Схватка с химерами. Выпуск второй. Чудовище подводного каньона

Аннотация

Фантастические произведения советских авторов, рассказывающих о столкновении людей с различными невероятными животными, сохранившимися в разных уголках нашей планеты.

Во второй выпуск антологии включены рассказы:

 

* Яков Левант. Волшебные звуки банджо

* Юрий Котляр. Расплата

* Святослав Сахарнов. Житель соленой лагуны

* Герман Чижевский. За завесой ливня

* Виктор Сапарин. Чудовище подводного каньона

   

Схватка с химерами. Выпуск второй Чудовище подводного каньона Яков Левант Волшебные звуки банджо Рисунки Ю. Ефимова — Здесь, — указал Карлос на темную воду за бортом. — Вот здесь. Очень хорошее… место. Говорил он, запинаясь, не без труда подбирая русские слова, но избегал перехода на английский, которым все трое владели не так уж плохо. — Надо ждать… осень. Тогда хорошо, очень хорошо ловить… конгрио. — Конгрио — по-испански угорь, — перевела Галя. — Угорь, угорь, — радостно повторил Карлос, и Виктор, глядя на него, тоже невольно заулыбался. Катер обогнул нависшую над морем скалу, и открылась бухточка. Отливающая перламутром водяная гладь, узенькая, снежно-белая оторочка прибоя, за ней — желтизна песков и темная зелень широколистных пальм. А над всем этим синее, без единого облачка небо. — Чудный уголок, — сказала Галя. — И совсем пустынный. — Похоже, что нет, — возразил Виктор, вопросительно взглянув на рулевого. Карлос только присвистнул и покосился на автомат, лежавший на палубе, у ног. На берегу, среди полузасыпанных песком базальтовых обломков темнела лодка. Двое мужчин в широкополых шляпах разглядывали приближающийся катерок. — Что-нибудь не так? — осведомился Виктор. Он сидел верхом на своей «Акуле», занимавшей почти всю палубу крохотного суденышка. Галя, устроившаяся на носу, обменялась с ним тревожным взглядом. Карлос не ответил. Придвинув ногой автомат, он решительно довернул штурвал и повел катер прямо на лодку незнакомцев. — Хелло, Карлос! — приветливо улыбнулся один из них, черноусый красавец в короткой нарядной курточке и широкополой соломенной шляпе. Второй, краснолицый, приземистый толстяк, одет был гораздо проще — в мешковатый холщовый костюм, какие носят на Кубе грузчики и рыбаки. Только шляпа его была новенькая, точно такая же, как и на стройном кабальеро. Карлос выключил мотор. Катерок с разбега уткнулся в берег и закачался на разведенной им волне. Минуту все молчали, настороженно приглядываясь друг к другу. Первым заговорил молодой незнакомец. Продолжая улыбаться приветливо и непринужденно, он сказал несколько слов на звонком испанском языке. — И я не ожидал вас встретить здесь, Рамос Кандидо, — Карлос произнес это по-английски, чтобы речь была понятна товарищам. Однако кабальеро продолжал упорно сыпать испанскими словами, картинно жестикулируя и сверкая ослепительной улыбкой. Вот рука его вытянулась по направлению к «Акуле», на которой все еще восседал Виктор. В последней фразе прозвучал вопрос. — Новый аппарат для подводных съемок, — по-прежнему по-английски ответил Карлос, и Виктор в душе одобрил осторожность юного кубинца. Оптическое устройство, смонтированное на носу «Акулы», делало такое объяснение вполне правдоподобным. Рамос кивнул, в последний раз сверкнув ослепительными зубами. Видимо, любопытство его было удовлетворено. Он что-то негромко сказал напарнику, и они быстро собрали расправленную на песке снасть. Погрузив ее в лодку, Рамос Кандидо снова обернулся к Карлосу. Казалось, он хотел еще о чем-то спросить, но колебался. Наконец решился. — Благодарю вас, — выслушав его, вежливо ответил Карлос. — Все идет великолепно. Члены кооператива рассчитывают собрать рекордный урожай тростника. Рамос больше не произнес ни слова. Вместе с краснолицым толстяком он подхватил лодку, стаскивая ее с отмели. Когда моторный рыбацкий бот поравнялся с катером, Виктор заглянул в него. Лодка была почти пуста. Мачта со свернутым парусом лежала на дне. Гарпун, несколько мотков прочной бечевы для ловли крупной рыбы, балластные камни — вот и весь груз. Из-под кормовой банки выглядывал ящик с пивом, а на носу лежали туристский радиоприемник и портативная кинокамера. — Аста маньяна, сеньорес! [1] — галантно приподнял шляпу кабальеро. Толстяк запустил подвесной мотор. — Это ваш друг, Карлос? — спросила Галя, провожая взглядом удаляющуюся лодку. — Друг? Нет, нет. Просто… пейзано [2] . Как это сказать?.. Земляк. Сосед… Лодка огибала уже базальтовую скалу. Нарядный кабальеро приподнялся на корме и помахал на прощание своей широкополой шляпой. — Какой-то странный, — заметил Виктор. — Он больше не вернется? 1 Прощайте, сеньоры! (исп.) 2 Односельчанин (исп.). — Понимаешь, Карлос, — объяснила Галя, — у нашей «Акулы» очень чуткие уши. Они будут впитывать живые звуки моря. Шум винта, даже на расстоянии нескольких миль, все заглушит. — Понимаю, — ответил кубинец. — Они ушли… Он поискал нужное русское слово, но, не найдя его, коротко заключил: — Порядок. Галя и Виктор с улыбкой переглянулись. Они уже знали, что это универсальное словечко Карлос позаимствовал у своего учителя, бывшего танкиста, когда изучал тракторное дело в далеких Кубанских степях. — Порядок, — еще раз повторил Карлос и тоже заулыбался. Облюбовав себе местечко под пальмами, в сотне шагов от линии прибоя, молодые ученые и Карлос приступили к выгрузке. Когда нехитрое снаряжение было аккуратно сложено, Виктор бросил нетерпеливый взгляд на «Акулу». — Приступим? — Вы пойдете с нами, Карлос? — спросила Галя. Было видно, что юноша борется с искушением. — Нет, — наконец сказал он, поправив на плече автомат. — Этот раз нет. Спасибо. Оглянувшись, он указал на выступающую в море базальтовую скалу, ту, что огибали они перед входом в бухту. С этой стороны скала напоминала зубчатую башню замка. Цепочка неровных камней лесенкой тянулась к ее вершине. — Я буду там. Галя достала из тюка со снаряжением две маски и ласты, Виктор проверил акваланги. Переодевшись, укрепив на спине баллоны, они приподняли «Акулу» в гнездах. Большущий, добрых шесть метров в длину, рыбообразный аппарат был удивительно легок. — Раз… Два… Три! «Акула», перемахнув низенький фальшборт катера, плюхнулась на воду, окатив их брызгами. Виктор пристегнул ласты и прыгнул следом. — Мы обращаемся с ней слишком грубо, — заметила Галя. — Ты не опасаешься за механизмы? — «Акула» не боится ничего, — заверил Виктор. По пояс в воде, он неуклюже переступал ластами, подбираясь к кормовой части, где находилось управление. — Не забывай, кто ее монтировал! — Как же! Главный конструктор, лично, — рассмеялась Галя. — Между прочим, удивительно скромный человек! Она осторожно спустилась с катера: вода доходила до шеи. Прямо на нее смотрело плоское, скошенное книзу рыло пластмассовой рыбины. «Акула» покачивалась, как буй, почти не погружаясь в воду. Мелкая зыбь плескалась в расположенной снизу широко раскрытой пасти. — Включаю погружение, — предупредил Виктор. Из чрева «Акулы» донеслось тихое жужжание. Обрывок желтой водоросли, мирно плававший у разинутой пасти, вдруг стремительно нырнул в нее. «Акула» набирала балласт. Через минуту аппарат целиком погрузился в воду. Сквозь нее просвечивали фиолетовые «тигровые» полосы на его боках. — Пошли? — Виктор надвинул маску на лицо, с силой толкнул «Акулу» перед собой и нырнул за ней. Галя поплыла следом. Под водой они быстро нагнали двигавшийся по инерции аппарат. Виктор, жестом пригласив Галю, ухватился за ручки. Поворот рычажка — и «Акула» устремилась в глубину, увлекая за собой исследователей. Песчаное дно бухты заструилось под ними. Пестрые пятна водорослей проносились мимо хлопьями цветного дыма. Галя жестом попросила замедлить ход, и Виктор послушно тронул рычажок. Скорость упала. Теперь уже хорошо можно было различить постоянных обитателей морского дна. Красные и темно-синие морские звезды и морские ежи, роскошные актинии, опаловые и нежно-розовые асцидии… Врасплох застигнутые крабы спасались бегством, а те, что поотважнее, угрожающе поднимали клешни. Двигатель «Акулы» работал по принципу водомета. Вода засасывалась широко раскрытой «пастью» и с силою выбрасывалась назад из «жаберных щелей» — боковых отверстий, расположенных перед плавниками. Виктор повернул другой рычаг — перед пловцами вспыхнул большой экран прямого видения. Панораму, скрытую от пловцов массивным телом аппарата, передавал на экран телеглаз аппарата. Прильнув к экрану, Галя с волнением всматривалась в прозрачный подводный мир тропиков, впервые представший перед нею в неповторимой игре солнечных лучей. Как раз в этот момент они пересекали рифовый барьер, поднимавшийся со дна при выходе из бухты. Среди оранжевых и кирпично-красных и желтых кораллов виднелись бесчисленные рыбки, похожие на бабочек. Объедавшие коралловые веточки забавные рыбы-губаны при виде «Акулы» стремительно бросались прочь. За сплошным барьером открылась просторная равнина, медленно опускавшаяся на восток. Здесь и там виднелись на ней разбросанные коралловые образования в виде отдельных башенок и небольших цепочек. Дно покрывали густые заросли желтоватой талассии. «Отличное место для зеленой черепахи», — подумала Галя. Сверившись с компасом, Виктор направил «Акулу» на норд — норд-ост. Вскоре на экране обозначился базальтовый утес, вода потемнела, когда они вошли в его тень. Развернув «Акулу» под скалой, Виктор выключил двигатель. Наступила тишина. Оглядевшись, Галя подала знак товарищу, и они, приподняв нос «Акулы», вручную повели ее к поверхности. Море было спокойно. Зеленоватые волны тихо плескались о нависшую над ними скалу. Устроившись на скрытой под водой «Акуле», молодые ученые внимательно оглядели горизонт. — Чисто, — сказал Виктор. — Они появятся не позже как через минуту, — уверенно произнесла Галя. — Посмотрим. Виктор соскользнул в воду и скрылся под аппаратом. Через мгновение он вынырнул у хвоста, вопросительно глядя на девушку. Галя поднесла к глазам ручные часы, следя за секундной стрелкой. Потом махнула рукой. — Давай! — Готово! — Виктор нажал нащупанную им под водою кнопку и с маху оседлал «Акулу». — Будем ждать. Они замерли в тревоге. Сейчас должно было все решиться! Здесь, в тени утеса, вода отливала холодным темно-зеленым блеском, но дальше, на всем необозримом просторе моря, она сверкала и плавилась в солнечных бликах. — Галанос! Галанос! — внезапно донесся сверху громкий голос Карлоса. И в тот же миг они увидели плавники. Темные треугольники, вспарывая серебристую поверхность моря, неслись прямо на них! — Двадцать пять секунд, — торжественно объявила Галя и посмотрела вверх. Карлос, распластавшись на вершине скалы, свесил вниз голову. Девушка помахала ему рукой. — Галанос — это белопарая акула, — объяснила она Виктору. — Сравнительно безопасное существо. — Еще галанос, много! — крикнул Карлос, указывая на юг. — И одна мако, смотрите, смотрите! Мако! — Так зовут голубую акулу, — продолжала переводить Галя. — Это будет посерьезнее. А Карлос молодец. Я бы никогда не