– Максим, ты все-таки не жди меня! Уезжай вместе с Никольским! В клинике сейчас работает группа ликвидаторов прапорщика Малашенко. Если они обнаружат тебя, то тебе будет трудно от них оторваться со стариком на руках. Наше будущее во многом зависит от этого старика Никольского. Так что ты его спасай, а я уж как-нибудь сам постараюсь отсюда выбраться! Так что не жди меня, уезжай!

В этот момент оба спецназовца, находившиеся на крыше клиники, остановились. И они, словно услышали этот мой мысленный крик, развернулись лицами в мою сторону, тут же прозвучало стаккато выстрелов из бесшумной снайперской винтовки ВСС Винторез. Оконное стекло, разбитое пулями, рваными осколками, полетело вниз с шестого этажа, оконная штора тоже же была порвана пулями на мелкие лоскутья.

На долю секунды перед малашенковцами я предстал в свое истинном обличье, в куртке с капюшоном и в джинсах. Более ни мгновения не раздумывая, я рыбкой, руки вытянув вперед, от окна нырнул в дальний угол палаты, находившийся вне зоны вражеского обстрела. А мне вслед пронеслась новая автоматная очередь, на всякий случай выпущенная автоматчиком-охранником вражеского снайпера, ее пули прошли в стороне от меня, кровать Никольского превратив в инвалидное кресло.

Видимо, я все же оказался чуть-чуть медлительным в этом своем нырке уходе от вражеских выстрелов, одна из вражеских пуль догнала меня. Она скользнула над левым предплечьем, неглубоко пробуравив кожу плеча, порвав короткие шейные мускулы. Последовавшая острая боль и сильный поток крови испугали меня, заставив издать короткий, но очень пронзительный стон. И этот стон был явно услышан и фээсбешниками и Максимом Звонаревым. Те повторили обстрел палаты, но на этот раз впустую, теперь я находился вне зоны обстрела, и они меня уже больше не видели. Максим Звонарев, услышав мой болезненный стон, тут же заявил:

– Руслан, что случилось? Ты ранен? Жди меня, я возвращаюсь за тобой!

– Максим, ты не имеешь права подставлять под удар Никольского, хоть бы на секунду оставлять его без своего присмотра! Увози его отсюда, я же получил легкое ранение! Это все моя игра в гуманизм, слишком уж я в нее заигрался! Хотя за свою жизнь мне следовало бы бороться до последней капли крови!

Разговаривая с Максимом, я правой рукой дотянулся до своего левого плеча, и, прямо под курткой и рубашкой, разыскал пулевой канал, из обоих концов которого хлыстала кровь. Первым дело я должен был ее остановить, иначе мог потерять слишком много крови. Пальцами правой руки заткнул, пережав, входное и выходное отверстия, а затем прошептал заклинание на приостановку крови. Исток крови замедлился, но не прекратился. Мне пришлось три раза читать одно и тоже заклинание, пока исток крови полностью не прекратился.

Чтобы в рану не попала грязь, я ее залепил специальной анестезионной ватой-пеной, оставив рану до лучших времен, когда ей мог бы заняться хирург профессионал.

Пока я занимался самоизлечением, я одновременно внимательно прислушивался ко всему, что происходило вокруг меня на этажах клиники и за ее стенами. Мне не стоило бы забывать о том, что численность группы спецназа прапорщика Малашенко должна была составлять примерно пятнадцать бойцов. Два его бойца были мною ликвидированы, таким образом у нас у нас выходило, что тринадцать бойцов этого фээсбешного прапорщика все еще бродили по шести этажам здания клиники профессора Костенко!

Не смотря на то обстоятельство, что сам прапорщик Малашенко был человеком недалекого ума, он не был сильным или волевым командиром, но все бойцы его группы получили прекрасную специальную подготовку. Они могли сражаться и побеждать в любых условиях боя! И с этим я должен был считаться, планируя свои действия. Одним словом, мне не следовало бы вступать с ними в длительный огневой контакт огневой контакт, я мог только нанести короткий и по возможности сильный удар, чтобы тут же скрыться от преследования противника!

Из всего оружия на данный момент я при себе имел всего лишь два израильских пистолета Desert Eagle, которые наиболее эффективны можно было применять на расстояниях в пятьдесят и сто метров. Бойцы же прапорщика Малашенко были вооружены ВСС Винторезами и бесшумными автоматами ВАЛ, наиболее эффективно действующими на расстояниях в триста - четыреста метров. Таким образом, получилось итак, что я сильно проигрывал своему противнику и самом оружии. Чтобы поразить вражеского бойца, я должен был подобраться к нему на очень близкое расстояние, тем самым создавая непосредственную угрозу своей жизни.

Словом, я оказался перед выбором, или мне нужно было срочно довооружиться, или, как можно быстрей, оставить территорию клиники, чего мне не хотелось делать, так по настоящее время я так и не получил ответы на свои вопросы в отношении того, что же здесь происходит.

Моя память мне тут же подсказала, что на груди сержанта Сычева, убитого мною в кабинете врача Воронова, висел бесшумный автомат ВАЛ. Чтобы живым и здоровым покинуть здания клиники, теперь я должен был пробраться обратно в кабинет врача Воронова, чтобы там довооружиться автоматом. Четыре минуты у меня ушли на то, чтобы по коридору доползти до кабинета врача Воронова, там с убитого сержанта снять автомат ВАЛ. В окно кабинета я даже не стал выглядывать, чтобы не привлечь внимания с вражеской стороны, а снова вернулся в коридор клиники, но уже с автоматом в руках.

Казалось бы, в этом коридоре ничего не изменилось, больничная чистота соседствовала с какой-то непонятной мне больничной тишиной. Минуту я прислушивался, пытаясь разобраться во звуках, происходивших в том или иной месте самой клинике или в этом коридоре? Но тишину до конца так и никто не нарушил, только в конце коридора вдруг беззвучно промелькнула чья-та тень. Пальцы сами собой нажали курок ВАЛа, прошелестели щелчки автоматической очереди в четыре патрона. Тень исчезла и больше не появлялась, я не пошел в ту сторону, где только что промелькнула эта тень, а пятясь с автоматом наперевес начал отступать в противоположную сторону.