Моя речь воодушевила людей. После короткого совещания гражданская гвардия объявила себя готовой в ту же ночь занять крепость, если я возьму над ними командование, в чем я, конечно, знал толк. Затем с помощью коменданта города, не имевшего гарнизона, зато распоряжавшегося достаточно приличным складом боеприпасов, из гражданской гвардии был спешно сформирован экспедиционный корпус из 150 человек и еще 50 человек резерва.

Около полуночи мы были на пути в Гольтенау, откуда должен был начаться штурм крепости. Мой отряд беззвучно и смело прошел по подъемному мосту, который, к счастью, был опущен, и с громким «ура» занял крепость. Какого-то сопротивления оказано не было. Я устроил свою штаб-квартиру в здании комендатуры, и скоро туда привели захваченный, состоявший из шести пожилых фейерверкеров и сержантов и, как оказалось, совсем забытый датчанами гарнизон. Для начала они были посажены под арест, а на следующий день отправлены как первые военнопленные в Киль; это были коренные шлезвиг-голштинцы, явно радовавшиеся такому увольнению из датских войск.

На рассвете я получил донесение, что на рейде лежит датский военный корабль, а вслед за тем доставлен шпион, передававший ему сигналы с крепостного вала. Им оказался приведенный под руки трясущийся старик. Из учиненного допроса выяснилось, что это был гарнизонный пастор, которому показалось слишком неспокойно в обычно столь тихих крепостных развалинах. Потому он подавал со стены крепости рыбакам из лежавшей на другом берегу прохода в бухту деревни Лабё условный сигнал для высылки лодки.

Небольшой военный корабль, оставаясь спокойно стоять на якоре, выслал лодку в Лабё и по ее возвращении вновь вышел в море. Я поднял в крепости большой черно-красно-золотой флаг и приказал занять укрепления, дабы корабль принес в Копенгаген весть о захвате морской батареи Фридрихсорт германскими войсками, как вскоре можно было прочитать из датских газет.

В крепости началась достаточно оживленная жизнь. Мой отряд гражданской гвардии добросовестно выполнял свой долг. При организации несения службы я, к своему удивлению, нашел в списке членов известных шлезвиг-голштинских благородных семей и уважаемых граждан города Киля. Но все они безусловно подчинялись выбранному ими командованию молодого прусского офицера артиллерии. Я отдал приказ расчистить крепостные валы, починить амбразуры и установить найденные старые пушки на еще имевшиеся в наличии лафеты. Пороховой склад привели в порядок, кильским мастером была выложена печь для каления ядер. Очень сильно в этих работах меня поддержал прибывший без приказа из Берлина мой денщик по фамилии Гемп, умный и порядочный человек, сопровождавший меня позднее на всех работах по строительству телеграфов и, наконец, ставший главным инженером Индоевропейской телеграфной линии. Эту должность он занимал вплоть до прошлого года. С его помощью кое-как был обучен расчет для одной пушки, так что уже на третий день после занятия крепости мы смогли произвести пробный выстрел, оповестивший окрестности о военном захвате Фридрихсорта.

В последующие дни к нам наведалось много гостей из Киля. Нас навестили не только комендант города и даже член временного правительства, но и жены и родственники призванных в гражданскую гвардию в большом числе, чтобы лично убедиться в благополучии своих близких. Однако по прошествии недели мой гарнизон начал таять на глазах, так как жены во время визитов убедительно доказывали своим мужьям необходимость их присутствия дома. Я не мог игнорировать факт, что невозможно удержать на длительное время в Фридрихсорте людей, которые с трудом смогли оторваться от домашних дел. С другой стороны, Голштиния еще полностью была лишена войск, и лишь жалкие остатки шлезвиг-голштинских отрядов противостояли возвращавшимся в Северный Шлезвиг датчанам.

Поэтому я был поставлен перед выбором: либо отказаться от моего завоевания, либо найти замену гражданской гвардии. Крестьянская молодежь прихода, включавшего в себя лежащий напротив Фридрихсорта участок южного берега Кильской бухты, казалась мне наиболее подходящей для этих целей. Поэтому я в сопровождении небольшого отряда гражданской гвардии, с флагом и под барабанную дробь отправился в Шёнберг, центр прихода, созвал деревенских старост и представил дело так, что для их собственной безопасности совершенно необходимо отправить взрослых сыновей на охрану крепости. Начались долгие, тяжелые переговоры с крестьянами и их женами, стоявшими за спинами своих повелителей и также непосредственно принимавшими участие в разговоре. Люди полагали, что если «господа», то есть правительство, считают необходимым забрать их сыновей, то они могли бы и приказать, тогда бы народ знал, что нужно делать. А если датчане действительно вторгнутся на их территорию, в приход, то они будут защищать его и без приказа, но «в землю по другую сторону воды» добровольно отправляться никто не желал.

Когда крестьянство, поддерживаемое громким бабским хором, бесповоротно уперлось, я рассвирепел. На простонародном языке, который помнил еще с детских времен, я обозвал их глупыми ослами и трусливыми тряпками, сказав, что в Германии бабы намного храбрее местных мужиков. В доказательство я прочел им газетную заметку о том, что в Баварии как раз организован добровольческий женский отряд для защиты против датчан, так как мужчинам смелости не хватило. Вот их я и дождусь, чтобы защищать с ними крепость!

Это возымело действие. Когда я со своим маленьким отрядом собрался уходить, подошла делегация пожилых крестьян и попросила обождать, дескать, они хотят обсудить дело еще раз, и им не по вкусу, что их землю придется защищать бабам. Я изъявил готовность подождать, но при условии, что деревня предоставит не менее пятидесяти мужчин, иначе дело того не стоит. Нас хорошо накормили, а через час действительно собрали пятьдесят человек, готовых следовать за нами и сопровождаемых доверху загруженными всяческими продуктами телегами, «чтобы их мальчики в крепости не голодали», как объяснила мне жена сельского старосты. Так мы передвигались от деревни к деревне с подобным же успехом, и поздно вечером я уже возвращался в крепость с отрядом, состоящим из 150 крепких деревенских парней, и целым караваном продовольствия.

После этого я отправил гражданскую гвардию восвояси, оставив несколько добровольцев, желавших поддержать меня в управлении и обучении моего добровольческого крестьянского корпуса, и был рад, когда через короткое время из него получился весьма неплохой гарнизон. Оружие, боеприпасы и воинские знаки я получил от всегда готового помочь коменданта города Киля, чье имя, к сожалению, выпало из моей памяти [85] . Мой добровольческий корпус был признан таковым временным правительством и получал обычное жалованье. В военном обучении людей неоценимые услуги мне оказал уже упомянутый Гемп, назначенный мной командиром артиллерии. Пушки, конечно, были старые и плохие, но 24-фунтовую короткую пушку и гаубицу, тем не менее, еще можно было использовать; датский блокадный корабль, больше не покидавший рейд бухты, казалось, в некоторой степени уважал каленые ядра, всегда высылаемые нами навстречу при его приближении на расстояние пушечного выстрела.