определила по плавнику. — Один, два, три, четыре… — считал Виктор. — Уже девять плавников! Не пора ли… — он нерешительно посмотрел на Галю. — Нет, нет, — запротестовала она. — Ни в коем случае. Пусть подойдут. Надо записать их голоса. Зловещие треугольники замедлили свой бег, свернули, пошли по дуге вокруг «Акулы». Только огромный аспидно-черный плавник мако упорно резал воду напрямую. — Осторожно! — крикнул сверху Карлос. — Мако — опасно. Очень опасно! Виктор нырнул. Маленькая серая акула, подкрадывавшаяся из глубины, трусливо метнулась в сторону. Всмотревшись, он различил быстро мчавшуюся на него мако. «Вот оно!» — подумал Виктор, чувствуя, как холодеет в груди. Выдернув копье из гнезда в плавнике «Акулы», он охватил указательным и большим пальцами упругое красное кольцо. На мгновение взгляд его остановился на такой же ярко-красной кнопке «химической защиты». «Нет!» — сказал себе Виктор и коротким движением ластов послал свое тело навстречу хищнице. Гибкий шланг, соединяющий копье с гнездом, потянулся следом. Огромная голубая акула замедлила свой бег, но продолжала надвигаться на него с тупым упорством. «А говорят, они нападают только на раненых или беглецов», — успел подумать Виктор, и тут акула стремительно, снизу вверх, бросилась на него. Откинувшись назад, он разглядел мелькнувшее мимо темное полукружие раскрытой пасти, белесое брюхо чудовища и, не целясь, ткнул копьем вперед. Ощутив на руке многопудовую тяжесть, что есть силы, сжал пальцами упругое кольцо. Послышался щелчок электрического разряда. Копье вырвалось у него из рук, тело мако взвилось, будто подброшенное чудовищным ударом, и стало медленно тонуть. Помня о сверхъестественной живучести этой голубой великанши, Виктор отскочил — он был сейчас совершенно безоружен. Но хищник, не подавая признаков жизни, продолжал опускаться в глубину. Виктор увидел, как несколько серых веретен метнулось наперехват и там расплылось темно-бурое облако. Белоперые остервенело рвали мако, облако густело и росло. Двухметровая песчаная акула проскочила рядом с его лицом. «Сравнительно безопасные существа»… — усмехнулся Виктор и с тревогой вспомнил о Гале, сидевшей в воде по пояс. «Хватит! — решил он. — Включаю «химическую защиту». Галя его опередила. Он увидел, как скользнула к аварийной кнопке тоненькая фигурка в акваланге. Из корпуса «Акулы» под большим давлением ударили в разные стороны рыжеватые струйки. Беснующихся хищников как ветром сдуло. Виктор посмотрел вниз, туда, где в облаке крови повис растерзанный белоперыми труп мако. Он с силой дернул за натянувшийся шланг. Копье не поддавалось. Оглянувшись на Галю, Виктор показал, что хочет спуститься вниз, но девушка, подхватив его за руку, увлекла на поверхность. Взобравшись на «Акулу», они подняли маски. Лицо Гали было бледно. — Я была непостижимо легкомысленна. Даже глупа. Следовало отогнать их раньше. Когда мако атаковала тебя… — Пустяки, — пробормотал Виктор. — Зато испытали электрозащиту. — Порядок? — раздалось сверху. — Порядок, полный порядок, Карлос, — крикнула Галя. — Первая разведка прошла удачно. Сейчас возвращаемся. — Надо только освободить копье, — заметил Виктор. Мако висела на десятиметровой глубине, течение медленно относило кровь из разорванного брюха. К удивлению Виктора, копье оказалось крепко зажатым в пасти. Вдвоем они попытались раскачать его — тщетно! «А если отбуксировать эту рыбину в бухту? — подумал Виктор. — Мощности «Акулы» должно хватить». Сбросив часть водяного балласта, так, чтобы только «пасть» «Акулы» оставалась под водой, Виктор развернул аппарат на обратный курс. Они добрались благополучно. Лишь у входа в бухту «Акулу» слегка тряхнуло: зацепившаяся мако чуть не застряла в коралловом барьере. На берег вышли, пошатываясь от усталости. Сняв тяжелые акваланги, опустились на песок — мягкий, прогретый солнцем. «Долгое отсутствие тренировки», — подумал Виктор. Карлос, в последний раз окинув взглядом горизонт, бросил за спину автомат и, ловко прыгая с камня на камень, спустился к ним. Восторженный взгляд юноши поразил Виктора. — Что с тобой? — Ты убил ее! — воскликнул Карлос. — Под водой! Никто еще никогда так не убил мако! Только ты… — Ее убило электричество, — ответил Виктор и покраснел. Он вспомнил, как в полной растерянности, не целясь, ткнул в акулу копьем. — Ее убил ты, — упрямо повторил Карлос. — Я видел. — Хорошо, — сдался Виктор. — Убил я. Но никак не освобожу копье. Поможешь? Мако лежала на глубине каких-нибудь трех метров. Виктор и Карлос принялись нырять в одних масках, без баллонов. — Нужен топор, — наконец заявил Карлос. Пришлось выбивать ряд за рядом страшные, стиснутые в предсмертной судороге зубы. Ныряли по очереди, топор переходил из рук в руки. Наконец копье извлекли. Выбравшись на берег, Карлос с любопытством осмотрел коротенький острый наконечник, торчащий из каучукового изолятора. — Достаточно слегка воткнуть его, — объяснил Виктор, — затем сжимается это красное кольцо и следует мгновенный электрический разряд. С помощью небольшой лебедки они подняли «Акулу» на борт, надежно укрепили в гнездах. Затем Карлос спустился в крохотную рубку: наступало время радиосвязи. — Порядок, — заявил он, вернувшись через несколько минут. — Желают успеха. Свяжемся завтра утром. — Что ты передал? — поинтересовался Виктор. — Как сказала сеньорита Галя: «Первая разведка удачна. Убита мако». «Быть может, следовало упомянуть о встрече с теми двумя рыбаками?» — подумал Виктор. Но ничего не сказал. Карлос — умный и бдительный парнишка. Ему виднее. Солнце уже клонилось к западу, тени пальм вытягивались к линии прибоя. Блики на воде растаяли, море потемнело, приобрело темно-фиолетовый оттенок и только далеко-далеко на горизонте оно еще отливало серебром. Палатки решено было не разбивать: опаловое безоблачное небо и ровный ласковый бриз сулили на ночь хорошую погоду. Походные раскладушки были поставлены в маленькой песчаной котловинке, возле базальтовых осколков. Крохотная дюна прикрыла их со стороны моря. — А сейчас невредно было бы и перекусить, — предложил Виктор. — Ведь с самого утра… — Несчастный чревоугодник! — рассмеялась Галя. — Чре-во… — не понял Карлос. — Не будем уточнять, — перебил Виктор. — Ежели нет возражений, я займусь ужином. — Кушать? — наконец догадался юноша. Он был страшно смущен: ведь обязанности фуражира лежали на нем. — Сейчас, сейчас… Они поужинали отличнейшей копченой скумбрией, которая, как объяснила Галя, именовалась здесь макрелью. — Завтра я достану вам пипа [3] , — пообещал Карлос, указывая вверх, где среди ярко-зеленых листьев виднелись желтоватые кокосовые плоды. — Очень вкусно. Стемнело. Небо заполонили звезды, незнакомые и яркие. Море тихо ворчало, навевая сон. Внезапно Карлос вскочил, насторожился. — Флотас! — прошептал он. Молодые ученые тревожно переглянулись, прислушались. Сквозь слабый плеск волн доносился какой-то непонятный треск и шорох. Карлос заглянул через гребень дюны. 3 Кокосовый орех с жидкой, еще не затвердевшей сердцевиной (кокосовым молоком). — Это флотас, — повторил он, подзывая товарищей. В темноте они не сразу разглядели вереницу больших плоских тел, неторопливо подбиравшихся к ним со стороны моря. — Черепахи! — тихо рассмеялась Галя. — Ну как я не догадалась сразу? Ведь флотас — флотилиями — в Америке называют стада морских черепах, собирающихся для яйцекладки. — Че-ре-па-хи… — по складам повторил Карлос. — Че-ре-па-хи. Трудное слово. Что чере-пахи вэрдес… зеленые. — Зеленые? — воскликнула Галя. — Скорее «уши»! Виктор сбежал с холма и, машинально пригибаясь, бросился в обход надвигавшегося стада к катеру и споткнулся в темноте об огромную, медленно волочащуюся по песку черепаху. С трудом сохранив равновесие, Виктор замер на месте, но животное невозмутимо продолжало свой путь. «Вот это да!» — с уважением подумал он, разглядывая тускло блестевший под звездами массивный полутораметровый панцирь. Еще несколько черепах пересекло ему дорогу. — Виктор! Да Виктор же! — услышал он. — Ну куда же ты? — Включить «уши», — удивленно сказал он. — А в чем дело? — Нет, вы только полюбуйтесь на этого конструктора, — усмехнулась Галя. — Месяц просидел над схемой передатчика, чтобы включать «Акулу» на расстоянии. А теперь бегает к ней, рискуя сломать шею. — В передатчике села батарея, — смущенно пробормотал Виктор. — Разве ты подзарядила? — Представь себе… Иди сюда и не шуми: «Акула» уже слушает… — Не обращают на меня внимания, — пожаловался Виктор. — Ползут себе, ровно я не человек, а пенек какой-то. В конце концов это невежливо с их стороны. — Сейчас для них ничего не существует, — сказала Галя. — Этим-то и пользуются браконьеры, тысячами истребляя черепах во время яйцекладки. Карлос посмотрел в сторону не видимой в темноте «Акулы». — Я думал, она слышит только под водой. — И под водой, и в воздухе, — не без гордости объяснил Виктор. — Наша «Акула» фиксирует даже то, что не воспринимает и человеческое ухо — ультра- и инфразвуки. Так что, если эти рептилии «разговаривают» между собой… — Безусловно, сообщаются, — вмешалась Галя. — Как же иначе могут сбиваться они в свои огромные флотас? — Значит, так или иначе мои «уши» подслушают этих молчальников. Ведь наша «Акула» улавливает даже мито- и нектробиотические излучения, которые… Ты полагаешь, что говоришь о вещах общеизвестных? — упрекнула Галя. — Извини, Карлос, — спохватился Виктор. — Понимаешь, это такие излучения организмов… Как бы тебе сказать? В общем, обнаружено, что в момент смерти любое живое существо, в том числе и человек, подает сигнал огромной мощности. Природа этих излучений ясна еще не полностью. Мы употребляем термин «нектробиотические лучи»… — Я знаю, — кивнул Карлос. — Знаешь? — искренне удивился Виктор. — Нет, не лучи, — смутился юноша. — Знаю одну… один случай. Мария Хосефа, соседка, выбежала ночью из дому. «Сынок мой, бедный сынок!» — кричала она. Кричала и рвала на себе волосы. Лукас Хосефа — вот кто был ее сын. Потом узнали: в ту ночь он вез оружие. Из Мексики, для партизан Сьерра-Маэстра. Агенты Батисты схватили его в тридцати милях от берега. И бросили в топку парохода. Живого. Мария Хосефа услышала его за тридцать миль. Они умолкли. Виктор переглянулся с Галей: вторично тени прошлого пронеслись над ними. — Расскажи еще, — тихо попросил Карлос. — Расскажи про свою «Акулу». Это правда, что вы хотите освободить моря от хищников? — Правда, Карлос. Если испытания пройдут успешно, можно будет начать истребление акул во всех морях и океанах. — Большая радость рыбакам. Акулы берут половину улова — так говорят наши старики. — Думаю, что гораздо больше, — возразила Галя. — Особенно в здешних водах. Они очень прожорливы и очень долговечны. Когда их не станет, рыбные запасы должны возрасти во много раз. — Так и будет. Я видел, галанос кинулись к вам, как собаки на свист. Порядок! — Нектробиотические лучи, Карлос. Мы записали их еще в Северном море, возле смертельно раненного большого тунца. А сегодня я нажал только кнопку, и акулы