределенность ненадолго успокоила меня, а потом снова пришло волнение, да такое, будто зажгло все внутри.

— Отпустите, — взмолился я. — Нельзя нам напиваться.

— А мы и не собираемся напиваться, дружище. Вот и она, родимая. Влезайте. У меня тут знакомая есть, Шурочка. Она мигом.

Народу в закусочной оказалось порядочно. Мужчины мусолили потухшие папиросы, позвякивали стаканами, галдели. Мы нашли свободный столик в углу, опустились на стулья солидно, без спешки. Иванов небрежно отодвинул в сторону грязную посуду и предложил:

— Что, мужики, дернем по полтораста?

— Можно и по полтораста, — вяло согласился Сашок. Мы с Володькой переглянулись. Я со страхом, он как будто с удовольствием. Как будто не раз ему приходилось пить по полтораста и даже больше. Он-то что, он, может быть, и выдержит. А что будет со мной? «Не надо, — хотел я сказать, — зачем?» Но стало стыдно. Хотелось быть таким же солидным мужиком, как Иванов, и уж по крайней мере не хуже Володьки. Мне теперь начинало даже нравиться, что я попал в настоящую мужскую обстановку, что пить мы будем из граненых стаканов и без скидок — одному поменьше, другому побольше. И еще я подумал, что с завтрашнего дня смогу в разговоре среди мужиков на равных, запросто сказать: «Вылакали мы это сначала по полтораста, чувствуем — мало. Добавили…» А вдруг я так напьюсь, что не смогу прийти на день рождения?! Ну уж нет! Что бы там ни было, а приду. Проветрюсь по дороге.