– У нее просто сверхчутье. Как она его вычислила?

Последнее, что видел Юрай – это вздыбившуюся землю и тяжелые каменные ступени, ведущие вниз, к издававшемуся в глубине стону.

«Образ ада, – подумал он. – Кто-то мне говорил эти слова…» Хотелось вспомнить, и еще хотелось крикнуть Егору, предупредить… И он это сделал, а может, ему казалось, что сделал, ведь баритонистое «Выруби его» было раньше? Или одновременно? Или все-таки позже?

Для Юрая это уже не имело значения.

Он так и не узнал, как на плечи этим, вышедшим из земли, откуда-то сверху прыгнули тоже не слабые ребята, как, дребезжа старым кузовом, подъехала к нему та самая знакомая «Скорая» и много других машин. Он так и не увидел, как из подземелья, оставшегося от не пригодившегося в хозяйстве потайного входа в метро, выходили старые грязные люди. Графиня почти несла на себе потерявшего разум Степана Петровича, который выл по-собачьи, спрятав голову в авоську. Люди шли слепо, и тот, кто упал, оставался лежать.

Это не имело значения для безумных стариков. Они так и не узнали, что прошли по лицу Лидии Алексеевны Муратовой, которая была сбита с ног не ими, – куда им, слабым, – а враз возникшей и повисшей над адом луной. Луна подмигивала, плавилась, исходила паром. Сволочь глумилась над ней, и у нее было имя – Юрай. Она только что послала за ним людей, она знала, что он едет за этой больной проституткой. Где же они, где? Почему не идут добры молодцы, а она тут лежит. Так некрасиво и неудобно.

Луна же – кокетница – просто зашлась от любопытства, зависнув над подземельем, которое сошло с ума, давя грудь, живот, лицо женщине с перекрученным желтым шарфом на лице. Будучи сама желтой, луна сочувствовала шарфу, люди же давно не вызывали у нее ни сочувствия, ни удивления. «Дичают», – думала она спокойно. На ее веку так уже бывало не раз.

Милицейская машина на всей мощи мчалась в Москву, и пожилой генерал, держа в руках безжизненную ладонь Сулемы, все повторял: «Спасибо вам. Спасибо». И добавил, когда они въехали во двор Каширки: «Вас будет оперировать лучший хирург. У вас все будет хорошо».

Сулема же молчала. Она думала, что позвонит завтра Юраю и Нелке, она вела с ними себя как скотина.

Егор же ехал за «Скорой», которая увозила Юрая. До него никому не было дела, его музыкальная известность была тут как бы и ни к чему, здесь творились другие дела, посильнее, чем этот придурошный Фауст у этого долгожителя Гете. Пихнуть бы умника на часок сюда, к старым детям подземелья… Каково бы ему было? Зачем, зачем он, идиот, пошел отгонять машину? Проклятая е…ная железка, он о ней только думал больше, а потерял человека. Ну и как теперь жить, как вообще жить со знанием всего увиденного?

Ведь, оказывается… только стоит приподнять дёрн…