устремились к нам. Можно еще увеличить эффект, послав лучи через усилитель… Хочешь, послушаем? — он притянул к себе пластмассовую коробку с овальным вырезом динамика — передатчик для управления и связи с акулой. — Потом, — остановила Галя. — Не прерывай запись. — Старики говорят: акула идет на кровь, — сказал Карлос. — Очевидно, так и есть, — подтвердила Галя. — Но это не все. Давно замечено, что акулы бросались к своей жертве быстрее, чем запах крови мог достичь их. Высказывались всевозможные догадки, в том числе об упругих колебаниях, расходящихся в воде от бьющегося в агонии тела. Однако главное — теперь мы убедились — нектробиотические лучи. — Нек-тро… — …био-ти-чес-кие лучи, — подсказала Галя. — Нектро-биотические лучи. Нектробиотические. Трудное слово. Но я запомню. — Запоминай, Карлос, пригодится, — Виктор дружески взял его за локоть. — Мы заберем тебя с собою в наш институт. Там изучается воздействие на живые организмы всех видов излучений — световых, звуковых, ионизирующих. — Я так мало учился… — У тебя все впереди, Карлос. Виктор прав: мы обязательно возьмем тебя. Если ты только пожелаешь. Порядок? Большая черепаха уткнулась в землю метрах в пяти от них и энергично заработала передними ластами, взрыхляя грунт. Задние конечности так же быстро отбрасывали его в сторону. — Настоящий экскаватор, — заметил Виктор. — Да, это механизм, — медленно произнесла Галя. — Бездумный механизм. Но, скажите, кто настраивает его, программирует? — Не зря же мы построили «Акулу», — сказал Виктор. — Я уверен, она поможет нам подобрать ключик к этой и еще ко многим-многим тайнам… Карлос не отрывал взгляда от упорной черепахи. — Механизм, правильно — механизм. Ничего не понимает. Можно взять яйца, прямо из-под нее взять, ничего не заметит. Зароет пустую ямку, заровняет песок, уйдет в море. Механизм. — Проверим? — предложил Виктор. — Нет, нет, не сегодня, — решительно возразила Галя. — Пусть все протекает в нормальных условиях. Ведь мы включили «уши». — Хорошо, — согласился Виктор. — Тогда предлагаю на боковую. — На боковую? — не понял Карлос. — Какую боковую? — Остроумные товарищи так выражают желание поспать, — пояснила Галя. — Вот именно. Как говорится, утро вечера мудреней. * * * Виктор проснулся среди ночи и с удивлением прислушался к тихой музыке, рождавшейся где-то невдалеке. В полном недоумении он приподнял голову. Карлос бодрствовал! Сидя чуть поодаль на большом базальтовом осколке, юноша осторожно перебирал струны неизвестного инструмента. Тлевший в ногах костер еле освещал его темную фигуру, застывшую на звездном фоне. — Разбудил? — смущенно спросил Карлос, когда Виктор подошел к нему. — Не спится, понимаешь… — Понимаю, — протянул Виктор, взглянув на неизменный автомат, лежавший на камне рядом. — Разве есть опасность? — Нет, но… — Карлос приподнял свой инструмент, и снова ритмичные, волнующие звуки поплыли в ночи. «Банджо, — догадался Виктор, приглядываясь к инструменту. — Это банджо. Карлос захватил его с собой…» Отсюда, с камня, хорошо были видны и выход из бухты, и открывающееся за ним море — темное ничто, кончавшееся там, где Млечный Путь уперся в горизонт. — Отдохни, Карлос. Я подежурю. — Нет, — возразил юноша. — Это моя работа. Бухта дышала. Звездный свет колебался на ее поверхности в такт волшебному напеву банджо. И какие-то смутные тени тоже колебались на берегу между стволами пальм. Несколько минут Виктор, как завороженный, молча наблюдал за их игрой. — А черепахи? — спросил он. — Уже ушли? — Ушли, — продолжая перебирать струны, ответил Карлос. — Теперь вернутся завтра. — Надо выключить «уши», — решил Виктор. — Зря расходуется энергия аккумуляторов. Он спрыгнул с камня, сделал несколько шагов вперед и замер. Тени были живые! Они грациозно изгибались в ритме нежных звуков, рождавшихся под пальцами юного кубинца, на мгновение замирали и вновь продолжали свой медленный, жуткий танец. — Змеи! Это змеи, Карлос! — Змеи? — мелодия оборвалась, и тени тут же замерли. — Что это — змей? — Змеи… Ну, понимаешь… — Виктор замялся, не зная, как объяснить незнакомое слово юноше. Как на грех, и английское выражение вылетело из головы. Внимательно глядя под ноги, он отступил к костру. — Это… это… — Виборас! [4] — внезапно догадался Карлос. Он подбросил в костер охапку сушняка, и разом ожившее пламя ярко осветило все вокруг. Жирные черные плети нехотя отползли в тень. — Виборас! — повторил он. — Вернее, серпьентос [5] . Как ты назвал их? 4 Змеи! (исп.) 5 Ядовитые змеи (исп.). — Змеи, — Виктор был не в силах оторвать взгляда от зловещих гадин. — Надо разбудить Галочку, — спохватился он. — Зме-и, — по своей привычке повторил Карлос. — Зме-и… Пусть спит сеньорита Галя. Они уходят. Виктор с сомнением оглянулся. — Хорошо. Пусть спит. Выхватив из костра пучок горящих сучьев, Виктор тщательно осмотрел стоянку. — Надо перенести костер сюда. — Да-да. Они устроились на новом месте, в нескольких шагах от спящей. Правда, отсюда не было видно бухты, но сейчас это их тревожило мало: на берегу неплохие сторожа! Костер освещал широкий круг. Змей не было больше заметно, и это на время успокоило Виктора. Пусть спит сеньорита Галя! Внезапно Карлос схватил его за плечо. — Слышишь? Да, он слышал, отчетливо слышал какие-то неясные шорохи, какое-то клацание, сопение… Что-то происходит там, за дюной, отделяющей их от пляжа. — Что это? — Не знаю, — признался Карлос. Он был смущен, очень смущен. Ведь это его остров! — Не знаю. У нас, на Кубе, почти нет змей. — Да, — кивнул Виктор. — Я читал. Карлос приподнялся, взглянул через костер, затем осторожно взобрался на дюну. — Они… кушают, — вернувшись, сообщил он. — Кушают? — несмотря на серьезность положения, Виктор не мог удержаться от улыбки. Змеи кушают! — Я не так сказал? — Все правильно, Карлос. Просто, несколько необычное словосочетание. — Они кушают яйца. — Яйца черепах? — Да, — Карлос задумался. — Видимо, на остров случайно попало несколько… серпьентос. Они размножились. Наверно, так? — Наверно, так. Но оба думали в это время о другом. — Скажи-ка, Карлос, кто он, этот твой пейзано, что за человек? — Рамос Кандидо? Сын нашего бывшего терратениентас. Как это сказать? Хозяин земли… У вас, по-моему, нет слова. — Слово-то у нас есть. По-русски это помещик. — Он остался с нами. Не помещик, нет. Сын, Рамос. Не удрал. Учится в Гаване. — Учится? — В Национальном университете. Он изучает… пескадос. Рыба. — Ихтиолог… Ну, а что делает здесь? — Он объяснил так: ловит марлина. Нужен хороший экземпляр для музея. — Ловит марлина? Меч-рыбу? Понятно… Они прислушались к долетающим из-за дюны звукам. — «Акула» тоже их слышит, — задумчиво говорит Виктор. — Интересно пойти с ней в море, — вздыхает Карлос. — В следующий раз мы обязательно заберем тебя. — Нельзя, — Карлос погладил лежащий на коленях автомат. Банджо висело сейчас у него за спиной. — Нет, нельзя. На рассвете просыпается Галя. При виде встревоженных лиц товарищей шутливое замечание замирает на губах. — Порядок? — неуверенно спрашивает она Карлоса. — Нет, — отрицательно качает головой юноша. — Порядок — нет. Втроем они поднимаются на дюну, усаживаются на прохладном отсыревшем за ночь песке. В слабом свете занимающегося дня Галя замечает странные сероватые водоросли, видимо, выброшенные на берег ночью. Хотя нет, они слишком далеко разбросаны от линии прибоя, покрыли собой чуть ли не весь пляж! А потом, что это за непонятные темные кочки. Что произошло здесь? — Змеи, — кратко отвечает Виктор. — Змеи?! — Галя с недоумением смотрит на товарищей. — Но откуда они? Виктор пожимает плечами. — Здесь не должно быть змей! — продолжает горячиться Галя. — И потом, вчера ведь мы не встретили ни одной… Вскочив на ноги, она сбегает с дюны. — Осторожно, Галка! Но Галя только нетерпеливо отмахивается. Биолог она или не биолог? Кто же разберется здесь лучше нее? Конечно, это не змеи. Всем известно, на Кубе они не водятся. Очевидно, какие-то обитатели морских глубин, выброшенные на берег, и… Внезапно она замирает возле того, что приняла было за кочку. Перед нею черепаха! Великолепный экземпляр зеленой черепахи, бездыханной, окоченевшей, уткнувшейся оскаленною мордочкой в песок, с беспомощно растопыренными ластами. Однако с этими «водорослями» надо быть поосторожнее… — Нет, нет, не подходите, — бросает она через плечо, услышав за спиной торопливые шаги. — Можете только помешать. Она делает еще несколько шагов. Толстые, жирно блестящие жгуты медленно шевелятся. Из ближнего клубка навстречу с шипением поднимается плоская змеиная головка. Рубиновые крохотные глазки злобно сверкают. — Гремучая, — говорит Галя, испуганно отступая. — Кротало?! — шепчет Карлос. — Укусит — смерть! — Они сейчас слегка оцепенели от утренней прохлады. Оживут с первыми лучами солнца. Виктор подходит с решительным видом. — Попытаемся забраться на катер. — Нельзя, — останавливает его Галя. — Об этом сейчас нечего и думать. Она осторожно продвигается на шаг, и сразу же несколько гадин с яростным шипом взвиваются ей навстречу. — Видишь? Они не так уж спокойны. И разбросаны по всему берегу. — Но что-то надо делать. Ты сама сказала — с первыми лучами солнца… — Уже, — говорит Карлос. — Смотрите! Над серо-зеленой, гладью моря появляется малиновый и совсем неяркий в туманной дымке кусочек солнца. Он на глазах растет, набухает, вытягивается в какое-то странное приплюснутое яйцо, тусклое и никак не похожее на великолепное дневное светило. — Они забьются по своим норам, — говорит Виктор, но в голосе его нет уверенности. — Вчера-то днем мы ни одной не встретили?.. Мерзкие клубки между тем шевелятся все быстрее и быстрее. Они расплетаются на гибкие, длинные, пока еще вялые плети; хитиновые «погремушки» на хвостах издают негромкий характерный треск. — Все равно днем они уйдут в укрытие, — упрямо повторяет Виктор. — А пока нам следует убраться от них подальше. Галя с ним соглашается. Лучше переждать, в жару эти твари обязательно попрячутся. — Энпэ? — предлагает Карлос и указывает на облюбованную им скалу. Виктор поддерживает его. НП, так НП! Правда, там не так уж комфортабельно, но для обороны самое подходящее местечко. В крайнем случае, по примеру предков, можно метать камни на голову осаждающих. В шутливом тоне Виктора все же проскальзывает тревога, и Карлос замечает это. Сейчас он себя ругает, вспоминает свой разговор по радио. «Порядок, порядок!» Нет, не следовало употреблять вчера излюбленное словечко!.. Они быстро собрались. Это было отступление, скорее похожее на бегство… Взяли немногое — продукты, выносной передатчик «Акулы», большую флягу с водой. Карлос прихватил даже уцелевший хворост и разбросал его на последней «ступеньке» перед площадкой, призванной служить им убежищем. — Мне кажется, это зря, — заметила Галя, разгадав его намерение. — Змеи, конечно, не последуют за нами. — Я бы за них не поручился, — возразил Виктор. — Мне кажется, эти твари способны на любые трюки. Карлос предложил принести походные койки — в случае нужды их тоже можно