– Разве кто-то еще считает варианты? – насмешливо спросил Юрай.

– Ты бы уехал куда-нибудь, – посоветовал Леон. – Мелькаешь очень.

– Исключительно на кладбищах, – ответил Юрай. – То бабу Шуру хороню, то Сергея, то Раису Соломоновну. У меня погребальный сезон как сезон дождей.

– Вот я и говорю: смени погоду.

Именно после этого разговора главный редактор вызвал и предложил ему командировку в Турцию. В голове такое не помещалось: денег в редакции даже на Тулу не было.

«А, черт с ними со всеми! – подумал Юрай. – Возьму и полечу. И Нелка не будет считать трепачом».

Позвонил Сулеме на работу, все-таки она немножечко и женщина Востока, пусть даст совет, что можно купить молодой жене за очень маленькие, почти невидимые глазом деньги. Но ему сказали, что Сулема уволилась. Позвонил домой, кто-то взял трубку, кто-то кричал в гулкой пустоте, потом он услышал голос Сулемы.

– Исчезни! – сказала Сулема. – Я тебя видеть не хочу, слышать не хочу, я тебя не перевариваю.

Он сел на троллейбус и поехал к ней.

– Идиот! – закричала Сулема, впуская в комнату. – Полный идиот! Я же тебе все сказала, все. Какого черта ты приперся?

– Знаешь, – разозлился Юрай, – мне еще с тобой не хватало разбираться в этой жизни.

– Вот и не надо, – тихо сказала Сулема. – Вот и не надо разбираться. Я хочу полежать дома, я хочу подумать, в конце концов, у умирающих есть на это право.

– Ты спятила? – испугался Юрай.

– Спятишь тут… Грызь оказалась той самой сволочью. Мне надо решить, кретин проклятый, или жить без всех женских причиндалов, или гордо войти под крышку в полной амуниции. Ты мне для этого нужен? Скажи, нужен? Сообрази, с какой стороны здоровая фаллическая особь может помочь траченой ядовитой молью бабьей плоти? С какой? Поэтому я прошу тебя исчезнуть. Ты меня раздражаешь, Юрай. Меня раздражают все мужчины, с которыми я спала. Я всех их ненавижу.

– Ну, наши с тобой дела можно в счет не брать!

– Ах ты, сволочь! – закричала Сулема, запуская в него журналом. – Ах ты, тварь!

Одним словом, Юрай был изгнан. И все бы ничего, если бы не встреча с Валькой Кузнецовым, который, грубо говоря, пивал из той же чашки, но изгнан не был. Ходил к Сулеме, считай, каждый день и больной ее считал условно.

– Все системы, старик, работают отлично. Никаких сбоев. Конечно, жить посеред стройки то еще удовольствие, но, если женщина хочет…

Как и следовало ожидать, после телефонного крика «не приезжай» вернулась Нелка.

– А меня тут выпихивают в Турцию, – сказал Юрай.

– И не могут никак выпихнуть? – Нелка смотрела насмешливо. – Ты что, уже «челнок»?

Но, в общем, она была полна впечатлениями, запаслась мамиными словечками и жестами, от этого стала совсем родной и домашней. Через день она принесла Юраю в клюве «новость»: Сулема смертельно больна. Оперироваться не хочет, «сам понимаешь», и она, Нелка, обязательно к ней сходит.

– Сходи, – сказал Юрай. – Я бы и сам пошел, но последнее время она меня не жаловала.

Нелка дернула плечиком – понимай, как знаешь… Вернулась потрясенная.

– Там же нельзя жить! Стук. Пылища. В туалете снята дверь. Висит дырявая портьера. Сулема, ты ее знаешь, над всем этим подшучивает, но ей, Юрай, плохо, тут никакого особого докторского глаза не надо. И ни на что не соглашается! Ни на что…

– А какие у нее варианты?

– Больница как минимум. Кто-то из наших предлагал ей зимнюю дачу… Правда, как там жить одной?

Юрая не покидало ощущение некой неправильности окружающей жизни. Начиная хотя бы с разговора о Турции. Что-то было как бы не в фокусе. Как бы сдвинуто. А тут еще пришла обиженная Сулемой Нелка. Ни с того ни с сего Сулема на нее напустилась, обозвала дурой и попросила не приходить и не действовать ей, Сулеме, на нервы.

Главная новость опять узналась случайно, от того же Кузнецова: Сулема переезжает в хоспис.

– У нас их нет, – ответил Юрай.

– У нас нет, а у них есть. У богатых. Это какой-то частный, закрытый госпиталь с часовней и кармелитками.

– Это еще что?

– Ну, это я, чтоб красивей сказать… Тем более, я понятия не имею, как называются наши прислуживающие от имени Бога голубицы. Страсть как хочу на это посмотреть. Учти, Юрай! Я верю в безграничность и всепроникновенность плотского греха, потому как люблю его сам и очень.

– Адрес хосписа ты знаешь?

– Узнаем! – небрежно махнул Валька. – Сулема еще сама толком не знает.

У Егора-Егори дым стоял не коромыслом – много круче и сильнее, чем раньше. Но сам Егор был трезв, собран и как-то сразу, с пол-оборота, понял, чего хочет Юрай.