Ноги запутались в «крыше дома», подаренной от щедрот Кравцовой. Юрай норовил освободиться от скользкого волглого плена и, наконец, встал на твердь, которая оказалась дверью. Дверь была разрисована детскими каляками-маляками. Одна из каляк изображала головку в веночке.

«Е-мое! – едва выдохнул Юрай. – Девочка в веночке?»

Он ковылял по улице, умоляя судьбу, чтобы она ему послала любого аборигена, с ведром ли воды, сумкой с продуктами, любого, но не было никого. Уже отчаявшись, он едва не попал под детский велосипед, на котором ездил его старый знакомый мальчишка.

– Как твой волшебный камень? – спросил Юрай.

– Я его обменял на две жвачки, – с гордостью похвастался мальчишка. – Но одна была плохая. Несладкая.

– Ты не помнишь, – спросил Юрай, – как звали маму твоего друга из недостроенного дома?

– Он мне не друг. Он беженец, – серьезно сказал мальчик. – С ними надо осторожно. Дашь палец – откусят руку.

– Да брось! – засмеялся Юрай. – У тебя руки целы. Так как ее звали, тетю?

– Тетю? – мальчик нахмурил лоб. – Я забыл…

– Ну чего вы пристали к ребенку? Чего? – Неопрятная бабка споро переходила улицу, спеша на выручку мальцу и уже готовая к обороне и нападению.

– Здравствуйте! – сказал Юрай. – Мы с ним старые знакомые. Я дачник. Живу рядом с Красицким, на даче Леона Градского.

– Знаю, – буркнула бабка. – И что?

– Вот тут жили беженцы… Женщина к нам приходила, а я, дырявая башка, забыл, как ее звали.

– Лилькой ее звали. Они всего несколько дней тут жили. Нашли место. Под открытым небом как нелюди какие. А эта дура приперла им пленку от огурцов. Народ совсем с ума спятил, а ты, – закричала она мальчику, – иди домой и не разговаривай с чужими! Теперь человека не отличишь, он тебе здрассте, а в кармане – бомба.

– Нету у меня бомбы, – засмеялся Юрай. – Ей-богу, нету.

– Ну и иди с богом, – сказала бабка. – Не страшно тебе там жить?

– А с чего бы?

– Что-то вы там все помираете. Смерть любит за тремя приходить, а у нас четыре случая. Значит, считай, теперь до шести… Шесть она обожает, смерть. Так что съезжай, молодой человек, здоровья у тебя, видать, не лишку. А ей что стоит крылом задеть?

– Тьфу на вас! – рассердился Юрай. – Пожилой человек, а говорите глупости.

– Ты на маму свою плюнь, – ответила бабка. – А какая я, пожилая или молодая, не тебе определять. Для этого есть тебя лучше.

И бабка гордо ушла с прихваченной попой ситцевой юбкой. Это она плевала на него тысячу раз. Главное же она сказала. Лиля. Хотя сердце у него колет сейчас не от этого. Ну что он за идиот? Поверил в пророчество, в арифметику. Но как тут не думать, если их там, у черного места, осталось как раз двое – он и Нелка. Надо, надо смываться!

Нелка сказала, что разговор с мамой она смогла заказать только на субботу, это во вторник-то! Ехать без предупреждения, сваливаться на голову немолодому человеку тоже не гоже.

– Но билет я, пожалуй, возьму на воскресенье, – решила Нелка.

– Без разговора с мамой не бери, – попросил Юрай. – Она могла уехать к тетке, могла заняться заготовками. Не надо ее ставить перед фактом.

– Обещают тепло, – сказала Нелка. – Говорят, весь конец сентября будет теплым.

– Тем более, – ответил Юрай.

– Смотри, как загорается рябина, – сказала Нелка. – Самое красивое время в Подмосковье. Это красное на желтом, от него как-то в душе ломит, у тебя нет?

Что-то он недавно слышал о рябине. В связи с ее горением. Кто-то ему об этом уже говорил, но, хоть убей, не помнит, кто, а Нелка ждет от него ответа на вопрос, который он не слышал.

А в пятницу наступила теплынь, как будто и не было холодов и заморозков. Юрай рубаху снял и стоял под солнцем бабьего лета, испытывая такую неведомую истому, такое радостное томление, что решил никуда не ехать и глупости в голову не брать. Вот незадача – заказан разговор с мамой, значит, она уже получила вызов на переговорную, придет… Значит, Нелке завтра обязательно надо быть в Москве, чтобы маму не испугать неприходом на разговор.

Но так удачно все сложилось. В пятницу же вечером на дачу приехал Красицкий. Анна привезла его в том же самом пледе, в котором старик убегал.

– Обещают тепло, – сказала она Юраю. – Пусть понежится, пока вы здесь.

– Да вот и мы на распутье, – ответила Нелка. – Совсем намерились уезжать, но пришли такие дни.

– Не уезжайте! – взмолилась Анна. – Правда ведь, здесь сейчас хорошо? У меня, конечно, чистый эгоизм… Когда вы здесь, мне не надо каждый день к нему мотаться.

– У него что… Совсем никого не осталось? – спросила Нелка.

– Американский сын, к которому он не поедет, да, по правде, тот отца и не зовет. Там ведь был давний, давний развод… Так что привязанности – ноль. Смех один, что он мне достался. Но скажу честно… Это пока мне не предложили работу. Предложат – брошу старика, и кто меня осудит?