использовать для оградительного костра. — Это совершенно невероятно, — пожала плечами Галя, но к товарищам присоединилась. Однако было уже поздно. На их ночной стоянке хозяйничали змеи. Ожившие гадины проворно шныряли среди разбросанного имущества, оплетали пальмовые стволы, будто забавляясь, прыгали на раскладушки. Внезапно одна из них развернувшейся пружиной метнулась на неосторожно подошедшего Виктора. Застигнутый врасплох, он бросился в сторону и поскользнулся. Галя вскрикнула от ужаса, но Карлос успел сорвать с плеча свой неразлучный автомат. Короткая очередь — и змея с перебитым хребтом распласталась на песке. При звуке выстрелов остальные змеи насторожились, как по команде, приподняв головы. Толстая, почти двухметровая гремучка соскользнула с брезента раскладушки и медленно, с какой-то страшной деловитостью заскользила к людям. Несколько гадин присоединились к ней. Карлос опять поднял автомат. — Нет, — остановил его Виктор. — Подожди. Пятясь, не сводя взгляда с жутких своих преследователей, они вернулись на площадку. Змеи все так же не спеша скользили с камня на камень. — Можешь бить одиночными? — спросил Виктор. — Еще бы! — гордо ответил кубинец. — Имею четыре приза. Опустив ствол автомата на плоский камень, Карлос тщательно прицелился и выстрелил. Возглавлявшее преследователей двухметровое страшилище забилось с раздробленной головой. Еще несколько выстрелов — и с остальными змеями было покончено. — Да ты отличный стрелок, Карлос, — обрадовался Виктор. — Ни одной пули не пропало даром! — С такого расстояния… — пробормотал польщенный юноша. — И они шли так медленно. — Да, если они бросятся всей массой, придется туго. Много у тебя патронов? Карлос молча вытянул из карманов две запасные обоймы. — Негусто, — заметил Виктор. — Будем надеяться, что новых атак не последует. А что скажет сеньорита Галя? — Ничего, совсем ничего не понимаю, — призналась девушка. — Змеи почти никогда первыми не нападают на человека. Обычно они только обороняются. Даже гремучки и кобры. Ну, а чтобы они вот так преследовали людей — такие факты вообще не известны. — Проклятые, — сказал Карлос, глядя вниз. — Съели яйца и уничтожили зеленых. Тортугас не придут больше. Берег хорошо просматривался с высоты. Повсюду виднелись мертвые черепахи, песок был взрыт их глубокими следами. — Смотри-ка! — воскликнул Виктор. — Они определенно что-то затевают. Змеи сползались со всего острова. Внизу, под скалой, они прямо кишели каким-то фантастическим жирным варевом. Оттуда то и дело выплескивались вверх извивающиеся плети. С каждой минутой кипение все усиливалось, движения их делались все яростней и стремительней. Вот целая дюжина змей, выскочив на нижнюю ступень естественной лестницы, быстро заскользила вверх. Карлос вскинул автомат и очередью смел их с камня. — Они стали быстрыми, — как бы оправдываясь, сказал юноша и заменил обойму. — Одиночными не успеть. — Порядок, — ободрил его Виктор, но тут еще дюжина змей метнулась на камни. — У кого есть спички? — спросила Галя. — Правильно, — подхватил Виктор. — Мы запалим костер и побережем оставшиеся патроны. Отложив автомат, Карлос вытащил коробок. Змеи приближались. Ловко перебрасывая с камня на камень свои гибкие, пружинистые тела, они легко одолевали подъем. За первой группой все новые и новые гады выползали на ноздреватый базальт. — Можно подумать, что их кто-то гонит на нас, — прошептала Галя. Змеи были уже почти рядом, когда Карлос чиркнул сразу несколько спичек. Хворост вспыхнул, как порох: пламя взвилось, и змеи отпрянули, заметались перед ним. — Они уйдут, — неуверенно произнесла Галя. Никто не ответил ей. Нет, они вовсе не собирались уходить. Одни из них нетерпеливо шныряли вдоль огненной завесы, другие, приподнявшись на хвосте и раскачиваясь, смотрели на людей злобными немигающими глазками. — Костер прогорит быстро, — Виктор указал на прозрачное от жара пламя. — Но камни раскалятся и некоторое время еще будут ограждать нас. Он обернулся к Карлосу. — На который час, ты говорил, назначен радиосеанс? — На семь тридцать, — сразу оживился Карлос. — Порядок! Осталось сорок минут. Забеспокоятся, что нет меня в эфире, и вышлют катер. Или вертолет. Это быстро, тут недалеко. — Ты уверен? — Обязательно. Мы так договорились. На всякий случай. — Хорошо, — кивнул Виктор. — Часа полтора-два мы наверняка продержимся. Это — для Гали. А в самом деле? Полтора-два часа! Легко сказать! Он уже успел осмотреться здесь, на каменном энпэ. Со всех сторон — отвесные скалы, шесть метров глубины и острые обломки из воды торчат. В случае чего придется, конечно, прыгать. Ну, они с Карлосом — ладно. А Галка, Галочка?.. Солнце уже давно оторвалось от горизонта. Сейчас оно висело над морем сверкающим медным диском; золотая дорожка протянулась по воде до самого подножия скалы. — Спрыгнуть бы на нее и убежать, — улыбнулась Галя, отрывая на минуту взгляд от затухавшего костра. — Слушайте! — насторожился Карлос. С моря доносился далекий рокот мотора. Самого суденышка не было видно: оно шло со стороны солнца, и контур его расправлялся в золотой дорожке. — А если это они? — сказала Галя, и все подумали об одном и том же: франтоватый молодчик с приторной улыбочкой, его загадочный молчаливый спутник… Костер угас. Последняя веточка, вспыхнув, рассыпалась мелкими угольками. Карлос приготовил автомат. Одна только горсточка горячей золы отделяла их сейчас от скопища ядовитых гадин. — Они готовятся, — предупредил Виктор. — Смотрите, сбиваются на одном участке. Видимо, в этом месте камни не так сильно раскалились. — Им это угадать совсем нетрудно, — подтвердила Галя. — Температуру они определяют с точностью до одной тысячной градуса. — Великолепный термометр! Я бы не прочь включить его в комплекс нашей «Акулы» — Берегись, Карлос! — внезапно крикнула Галя. Но молодой кубинец был наготове. Точной очередью он рассек трех гремучек, сгрудившихся для прыжка. Новая очередь — новые змеи шлепнулись на горячий камень. Еще и еще — Карлос бил, пока не кончилась обойма. Живучие гадины извивались, как на раскаленной сковороде. — Первый штурм отбит, — резюмировал Виктор. — А вот и спасатели. Да, это был вчерашний бот. Он уже покачивался под скалой внизу. — Хелло, джентльмены! — на сей раз Рамос Кандидо изъяснялся по-английски. — Что за пальба? Уж не напали ли на вас пираты? — Хуже, — по-английски же ответил Виктор. — Мы отбиваемся от змей. — От змей? Может быть, вам помочь? Молодые люди переглянулись. — В конце концов это ж люди, — шепнула Галя. — Люди, а не кулеброс. Да и вообще кто доказал, что они к чему-либо причастны? Смутная догадка связывала их с появлением массы змей на островке, лишенном даже питьевой воды. — Выбора нет, — согласился Виктор и крикнул вниз: — Спасибо. Ваша помощь будет нелишней. Снизу ответили не сразу — было видно, что прибывшие о чем-то тихо спорят. Галя первая заметила новую опасность. — Не отвлекайся, Карлос. Молодой кубинец проворно обернулся. Змеи, раскиданные его стрельбой, опять скоплялись на всех уступах базальтовой лестницы. Движения их были уже не так стремительны, но все же они упорно ползли наверх. — Дает себя знать жара, — сказала Галя. — Гремучая змея — ночной хищник. — Порядок, — Карлос занял позицию для стрельбы с упора. — Теперь можно одиночными. — Последняя обойма, — пробормотал Виктор. — Что они шепчутся там внизу? — Хелло, джентльмены! — донеслось оттуда. — Ловите. Краснолицый толстяк с неожиданной ловкостью метнул веревочную петлю, и она упала на площадку. — Другого оружия у нас нет, — объяснил кабальеро, подвязывая к концу бечевы гарпун. — Вы сохранили еще патроны? — Немного, — признался Виктор. Поведение этих двух теперь побуждало к откровенности. — Совсем немного… — Держитесь, — ободряюще улыбнулся Рамос. — Мы обойдем вокруг и постараемся отвлечь кулеброс, чтобы освободить вам путь на катер. В крайнем случае, подгоним его сюда и поможем спуститься. — Видишь? — шепнула Галя. — Я ж говорила. — Спасибо, — крикнул Виктор, вытягивая гарпун. — Но, если хотите помочь нам, поторопитесь. Бот устремился к входу в бухту. Карлос меткими выстрелами продолжал поражать скользивших по камням кулеброс. Наконец патроны кончились. Юноша рывком вскочил на ноги. — Все! — воскликнул он, с досадой опуская бесполезный автомат. — Что теперь? — А вот что! — Виктор размахнулся и плашмя метнул закрепленный на бечеве гарпун. Железо загремело по камням, раскидывая змей. — Мы еще поборемся, — заявил он, вытягивая гарпун назад. — Повоюем. — Недолго, Витя, — тихо возразила девушка. — Ты только раздразнишь их. Впрочем… Погоди-ка, погоди… Что-то произошло со свирепыми их преследователями. Агрессивность исчезла. Змеи мирно располагались на камнях, и только те из них, мимо которых бренча проскакивал гарпун, вскидывали головы и молниеносными движениями клевали неуязвимое железо. Одна не выдержала, впилась мертвой хваткой в веревочный узел, охватывающий рукоятку гарпуна, несколько метров проволочилась следом, но и она отстала наконец. — Смотри-ка, угомонились, — Виктор подхватил гарпун. — А как там наши спасатели? В горячке они не сразу заметили, что рокот мотора смолк. Бот тихо покачивался посреди бухты. Рамос, балансируя на корме, наводил на них киноаппарат. В тишине был даже слышен треск заводного механизма. Это было так неожиданно, что они только растерянно переглянулись. — Эй! Что вы делаете? — закричал Виктор. Рамос опустил киноаппарат. — Неповторимые кадры, — сверкнул он своей ослепительной улыбкой. — С гарпуном против кулеброс! Поверьте, вы были просто великолепны, когда метнули свое грозное оружие. Ответ был откровенно издевательским, но Виктор заставил себя сдержаться. Этот тип опаснее кулеброс. Хотя и явный позер. И пустобрех. Пусть распускает перья. Надо его здесь задержать подольше. — Вы молчите? — продолжал тот издеваться. — Удивлены, что не спешу на помощь? Понимаете, не могу уломать товарища. Он ужасный трус, этот гринго. И ни за что не соглашается сойти на берег. — Один патрон, — простонал Карлос. — Хотя бы один патрон! — Спокойно, — остановил его Виктор. — Пусть разглагольствует. Чем дольше, тем лучше. Нас, вероятно, уже хватились. Вот этого, видимо, не следовало делать. Едва Виктор поднял руку и отогнул рукав, кабальеро засуетился: — Вы смотрите на часы? Да, да, радиосеанс, конечно. Спасибо, что напомнили, а то я тут с вами заболтался. Итак, привет товарищам? Сейчас, сейчас… Мотор затарахтел, и бот рванулся к берегу. — Он знает позывные и время! — Карлос в бессильной ярости стиснул автомат. — Подслушал мою радиопередачу вчера и знает все. — Будем надеяться, что ему не удастся наших обмануть, — без большой, впрочем, уверенности произнес Виктор. Змеи, уютно расположившиеся на камнях, казалось, совершенно успокоились. Однако осада продолжалась. Стоило только сделать шаг в их сторону, как ближайшие гадины с шипением разевали пасти, обнажая страшные, загнутые внутрь ядовитые зубы. — В случае чего еще разок пустим в ход гарпун, — предложил Виктор. — И попробуем пробиться. — Этот тип уверен в безуспешности таких попыток, — заметила Галя. — Иначе он не вооружил бы нас. — Как раз неплохо, что он так уверен. Мы еще повоюем. Верно, Карлос? — Повоюем. — Несмотря на безнадежность положения, молодой кубинец и не думал унывать. Не выпуская из рук разряженного автомата (на спине до сих пор еще болталось захваченное впопыхах банджо), он зорко следил за лодкой, только что отвалившей от их маленького катера. — Доберусь, все равно доберусь до этих каналлас [6] ,— упрямо твердил он. Рамос Кандидо остановил бот на прежнем месте посреди бухточки. — Наилучшие пожелания и привет, — закричал он, едва смолк рокот мотора. — Слышите? Это передают ваши товарищи. Следующий сеанс завтра, в это же время. Но вы не тревожьтесь, я проведу его. Порядок! 