– Коля поймет, – ответил Юрай. – Я его знаю. У него самое счастливое в жизни – съемка в фильме Красицкого.

– Бедняжечка. Сколько несчастных плодит наше распроклятое искусство. Просто зараза какая-то…

– Ну, может, теперь будет иначе… Много других соблазнов… Кипр, например. Как там, кстати?

– Говно, – четко высказалась Анна. – Но я привезла две шубы. Одну уже загнала… Расплатилась с подругой… Помните, я вам рассказывала про самоцветы? Так что удовольствия никакого, а польза есть.

– Вы молодец, умеете быстро решать свои проблемы.

– Я не могу подводить людей. Это такой изъян, что в наше время с ним не выживешь…

– Скажите, Аня, почему Красицкий бросал шахматную доску в мою медицинскую сестру? Извините, что я ни с того ни с сего…

– Я знаю, что он ее ненавидит. Это какая-то очень древняя история, мне о ней рассказала еще покойная Ольга, значит, все это было до нее в плюсквамперфекте.

– Ну, жены, как правило, стараются докопаться до таких ненавистей.

– Только не Ольга. Она не человек кино. Она математик. Никогда не бывала на съемках, даже никогда не звонила в группу, никогда с нами не выпивала.

– У них удачный брак?

– Разве такие бывают?

– Ну, по минимальной шкале…

– Он был математический. С цифрами, плюсами, минусами, извлечением корня и все такое. Ольга из цековской семьи, была весьма и весьма обеспечена. Красицкий именно в ту пору получил разные престижные премии. Шло сплошное умножение достатка.

– А как могли пересечься эти два мира? Номенклатурный и киношный?

– Надо знать главное, – засмеялась Анна. – Дедушка в те времена был ходок. И большой ходок. Не считая первой официальной жены, в его койке кого только не было. Некоторые задерживались и уже заказывали фату и кольца. Но потом как-то испарялись, как бы их и не было. Это он умел, Красицкий. Освобождать территорию. Я знала некоторых, их потом и близко не было в кино. Он им перекусывал судьбу раз и навсегда. Принцип такой – мне не нужна, не нужна вообще. Он аннигилировал лишнее мастерски. Это у него была такая молодецкая забава.

– При подобной жизни действительно должно быть много врагов.

– А я вам про что? Их и много. Но сейчас уже по другой причине. Он иссяк, устарел, неинтересен… Знали бы вы, как он ненавидит сейчас молодых. А тем как бы ничего не делается. Нет у него силы, вот он и кидается предметами в вашу медсестру. Может, извините за натурализм, она ему когда-то не дала, может, уколола больно… Да мало ли на свете причин ненависти. Их много больше, чем причин любви. Много больше.

Расстались на том, что Колю Юрай в случае чего поставит в известность об отъезде, а пока не будет старика бросать без пригляду.

– Сморкачи! – именно этим словом встретил его Красицкий на следующий день. – Сморкачи! Они открывают Америку там, где я ее давно закрыл! – Он тыкал пальцем в телевизор, где шла нежнейшая картинка – по кромочке воды бежала девчоночка ни в чем и как бы вовсе без тела. Она вся была из бликов воды, теплоты земли, марева солнца, она вся струилась, плавилась из этой плоти мироздания, от ее движения по сущему миру хотелось плакать, смеяться, хотелось стать травой для ее ступней, но от тонких идеалистических чувствований почему-то все-таки набрякало в паху «мущинство», и это – вот смех-то! – не исключало слезинки в углу глаза. – Я такое снимал еще тридцать лет тому и у меня только чудом не отняли партбилет. Но я им сказал: идиоты, успокойтесь, больше не буду, потому что это дело на раз. Экзерсис. Я попробовал и понял, что могу сделать такой натурпродукт, такой рисунок на полях. И все. Сморкачи же делают вид, что в этом есть что-то большее, чем просто голая девка.

– Правда, большее, – сказал Юрай. – Это очень красиво и щемит в сердце.

– Это красиво? Это красиво? Вы не видели, что такое красиво! Вы плебей и недоучка… Когда-нибудь я вам покажу, как это было у меня.

– Буду премного благодарен, – искренне ответил Юрай, но, когда после партии, уходя, он напомнил Красицкому, что будет ждать его показа, тот закричал ему гневно и противно:

– Смотрите ваших сморкачей! Смотрите этих сопляков! Для вас достаточно.

А на следующий день Красицкий с дачи сбежал. Пришла Вера Ивановна и сказала, что утром старик направился в сторону электрички в комнатных тапках и с пледом на плечах.

– Не тронулся ли? – спросила она. – Вы вчера с ним играли, он был какой?

– Как всегда, – ответил Юрай. – Гневлив и несправедлив.

Юрай решил, что надо проверить, уехал ли Красицкий на электричке, все-таки его тут знали, да и экзотический вид обратил бы на себя внимание. Но это был день быстрых ответов на вопросы. Появился улыбающийся Коля, сказал, что посадил Красицкого на поезд, позвонил Анне, чтоб та его встретила на вокзале, и получил от нее задание проверить, закрыл ли, заполошный, окна и двери, выключил ли газ и свет, а Коля чтоб выкинул из холодильника то, что может завоняться.