Прибежал перепуганный Коля. Когда пробегал через двор Красицкого, истово закрестился, а увидев «живой» дом Юрая, закрестился еще пуще.

– Мне сказали: пожар возле черного места, я чуть не обмочился, – доверительно признался он Юраю. – У меня от нервов такое бывает.

Ну, Коля, чистая душа. Кто бы еще в таком признался!

А потом приехала Анна с мужичками, и те стали заколачивать дачу Красицкого. Пока они ковырялись с этим нехитрым делом, Анна сидела с Юраем, жаловалась на жизнь, на то, что надо бы поменять профессию, мэтр вряд ли когда-нибудь запустится с новым фильмом, молодым она на дух не нужна, а что она умеет? Ничего. Юрай показал ей фотографии.

– А! – сказала она. – Это когда он хотел быть Антониони. Я его тогда еще не знала, то есть, конечно, знала как режиссера, но, чтоб вообразить, что буду с ним работать… Я совпала в его жизни с Ольгой. Он женился на ней и взял меня в свою команду. И вот двадцать пять лет как дна копейка и полный крах жизни. Да не смотрите так! У меня одной, что ли? У меня еще муж есть из другой сферы. Ему даже зарплату выдают в срок. И дети, слава богу, на своих ногах.

– Девочка удивительная, – сказал Юрай, рассматривая фотографию. – Она потом снималась?

– Как всякая дура, она, кажется, влюбилась в Красицкого… Фильм не состоялся… История кончилась… Дитя исчезло во времени и пространстве.

– Она такая выразительная…

– Их мильен, выразительных, – вздохнула Анна. – Я уж нагляделась на таких за свою долгую жизнь: у русских девочек в их шестнадцать лет бывает момент полной законченной божественности.

– Почему у русских?

– Других не знаю… Может, и у других тоже… Но это что-то…. Момент зачатия судьбы. Они открыты для всего, как бывает открыта матка, и не знает в своем замирании, кто в нее вляпается. Если я вижу, что девочка в таком периоде, гоню ее со студии. Потому что хорошо, если хорошо… Тогда божественная актриса… Но может быть такая трагедия…

– Зачатие есть дело таинственное, так что не нашего ума дело. Или, как говорит один мой приятель, не нашему делу ум.

Потом говорили о пожаре. О бедной женщине, которая, ложась спать, не знала, что сгорит, и о святости такого незнания.

– Может, даже уснула с хорошими мыслями, – сказала Анна.

– У нее тут, под Москвой, сын. Она мечтала, чтобы он демобилизовался…

Юрай вдруг остро вспомнил тот, подслушанный им разговор Таси и Веры Ивановны. Вспомнил, как Тася помогала ему подняться по склону оврага, а на них смотрела Вера Ивановна. Тогда ли он подумал: «Клубок змей», или раньше? Красицкий бросает в Тасю шахматную доску. Вера Ивановна предлагает Тасе быть свидетелем. Но где Красицкий и где Вера Ивановна? Какая между ними может существовать связь?

– А вы сгоревшую не знали? – спросил Юрай Анну.

– Мы ее все хорошо знали. Она приезжала регулярно, считала своим долгом навещать Красицких, что тех напрягало. Ольга была дама чванная, да и сам не любил общаться с народом не по делу.

– Ну не так просто она приходила, – говорил Юрай. – Она ведь аборт делала Светлане.

– Ну и что? Она же не бабка со спицей, она гинеколог, что тут такого? Ольга ей хорошо заплатила и за работу, и за молчание. Она первая, что ли?

– А сам знал?

– Вот самому-то знать было не надо, за это-то и платились деньги. Но покойница Вера Ивановна была баба жадная. Любила постоять с Красицким и понамекать ему про то, что она женщина знающая, но тайны хранящая.

– Никакой логики! – закричал Юрай. – Какой же смысл ей подставлять самою себя? Какой?

– Подумаешь, логика! Это натура. Пусть мне выколют один глаз, зато соседу два.

– А сколько лет тогда было Светлане?

– В этом-то и вся пикантность. Четырнадцать. И отец собирался снимать ее в новом фильме уже а-ля Бергман. У него тогда был подъем, энтузиазм и мозги крутились вполне.

– И что фильм?

– Хороший был фильм. Лучший его фильм «Моя слабость». Но Светки там не было. Понимаете? Было две девочки. Одна до аборта. Другая после. Та, что до годилась бы и для настоящего Бергмана, а та, что после, могла идти только в подтанцовочку. Он ее потом снимал, но актрисы Светланы Красицкой в природе не существовало. Там была другая интересная история. На пробы вместо Светки пришла девушка и такой выдала класс. Красицкий аж затрясся. А потом вдруг раз – и нет, ни за что и никогда. Группа даже коллективно хотела уйти, потому что лучше просто не могло быть, но он уперся рогами. Хорошую он нашел актрису, ничего не скажу, но та была что-то… Я потом хотела ее найти, но она исчезла с горизонта.

– Уже две таинственные девочки с горизонта, – подвел итог Юрай.

– Почему две? – не поняла Анна.

– Та, что на фотографии, и эта, забракованная…

– Кто их считает?.. Могло быть и пять, и десять… Когда моя дочь задумала идти в артистки, знаете, что я сделала – я вскрыла себе вены. Едва выходили. Какая я была умница! Дочь – прекрасный врач, цены ей нет. Обожает работу, специалист милостью Божией.

– А если б она была гениальной актрисой?

– Это все равно меньше, чем врач, учитель, аптекарь, агроном. Конечно, все не так… Или не совсем так… Но кино – это болезнь, порок. Туда можно идти, только если ты готов на все. Как в «Альфе».