6 Каналла — мерзавец (исп.). — Пожалуй, он не врет, Карлос, — сказал Виктор. — Нет, не врет. — Зачем мы слушаем? — возмутилась Галя. — Ну зачем? Разве не видите, он хочет поиздеваться. — Будем гуманными, — без улыбки заметил Виктор. — Ему столько времени пришлось молчать… Дадим выговориться. Они присели на краю скалы. Рамос будто только этого и ждал. Подтолкнув веслами лодку ближе к скале, он расположился на корме, в то время как его молчаливый спутник невозмутимо перебирал снасть. — Как там поживают мои маленькие питомцы? — начал он, картинным жестом извлекая портсигар. — Греются на солнышке? Великолепно. Но я не хочу вводить вас в заблуждение. Через каких-нибудь полчаса все будет кончено: атака повторится и в других масштабах. Да, да, мне жаль, конечно, но, увы, наука требует жертв. Ваш приезд оказался очень кстати. Мы с моим другом гринго и мечтать не смели о подобном опыте. Очень-очень кстати… Однако вам должно быть интересно, что все это значит? Охотно удовлетворю законнейшее ваше любопытство. Сейчас это уже безразлично. Пусть этот маленький сюрприз хоть частично вознаградит за неприятности, которые ждут вас через полчасика… виноват, через двадцать пять минут. Разумеется, вы уже и сами догадались: кулеброс неслучайно облюбовали сей пустынный островок. Сказав, что здесь не обошлось без вашего покорного слуги, я не удивлю вас. Но, да будет вам известно, сегодня вы были свидетелями величайшего триумфа своей гипотезы заколдованных струн! Рамос замолчал, откровенно наслаждаясь достигнутым эффектом. Последние слова его и впрямь поразили молодых ученых. Чудовищной нелепостью звучало само упоминание о струнах в устах этого фанфарона. И в то же время… Да, да, оно только подтверждало смутные, не высказанные еще догадки. — Видишь? — шепнул Виктор. — Я говорил, его следует послушать. — Не ожидали? — с торжествующим смехом продолжал этот молодчик. — Не думали, что в свободном мире у вас найдутся преданные ученики и верные последователи? А между тем так оно и есть. Как видите, семена ваших идей пали на благодатнейшую почву. Всходы налицо, великолепные, я сказал бы, всходы. Не буду хвастать, роль моя не так уж велика. Один из скромных лаборантов, только и всего. Но это лишь подчеркивает величие предприятия. Таких тайничков у нас десятки! И вы нам очень помогли. Кстати, и «Акула» ваша пригодится нам для дальнейших опытов. — Трусливый пес! — Карлос кинулся к гарпуну, но твердый каблук скользнул по камню, и кубинец упал, ударившись о базальт висевшим за спиной банджо. Не вставая, он подтянул к себе гарпун за веревку. Виктор остановил его: — Может пригодиться. Да и не добросишь. — Не сидится, дружище Карлос? — заулыбался Рамос. — Потерпи, осталось минут пятнадцать. Чтобы не скучал, могу и тебе поднести сюрпризец. Как ты сказал тогда: «рекордный урожай»? Да, знаю, урожай неплох. Но ты случайно не заметил, сколько было на часах, когда кулеброс атаковали вас? Не в эту ли пору уборщики тростника выходят на плантации? Догадываешься, босяк? Вот, вот. И учти: на моих питомцах — никаких тебе фабричных марок. Никаких улик, ясно? Божьи твари. Он больше не улыбался. Злобная гримаса не сходила с его манекенного личика. — Божьи твари — и баста. Не кто иной, как всевышний, обрушит на отступников державный гнев свой! Это будет произнесено в храме, дружище Карлос. Ты думаешь, среди земляков наших не осталось верующих? Посмотрим, посмотрим… Не проявлявший до сей поры никакой активности краснолицый толстяк внезапно прервал своего приятеля. Он что-то сказал ему с недовольным видом. Рамос сделал попытку улыбнуться. — Прошу прощения, леди и джентльмены. Мой друг гринго меня торопит. Приходится прервать нашу милую беседу. Два слова перед разлукой. Дружище Карлос помешал договорить, отвлек меня… Итак, заколдованные струны. Слегка только прикоснулись к ним — и какой эффект! Страшилища джунглей, кулеброс, оказались податливыми, как воск. Мы сместили их суточный цикл, воспитали стремление к охоте на восходе солнца. В утренние часы наши питомцы бросаются с особой яростью и буквально на все живое! Обратили внимание, с каким великолепным упорством они преследовали вас? Впрочем, это еще не все. В любой нужный момент мы можем удесятерить их ярость, пробудить от апатии и сна. Сейчас вам это продемонстрирую. Прощайте, сеньоры. Не забывайте про гарпун. Рассчитываю на новые великолепные кадры и… Приятель гринго, не дав ему закончить, бесцеремонно оттолкнул его и запустил мотор. Лодка рванулась с такой силой, что красноречивый кабальеро едва из нее не вылетел. Молодые люди невольно рассмеялись. Первой оборвала смех Галя. — Работы публиковались, это верно. Но кто мог подумать, что найдутся такие изуверы… — О чем это ты? — насторожился Виктор. — Наши герпетологи [7] проводили опыты со змеями. Результаты были очень любопытные. 7 Зоологи, изучающие пресмыкающихся. — Дальше, дальше, — заторопил ее Виктор. Он не спускал глаз с бота. — Понимаешь, Галочка, я хочу предугадать их ход. Это важно. — Но я не знаю подробностей… — Ничего. Скажи только, чем воздействовали они на змей? — По-моему, звуковыми волнами. Да, да, это я помню точно… — Отлично, сеньорита Галя, — оживился Виктор. — По методу факиров! Девушка посмотрела на него с недоумением. — Чему ты радуешься? — Сейчас, сейчас… Смотрите-ка, они покидают бухту. Бот отвалил от берега, за ним на буксире потянулся катер с «Акулою» на борту. — Пройбидос! — выругался Карлос. — Да, это несколько усложняет дело, — спокойно заметил Виктор. — Но у нас остаются акваланги. — В аквалангах далеко не уплывешь, — возразила Галя. — Если даже мы до них и доберемся. — А далеко нам плыть и не придется. Эти милые сеньоры оставят остров не раньше, чем попытаются осуществить свою угрозу. Верный себе франтоватый негодяй, поравнявшись со скалой, галантно приподнял шляпу. К удивлению товарищей, Виктор приветливо помахал ему в ответ. — Будем взаимно вежливы, — пояснил он с улыбкой и в тот момент, когда бот скрылся за камнями, проворно вскочил на ноги. Галя и Карлос машинально последовали его примеру. — Прими у Карлоса автомат. Скорее, — распорядился Виктор. — А твое оружие — за спиной. — Ты думаешь… — снимая банджо, загорелся Карлос. — Так, я читал, делают укротители змей… — Да, да, скорее. Не забыл мелодию? — Еще бы! Карлос привычно вскинул руку и ударил по струнам. Музыки не было. Струны ответили коротким жестяным звуком. Они ослабли и дребезжали, потому что был надломлен гриф. Вернее, не надломлен, а сломан. Карлос растерянно пошевелил его и отпустил. Гриф отвалился и закачался у земли, повиснув на струнах. — Все, — сказал Карлос. — Нельзя починить. — С ума оба посходили! — возмутилась Галя. — Что вы задумали? — Уже ничего, — сказал Виктор. — Теперь остается только гарпун… Хотя… — Что «хотя»? — Сейчас… Ты как следует подзаряжала батарею? — Я просто поставила запасную, старая не годилась. — Отлично. — О-о, я понял, — тихо сказал Карлос. — Но, когда она заиграет, они ее могут испортить. — Она там будет молчать, — ответил Виктор. — Дадим звук только на динамик. Галя смотрела на них как на помешанных. — Сеньорита Галя все поймет, — улыбнулся Карлос. — Она просто еще не знает. Она крепко спала ночью, когда я играл. Виктор быстро вращал тумблер. Зеленые лучи в глазке индикатора метались, как усики рассерженного таракана. Из динамика донеслись ночные шорохи, шум листвы, глухие толчки тяжелых черепашьих тел. Потом пропела струна. Виктор до предела усилил громкость. Это была та самая мелодия, которую Карлос играл ночью. — Смотри туда, — Виктор кивнул на лестницу. Кулеброс медленно приподнимались на хвостах, плавно раскачиваясь в такт аккордам. — Вперед! Жаль только оставлять передатчик. — Возьмем с собой? — быстро спросила Галя. — Нельзя рисковать — сказал Карлос. — Кулеброс пойдут следом. А музыка короткая. Они спустились, осторожно обходя жутких танцоров. — Скорее, скорее, — поглядывая на часы, торопил Виктор. Вдвоем с Галей они собрали акваланги — для всех троих — и устремились к берегу. Баллоны пристегнули прямо на одежду. Захватив снаряжение Карлоса, шагнули в воду. Со скалы продолжала звучать печальная песня струн. Где-то за скалистым мысом шел катер диверсантов, не подозревавших, что они тащат за собой на буксире собственную гибель. Кристаллы «Акулы» неслышно посылали в эфир ночную звукозапись, а на скале в медленном танце окружали брошенный передатчик черные кулеброс — покорные непонятной силе струн, забывшие о своих жертвах. — Это колдовство, — прошептала Галя. Она все еще не могла прийти в себя от изумления. — Скорее! — торопил Виктор. Они помогли облачиться Карлосу и нырнули, зажав в зубах мундштуки трубок и надвинув маски. Когда миновали рифовый барьер, Виктор всплыл, жестом предложив товарищам оставаться под водой. Оба суденышка он заметил сразу — они покачивались метрах в пятидесяти от пловцов. Диверсантов не было видно. «Порядок» — улыбнулся он, и в этот миг откуда-то сверху грянула музыка. Это был дикий поток звуков — визг и скрежет, разбавленный трубными воплями и барабанным боем. Заметив направление, Виктор нырнул. Они вынырнули, только разглядев над головами днища лодок. Их катерок свободно болтался на буксире позади бота, притянутого к берегу. — Быстро в их лодку! — скомандовал Виктор. Он освободил якорек из гальки. Извилистый проход вел в глубину скал и вверх. Оттуда продолжала извергаться чудовищная какофония. — Вперед! — Толкнув бот от берега, Виктор прыгнул в него. — К мотору, Карлос! Двигатель заработал с пол-оборота. В это время в узком проходе между скалами показался болтливый Рамос. При виде Виктора он ошалело выкатил глаза. Затем рот его широко раскрылся, видимо, Рамос звал своего приятеля, но голос его тонул в диких звуках. Виктор не удержался, послал ему приветствие. — Он позабыл здесь свою игрушку, — объяснил Карлос, протягивая Виктору портативную кинокамеру. — Придется нам потрудиться за него, — освобождаясь от акваланга, усмехнулся Виктор. — Заскочим в бухту. Впрочем, он остановил бот на линии барьера. «Не будем искушать судьбу, — решил Виктор. — В тайничке у них наверняка припасено оружие». Кошачий концерт неистовствовал, гремел над островом. Даже отсюда было видно, как бесновались змеи. Они взвивались черными стрелами, кружили вокруг убитых черепах, с бессильной яростью впиваясь в растопыренные ласты. Виктор старательно снимал этот шабаш, в то время как его товарищи перебирались на подтянутый кубинцем катер. Внезапно музыка смолкла, и автоматная очередь тут же прорезала тишину. Цепь фонтанчиков возникла у самого борта. Виктор легко перемахнул на катер и подскочил к Гале, чтобы прикрыть ее от следующей очереди, однако проворный юноша мгновенно включил скорость, и пули обрушились на опустевший бот. — Ты перепугался за свою «Акулу? — спросила Галя, когда выступ базальтовой скалы загородил их от огня. Виктор промолчал, и Карлос ответил за него: — Об «Акуле» он в тот момент не думал. — И напрасно. Она набита сейчас ценнейшей информацией, включая великолепный джаз. — Хорошо, что успел зацепить их шлюпку, Карлос, — сказал Виктор, глядя, как бот диверсантов прыгает за кормой на кильватерной волне. — Мерзавцам теперь не удрать оттуда. Их накроют с поличным… — А если нужно еще вещественное до-ка… — Доказательство, — подсказал Виктор. — Вещественное доказательство. Он взял поднятый Карлосом киносъемочный аппарат. — Made in USA, — прочел он четко отпечатанную на пластмассовом корпусе надпись. — Ну вот и клеймо, которого так боялся этот кабальеро, — усмехнулся Виктор. — А, если этого мало, снятые им кадры скажут сами за себя. Да и все его откровенные излияния записаны «Акулой». Карлос улыбнулся; — Порядок! Юрий Котляр Расплата Рисунки Ю. Ефимова Смелое намерение Аллана Тромпетера пересечь Тихий океан на пятитонной парусной яхте «Альбатрос» в одиночку и без радиоустановки породило оживленные толки среди калифорнийских яхтсменов. Вспоминали подвиг Аллена Бомбара, эпопею «Кон-Тики» и плавание Джонсона через Атлантику. Сравнивали, спорили и заключали пари. Точки зрения высказывались самые различные, но знатоки сходились в одном: затея дьявольски опасная. Поэтому никого не удивило сообщение крейсера «Мидуэй», полученное через месяц после отплытия Тромпетера. Крейсер заметил «Альбатроса» в пятистах милях от берегов Японии. Яхта рыскала по волнам с зарифленным парусом, видимо, без управления и на сигналы не отзывалась. Тогда крейсер спустил катер. Хозяина яхты на борту не оказалось, возле руля валялась лишь его одежда — ботинки, брюки и свитер. Записи в бортовом журнале излагали скупые события одинокого плавания, никаких намеков на причину несчастья там не было. Последняя запись помечена датой недельной давности. Офицеры крейсера высказали предположение, что Тромпетер погиб внезапно: или во время купания, или выброшенный за борт шквалом. Как бы то ни было, Аллан Тромпетер покинул мир живых, и это никого особенно не удивило. Тихий океан — не тихая речка, а пятитонная яхта — не лайнер. Вскоре после гибели Тромпетера переход Сан-Франциско — Иокогама со вздорной целью отведать свежих крабов, затеяла кучка светской молодежи. Комфортабельная моторная шхуна «Стелла» водоизмещением в 100 тонн принадлежала дочери богатого дельца Стелле Эльсуорт. На шхуне отправилось шесть человек — сама хозяйка, две ее близких подруги и трое молодых людей, один из которых имел штурманское свидетельство. Поэтому плавание «Стеллы», дав материал для светских сплетен, не породило в то же время никаких сомнений в благополучном исходе. Отлично снаряженная, устойчивая и быстроходная шхуна без особых затруднений могла преодолеть четыре с половиной тысячи миль за каких-нибудь две недели, много — три. Тем не менее «Стелла» тоже никуда не пришла. Последние радиограммы с борта шхуны приняли, когда судно находилось еще за тысячу миль от Иокогамы. Первая из них гласила: «…заперли черное внизу. Если прорвется, то покинем судно на шлюпке. Иного выхода нет. Двое уже погибли». Начало радиограммы затерялось в эфире. Спасательное судно «Тайфун» затребовало объяснений, но вместо них были приняты дважды повторные сигналы SOS, и передача оборвалась. «Стеллу» разыскали лишь на четвертые сутки. В спешке или волнении ее радист не указал координаты, и спасателям, которые вели поиск только по радиопеленгу, пришлось обследовать обширный район океана. Судно оказалось на плаву, без крена и внешних повреждений. На палубе валялись ящики с провизией, баллоны с водой и одежда. Одна из шлюпок была приспущена с талей и загружена припасами. Все указывало, что экипаж готовился покинуть судно. Но все шлюпки остались на местах, а люди исчезли. Тщательный осмотр шхуны установил полнейшую исправность всех основных механизмов, но не обнаружил и следа людей. Несколько позже кто-то из журналистов предположил, что молодых людей сняло одно из подозрительных полупиратских суденышек, в изобилии шныряющих в японских водах. И они, возможно, попали в руки современных работорговцев. Однако энергичные розыски, предпринятые международной полицией, и крупная премия, предложенная близкими, не дали результатов. Гибель экипажа «Стеллы» превратилась в непреложный факт, а ее мрачная тайна осталась нераскрытой. Примерно в это же время в некоторых провинциальных японских газетах промелькнуло коротенькое сообщение об исчезновении экипажа рыболовецкой шхуны «Косака». Оно прошло незамеченным: рыбаки гибнут часто, такова их опасная профессия. Сама «Косака» ничуть не пострадала, ее прибуксировали в рыбацкую деревушку на берегу Сендайского залива и передали наследнику. Никому и в голову не пришло провести аналогию между печальными историями обеих шхун. Слишком разнилось общественное положение экипажей. Только дальнейшее развитие событий заставило вспомнить о несчастье на борту «Косаки». * * * Старенький японский сейнер «Понго» бедствовал уже вторую неделю. Жестокий двухдневный шторм разбил руль и расшатал крепление рамы ходового двигателя. Из-за перекоса гребного вала дизель вышел из строя. Судно беспомощно дрейфовало по ветру к берегам Америки. Капитан сейнера, он же штурман и радист, Контиро Ходзи, позеленев от бессонницы, третьи сутки не выходил из радиорубки. «Понго» звал на помощь, не умолкая, но эфир не откликался. Контиро, кляня скрягу-владельца, в десятый раз пересматривал дешевенькую радиоустановку, но ничего не мог поделать. Что-то было не так, а что, он не мог установить. На четвертые сутки сели аккумуляторы и рация умолкла. Дизель не работал, зарядить было нечем. Оставалось надеяться на счастливую случайность. Капитан всеми силами старался сохранить спокойный вид и подбадривал приунывший экипаж, но испытывал все нараставшее беспокойство и неуверенность. «Понго» несло на юго-восток, в обширный, пустынный район океана. Линия Владивосток — Сан-Франциско проходила севернее, а Сан-Франциско — Иокогама — склонялась к широте Гавайских островов. Рыбаки так далеко тоже не заплывали. Здесь можно было дрейфовать месяц, два и три, не увидев ни единого дымка. До поры до времени экипаж не нуждался в пище: выручала рыба и запас галет, но с водой было худо. Проверив запасы, капитан перевел команду на скудный водный паек: две кружки в день на человека. Истекла третья неделя мучительного дрейфа, а избавление не спешило. С каждым днем все больше давала себя знать жажда. Шестьсот граммов воды в день — слишком мало для взрослого человека. Силы команды падали. Люди худели, мрачнели и почти не разговаривали. Поднимать их на вахту становилось все трудней. Крик вахтенного впервые за бесконечные дни заставил всех вскочить с коек. — Судно прямо по курсу! Людьми овладело лихорадочное нетерпение. Они пританцовывали от возбуждения, дожидаясь очереди взглянуть в единственный бинокль. На горизонте смутно белела труба. — Должно быть, теплоход, дыма не видно…пробормотал капитан и громко распорядился: — Ракету. Живо! Оставляя дымный след, в небо взмыла тревожная красная ракета. — Зажечь дымовую шашку! — Контиро не хотел рисковать и принимал все доступные меры. За борт полетел поплавок с шашкой. На поверхности океана набухло плотное облако белого дыма. Ветер понес его к далекому теплоходу. Поползли минуты ожидания, но теплоход, видимо, не заметил сигналов «Понго», во всяком случае не отвечал. — Еще ракету! — бросил капитан, не отрываясь от бинокля. Странное дело, ему показалось, что «Понго» медленно нагоняет теплоход. Прошло с полчаса. Полчаса, до отказа насыщенных напряженным ожиданием и опасливой надеждой. Сейнер дал еще четыре ракеты и сжег три дымовые шашки, а теплоход не подавал никаких признаков жизни. Он все так же маячил на горизонте, но палубная надстройка стала видной уже целиком. — Лопни мои глаза, если он не дрейфует по ветру! — воскликнул молодой и горячий моторист Вада. — Да, похоже, — согласился Контиро. — Этак часа через два мы его, пожалуй, нагоним. Наверное, тоже неладно с машиной. — Лишь бы дали немного воды, — вздохнул матрос Сиего. — На таких махинах всегда уйма воды. Чего доброго, а воды у них сколько хочешь, — заметил матрос Такаси. — Это еще ничего не значит, — хмуро возразил морщинистый боцман Хомма, он же помощник капитана. — Неужели могут отказать? — встревожился Сиего, нервно облизывая растрескавшиеся губы. — Все бывает… — подтвердил боцман. — Есть капитаны, не признающие рыбаков за людей. Особенно нас, цветных. Этот даже не отвечает на сигналы. Плохой знак. Сиего вопросительно глянул на Контиро. Капитан промолчал, он и сам думал так же. Теплоход не мог не заметить сигналов сейнера, значит, делает вид, будто не замечает. У этих людей, должно быть, нет сердца… Тем временем более легкий «Понго» постепенно нагонял тяжелый, глубоко сидящий теплоход. Уже открылась палуба, а еще через час капитан прочитал название: «Антей». Немного погодя он сумел различить и порт приписки: Салоники. — Грек, — лаконично констатировал боцман. — Ну и что? — не выдержал Сиего. — Ничего, — пожал плечами боцман. — Но лучше, чем англичанин или западный немец. — Странно, странно… — недоуменно пробормотал капитан. — На палубе пусто. — А может, аврал в машинном отделении? — предположил Вада. — Скоро узнаем, — озабоченно обронил капитан и громко скомандовал: — Шлюпку на воду! Никогда ни одно распоряжение не исполнялось с такой быстротой. — Шлюпка на воде! — через какие-то две минуты доложил боцман. — Хорошо! Поеду я. Со мной Вада, Сиего и хотя бы ты, Такаси. Да, Хомма! Брось в шлюпку, на всякий случай, кошку и канат. Шлюпка быстро преодолела короткое расстояние между судами. — Эй! Эй, на борту! — окликнул по-английски Контиро. Все подняли головы, ожидая вот-вот увидеть перегнувшегося через поручни матроса, но борт, четко рисовавшийся на фоне неба, оставался пустым. — Эй, эй! Эго-го! — во весь голос закричал капитан, но с тем же результатом. — Оглохли они там, что ли?! — нетерпеливо проговорил Вада. Давайте все вместе. — Эгой! — рявкнули рыбаки. — Эгой, го-го!.. Теплоход не отзывался. — Черт бы их побрал. Попробуем иначе, — вскочил Вада и гулко постучал в борт веслом. Они подождали, но тишину нарушали только волны, плескавшиеся о борт судна. — Что-то неладно у них, — заявил капитан. — Взберемся, посмотрим. Может, надо помочь? Бросайте кошку! Вада бросил кошку и подергал, она зацепилась крепко. — Давай! — приказал капитан. Моторист ловко, как мартышка, вскарабкался на борт по тонкому линю и, перепрыгнув через поручни, ступил на палубу. — Найди кого-нибудь и позови сюда! — крикнул вдогонку капитан. Вада кивнул и скрылся, но вернулся быстро и, перегнувшись через поручни, недоуменно развел руками: — Нет никого! Ни одного человека. Пусто! — Так мне и казалось… — проворчал Контиро. У него уже давно зародилось смутное предчувствие, что на корабле никого нет. — Тяни! — крикнул он, привязав к линю канат. Капитан не мальчишка, чтобы лазать по линю. Вада закрепил канат, и капитан взобрался на палубу «Антея». — Ты ходил вниз? — Да! Я заглянул сначала в рулевую рубку, потом в машинное отделение. В радиорубку. И нигде никого. И куда только они делись? Не представляю! быстро и возбужденно ответил Вада. — Посмотрим, посмотрим… — хмуро ответил Контиро. Он чувствовал себя определенно не в своей тарелке. Самовольно подняться на чужой борт — уже не слишком приятно, но к неловкости примешивалось что-то еще. Что именно — он понятия не имел. Но явно неладное, скверное. Это он чувствовал интуитивно. Немного подумав, Контиро перегнулся через перила: — Эй, Сиего! Лезь сюда… Вот что, парни. Ты, Сиего, обшарь палубу и сходи в кубрик. Ты посмотри в машинном отделении. Да как следует и загляни в трюм. А я возьму на себя капитанскую каюту. Контиро передумал. Прежде чем идти в капитанскую каюту, он решил заглянуть в рулевую рубку. Одно дело глаз моториста, другое — капитана. Рулевая рубка может поведать многое опытному моряку. Вада сказал правду: там никого не было. Незакрепленный штурвал тихонько поворачивался, шевелился, как живой, от ударов волн по рулю. Контиро испытывающе осмотрелся, но ничего особенного не приметил: рубка как рубка, немного грязноватая. Впрочем, на греческих судах это явление не редкое. Шагнув к штурвалу, он споткнулся о что-то мягкое. На полу кучкой валялась одежда. Контиро разворошил ее ногой и увидел брюки, свитер и ботинки — полный костюм матроса. Он недоуменно хмыкнул: чего ради рулевой надумал переодеваться во время вахты? И во что он мог переодеться? Ведь на вахту чемодан не берут? Но не сбежал же он нагишом?.. Полуоткрытая дверь капитанской каюты слегка поскрипывала на петлях в такт качке. Контиро на мгновений задержался на пороге. Это была просторная, хорошо обставленная каюта. Стенные панели полированного дерева, трюмо в резной раме, удобная мягкая мебель. Массивный письменный стол под большим иллюминатором, глубокое кресло с высокой спинкой перед ним. На столе лежал вахтенный журнал, прикрытый небрежно брошенной капитанской фуражкой с золотым галуном, и авторучка с открытым пером, скатившаяся к бортику. Впечатление было такое, будто капитана спешно позвали, он отлучился и сейчас вернется. Контиро подождал, прислушался и резко обернулся: ему почудилось, что сзади кто-то есть. Но никого не оказалось. Он решительно шагнул к письменному столу. Где и быть разгадке секрета, как не в вахтенном журнале. Он протянул руку, вздрогнул и отпрянул. В поле зрения попало кресло. Глубоко утонув в кресле, сидело безголовое тело капитана. Контиро приблизился с гулко бьющимся сердцем. Тело безвольно поникло, съежившееся и жалкое. Он подступил вплотную, пригляделся и недоуменно заморгал: в белом кольце крахмального воротничка темнела пустота. Он ткнул пальцем, и пиджак с золотым шевроном на рукаве мягко сполз на сиденье. Контиро отодвинул кресло, нагнулся и увидел ботинки. Они стояли под столом чинно, рядышком, из них свисали носки. — Черт знает что! Не судно, а балаган какой-то с переодеванием, — проворчал Контиро, беря в руки вахтенный журнал. Записи велись на английском и греческом языках параллельно, и он сумел прочесть, но ничего интересного не обнаружил: направление ветра, облачность, курс, координаты в полдень, расстояние, пройденное за сутки, и тому подобное. Последняя запись, датированная позавчерашним днем, выглядела незаконченной. Он перелистал весь журнал, но нигде не нашел ни малейшего указания, почему команда покинула судно. Он подумал, что надо проверить, на месте ли шлюпки, но неприятное чувство спутало мысли: ему показалось, будто кто-то невидимый пристально следит за ним, как кошка за мышью. Ощущение близкой опасности властно охватило Контиро. Он торопливо достал старый «кольт» с облезлым воронением — единственное оружие на сейнере — и, спустив предохранитель, переложил в карман пиджака. Оставив капитанскую каюту, он попытался заглянуть в две другие, расположенные рядом по коридору. Дверь ближайшей каюты оказалась на запоре, и на стук никто не отозвался, а в следующей было пусто, если не считать костюма, валявшегося на полу. Судя по шевронам на рукаве, здесь жил второй помощник капитана. Контиро подержал пиджак на весу, осмотрел и аккуратно повесил на спинку стула. Странная, очень странная команда. Переоделись и бросили судно. Зачем, почему?.. Занятый догадками, он медленно вышел на палубу. Как раз вовремя, чтобы увидеть Ваду, мелькнувшего в люке кубрика. Он хотел окликнуть моториста, но передумал и отправился следом. Отчаянный крик застиг Контиро на середине трапа, ведущего в кубрик. Он узнал голос Сиего. Перепрыгивая через три ступеньки, капитан ринулся вниз, на ходу выдернув пистолет. В настежь распахнутой двери кубрика он увидел Ваду, но спросить ничего не успел. Издав нечленораздельное восклицание, моторист выхватил нож и кинулся вперед. Одним прыжком Контиро оказался на его месте. Слева, в углу полутемного кубрика, что-то шевелилось. Контиро разглядел бесформенную черную массу. Она ритмично поднималась и опадала. Сиего стоял не возле, как показалось сначала, а в ней. Стоял совершенно неподвижно, увязнув выше колен, и непостижимым образом быстро уменьшался ростом. Словно врастал в пол. Еще мгновение — и он исчезнет вовсе. Коиро показалось, будто в последний момент лицо Сиего покрылось белой пеной. Обогнув широкий стол, на середину кубрика выскочил Вада. Черная масса вспучилась, прыгнула навстречу мотористу, и уши резанул отчаянный вопль Вады. Все совершилось молниеносно. Черная масса охватила Ваду по пояс, его лицо вспенилось, превратившись в белый ком, и он исчез, а пустой костюм остался на полу. Все происходило настолько быстро и непонятно, и черная масса кинулась на него. Она катилась по полу бесшумно и так стремительно, что он подсознательно ощутил: не уйти. Его охватил дикий, ни с чем не сравнимый ужас. — А-а-а! — отчаянно завопил Контиро, машинально вскидывая руку. В замкнутом пространстве кубрика выстрелы прогремели оглушительно. Черная масса резко остановилась, всплеснулась зубчатой волной, ее гребень загнулся, и она откатилась. Не помня себя, Контиро выскочил на палубу и, перепрыгнув через поручни, вплавь устремился к шлюпке. Встревоженный Такаси поспешил навстречу. — Что случилось? — испуганно бормотал он, помогая капитану забраться в шлюпку. — Где парни? Что с ними?.. — Не знаю, не знаю! Ничего не знаю… — пролепетал дрожащий капитан, лихорадочно хватая весло. — Греби сильней, болван! — с перекошенным от страха и гнева лицом вскричал он. — А как же парни? — Никак… Их нет, совсем нет. Да греби же, черт тебя подери! Там Черная смерть!.. * * * …Через несколько дней сигналы «Понго» заметил японский пароход, шедший из Гонолулу в Кобе. По прибытии на родину капитана Контиро Ходзи допросили в морской полиции и предъявили обвинение в убийстве Сиего и Вады. Решающую роль сыграли показания матроса Такаси, слышавшего выстрелы капитана и припомнившего его давнюю стычку с мотористом. Контиро на все лады описывал страшное событие на борту «Антея», пытаясь убедить полицейских в своей невиновности, но они встречали его уверения насмешками и обидными шутками. Возмущенный моряк впал в бешенство, кинулся на них с кулаками. Его скрутили, но припадок не проходил, и дело кончилось клиникой для душевнобольных, где злополучный капитан застрял надолго. Теплоход «Антей» больше никто не видел. Неуправляемое судно, очевидно, потопил шторм. Страховая компания выплатила владельцу возмещение, агентство Ллойда занесло «Антей» в списки кораблей, погибших при невыясненных обстоятельствах, а в Салониках прибавилось моряцких вдов и сирот. * * * Предстоял горячий денек на бирже, и Чарльз Б. Уорд вызвал секретаря пораньше, чтобы высвободить время днем. — Разберитесь с этими письмами, Кейс, пока я побреюсь и приму ванну. Виски и сифон вы знаете где. — Спасибо, сэр, но так рано не привык. — Как знаете, как знаете, Кейс. Дело вкуса. Уорд вышел из кабинета, и почти тотчас зазвонил телефон. Кейс снял трубку, озабоченно выслушал и коротко бросил: — Минутку, сейчас позову самого. — Звонок был из важных. Устремившись вдогонку за шефом, Кейс рысцой пробежал анфиладу комнат и попал в спальню, к которой примыкала ванная комната. Уорд только что вошел туда. С порога спальни Кейс еще увидел его руку, закрывавшую дверь. — Шеф, к телефону! — громко позвал он. В ответ раздался дикий крик. Кейс рванул дверь. Уорд застыл столбом посреди розовой мраморной ванной. Его лицо с выпученными глазами и страдальчески перекошенным ртом кричало каждой своей черточкой. Но он сам молча и быстро опускался на пол. Кейс перевел глаза вниз и пораженно воскликнул: — Что это? — Ноги Уорда утопали в пульсирующей сферической массе. При ярком свете электричества она глянцевито блестела, черная, как паюсная икра. — Что вы делаете? — растерянно спросил Кейс. Уорд не ответил, только еще быстрее пошел вниз. Вдруг его лицо вспенилось, и Уорда не стало. Пустой халат отлетел к стене. Черная масса вздыбилась, вытянулась острым жадным языком и ринулась на секретаря. Кейс отскочил и молниеносным движением захлопнул дверь, приперев ее ногой. Дверь вздрогнула от удара тяжелого тела, но выдержала напор. Кейс изо всех сил держал дверь, не зная, что предпринять дальше. Потом сообразил и повернул защелку. В тонкую щель пробивалась полоска света, ее было хорошо видно в полутемной спальне. Вдруг она померкла, и в щель просунулось нечто похожее на лоскут черной кожи. Лоскут, извиваясь, увеличился, вытянулся, и струя густой черной массы хлынула на пол. Кейс смотрел на нее, как зачарованный. Тем временем на полу с опасной быстротой стала вздуваться и сформировываться уже знакомая глянцевитая полусфера. Наметился выступ и, утончаясь, вкрадчиво потянулся к человеку. На Кейса пахнуло смертельной угрозой. Он разом очнулся, выхватил пистолет и всадил две пули в черную массу. Она конвульсивно содрогнулась, свернула хищный отросток, прижалась к дверной панели и стала втягиваться обратно. Кейс выстрелил еще и еще. Черная масса расплющилась в тонкую бесформенную лепешку и со свистящим шумом стремительно ушла в щель. Кейс со всех ног кинулся прочь. Влетел в кабинет, закрыл двери на ключ и бросился ко второму телефону. Не выпуская из руки пистолета и опасливо косясь на двери, торопливо набрал номер. — Это полиция, да?… Говорит вилла Чарльза Уорда. Спешно приезжайте! Тут такое!.. * * * История с загадочной гибелью известного финансиста Чарльза Б. Уорда получила широкую огласку. Газеты раздули ее до предела. Журналисты дали волю фантазии, придумывая одну версию фантастичней другой. Но никто не мог предложить сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Следственные власти держались куда более обыденной точки зрения, но помалкивали: Уорд был крупной фигурой, тесно связанной с ракетно-ядерным бизнесом, и действовать приходилось с оглядкой. Кейса оставили на свободе крайне неохотно, только под крупный залог и поручительство влиятельного родственника. Его странный рассказ о гибели Уорда встретили с открытым недоверием. По настоянию адвоката Кейс был обследован психиатрами, но те, кроме сильного нервного потрясения, никаких отклонений от нормы не обнаружили. Вскоре Кейс почувствовал себя скверно и слег в постель. Тем не менее власти держали его под негласным надзором: его серьезно подозревали в причастности к похищению Уорда, владевшего не только многомиллионным состоянием, но и посвященного в ряд военных секретов. * * * Полицейский О'Хара нес ночное дежурство. Шел третий час ночи, улицы обезлюдели, потухли рекламы, фонари горели через один. О'Хара, двигаясь мерным неторопливым шагом, думал о том, что ночные дежурства хоть и тяжелее дневных, зато спокойнее: меньше происшествий. И тут его взгляд упал на обочину: там, у решетки сточного люка, что-то темнело и шевелилось. Полицейский ускорил шаг. До люка оставалось всего метров двадцать. О'Хара не успел преодолеть и половину расстояния, как там выросла внушительная куполообразная масса. О'Хара расстегнул кобуру, не спуская глаз со странной штуки. Ему осталось шага четыре или пять, когда она сама стремительно прянула ему навстречу. О'Хара, недавний солдат морской пехоты, действовал с неменьшей быстротой и решительностью. Ему твердо внушили: в сомнительных случаях сначала стрелять, а потом разбираться. Он упруго отскочил и нажал спуск. Черный купол взметнулся вверх рваным языком, перегнулся назад и молниеносно скрылся в сточном люке. О'Хара, с пистолетом наготове, осторожно приблизился и, вытащив фонарь, заглянул в люк, но не увидел ничего, кроме ленивой струйки грязной воды на трехметровой глубине. Сдав дежурство, О'Хара написал краткий рапорт о несуразном ночном происшествии и отправился спать. Но спокойно отдохнуть не дали. За ним приехала машина Центрального полицейского управления Сан-Франциско, и полисмен О'Хара предстал перед высоким начальством. Беседа велась недолго. Вскоре О'Хара покинул Центральное управление, преисполненный сознания собственной значимости, прикосновенности к важной тайне и обласканный начальством. Бестолковое ночное приключение сулило радужные перспективы, при одном пустяшном условии: забыть о нем. В Центральном управлении прочли не один только рапорт О'Хары и, как огня, боялись огласки и паники. На радостях О'Хара даже не обратил внимания на недомогание, отнеся его за счет ночной усталости. Здоровье же Кейса катастрофически ухудшалось. Срочно созванный консилиум медицинских светил диагностировал прогрессирующее белокровие и нервное истощение. Лишь один врач, угрюмый эксцентричный доктор Харрис, остался при особом мнении. — Ерунда! — резко заявил он. — Это не просто белокровие. Это лучевая болезнь. — Позвольте, уважаемый коллега, — мягко возразил благообразный и дипломатичный доктор Басби, глава консилиума. — Некоторые симптомы и меня навели на эту мысль. Но прежде чем ставить окончательный диагноз, я тщательно изучил прошлое больного и навел исчерпывающие справки. И никогда — поверьте, никогда! — ни при каких обстоятельствах мистер Кейс не попадал в условия, грозящие облучением. Поэтому мне кажется… — Я справок не наводил, но насмотрелся лучовки в Японии больше, чем вы огурцов съели. И мне ничего не кажется! Я знаю, что говорю, — бесцеремонно прервал Харрис. Доктор Басби покраснел, но сдержался. Старый грубиян Харрис был почетным членом многих ученых обществ, с ним приходилось считаться. — Я думаю, вы можете остаться при особом мнении, коллега. — И я так думаю! — буркнул Харрис. День, вечер и ночь, последовавшие за рапортом О'Хары, принесли полиции множество хлопот, забот и огорчений. За неполные сутки полицейское управление Сан-Франциско насчитало сотни тревожных телефонных звонков и десятки срочных вызовов. Если добавить, что большинство из них не имело под собой никакой почвы, кроме ложного страха, самообмана или озорства, то недовольство полицейских легко понять. К тому же, полиции не удалось сохранить тайну. Уже сообщения дневных газет начисто смазали полицейскую конспирацию. О вечерних и говорить не приходилось, на их страницах разразилась самая настоящая паника. Газеты многое преувеличили, но Черная смерть действительно совершила ряд дерзких вылазок в разных концах Сан-Франциско. Часть из них имела трагические последствия. К наступлению ночи десятки горожан своими глазами увидели Черную смерть. Нашлись и очевидцы гибели людей. Все свидетели в один голос утверждали, что стоило Черной смерти прикоснуться к человеку, как он с отчаянным криком окаменевал на месте. Пульсирующая масса тотчас охватывала ноги, и человек погружался в нее, тая, как свеча на раскаленной плите. В последний момент лицо вспенивалось, и человек исчезал. Пустая одежда оставалась на месте или отлетала в сторону, и Черная смерть была готова к новой атаке. Все происходило настолько быстро, что люди терялись, даже не пытаясь оказать помощи гибнущему. Под выстрелами Черная смерть поспешно отступала, но без видимого ущерба. Она, как правило, появлялась из канализационных отверстий, сточных люков и каналов — одним словом, из мест, связанных с океаном. Туда же она скрывалась от обстрела. Судя по всему, ее основным логовом была система канализации, разветвлявшаяся под городом на сотни километров. Опасность грозила в любом месте, в любом доме и в любой момент. Никто не чувствовал себя защищенным от смертоносного вторжения. Все, кто имел возможность, предпочли покинуть город. Сан-Франциско провел неспокойную ночь. Смерть стояла за каждой дверью. Утро не принесло успокоения. Если верить утренним газетам, то гибель семи человек следовало считать несомненной. Участь еще четверых оставалась под вопросом: было неясно, находятся ли они в непредвиденной отлучке или тоже стали жертвами Черной смерти. Во всяком случае обеспокоенные родственники подняли тревогу. Кейс лежал при смерти. Доктор Харрис не ошибся: Кейса поразила лучевая болезнь. По мнению экспертов, он получил очень большую дозу радиации. Полицейский О'Хара тоже оказался сильно облученным. Медицинская служба при помощи полиции спешно разыскивала всех побывавших вблизи от Черной смерти. За день было зарегистрировано еще несколько ее нападений. Город охватывала паника. Люди боялись зайти на кухню, в ванную и туалетную. Сточные люки прикрыли тяжелыми крышками, но Черная смерть проникала в малейшие щели. После экстренного совещания мэра и губернатора город объявили на угрожаемом положении. Ввели комендантский час — с сумерек до рассвета и организовали патрулирование улиц отделениями национальной гвардии. По городу разъезжали броневики и танки с огнеметами. Но люди понимали, что танки и огнеметы нельзя поставить в каждом дворе и тем более в квартире. При губернаторе создали Чрезвычайную комиссию по борьбе с Черной смертью. В нее вошли виднейшие ученые штата под председательством доктора Харриса. Главу комиссии наделили особыми полномочиями, которыми он не замедлил воспользоваться. На первом же заседании, когда прения переросли в споры, коим не предвиделось конца, доктор Харрис встал и крепко постучал молотком. — Хватит! Я говорю, хватит! — закричал он в лицо опешившим ученым. — Два часа разговоров. Два часа общей болтовни — и ни одного дельного предложения. Так продолжаться не может! Он обвел коллег свирепым взглядом. Ученые были явно скандализованы такой бесцеремонностью. Не давая им опомниться, Харрис продолжал: — Не знаю, что такое Черная смерть, откуда она взялась и как происходит ее пищеварение. Не знаю и пока не интересуюсь. Но я знаю, что это — смерть. Я врач, а первый долг врача — борьба со смертью. Всякой смертью — как Черной, так и любой другой. Первым делом ее следует уничтожить и как можно скорей. Для этого в нашем распоряжении имеется достаточно сведений. Мы знаем, что это опасное существо поражает жертву почти мгновенно. Что оно мощный источник проникающей радиации. Что оно затаилось в канализации и отступает перед обстрелом. Следовательно, его плоть уязвима. А раз так, я предлагаю атаку. Да, атаку! Наступление лучший вид обороны. Атакуем Черную смерть в ее логовище. Пошлем в канализационный коллектор истребительные команды. Оденем этих людей в защитные противолучевые костюмы. Дадим автоматическое оружие, огнеметы, все, что порекомендуют господа военные. Одним словом, я настаиваю на безотлагательных мерах. Предлагаю прекратить пустые споры и приступить к разработке планов борьбы с Черной смертью. Каждый час промедления стоит человеческих жизней. Итак, еще раз повторяю: я — за немедленные действия. Кто не согласен, может покинуть заседание. Прошу! Желающих не нашлось. * * * К сточному люку подошло шестеро. Четверо были облачены в противолучевые костюмы, с противогазами, автоматами на груди и гранатами на поясе. Подняв крышку и решетку, четверо, один за другим, спустились вниз, в колодец. Двое остались ждать. В четыре стороны от бетонного колодца разбегались чугунные стволы сточных труб. В резком свете нашлемных фонарей матово блестели влажные заплесневелые стены. Сырой воздух казался липким и густым. По дну бесшумно струилась грязная вода с радужными пятнами. Круглые зевы труб, сужаясь в перспективе, уходили во тьму. Здесь царили мрак и сырая тишина, они давили незримым грузом. — Невеселое местечко, — обронил один из юношей. Его голос, стиснутый колодцем, прозвучал глухо и немощно. — Главное, тесное, — добавил другой. — Особенно не развернешься, — согласился третий. — В общем, для твиста обстановка неподходящая, — заключил четвертый, он же старший группы. Но никто не улыбнулся шутке. — И мешкать тоже нечего. Давайте расходиться! Уилли, ты со мной? — Конечно, Бен! Только я вперед. Ладно? — Э, нет! Спасибо. Из-за такого верзилы я ничего и не увижу. Пусти-ка!.. Пожелав друг другу удачи, истребители натянули противогазы и тронулись в нелегкий путь, согнувшись едва не под прямым углом. На первых порах комиссия по борьбе с Черной смертью организовала десять истребительных групп. Группа Бенджамена Грогана числилась одиннадцатой и состояла из молодых физиков местного университета. Юноши пошли добровольцами. Доктор Харрис не слишком рассчитывал на успех истребительных команд — он понимал, что это капля в море. Гораздо более важным он считал заполучить хоть кусочек тела Черной смерти. На поясе каждого истребителя — портативный свинцовый контейнер. Для этой же цели предназначались и гранаты. Конечно, взрывы в тесной трубе представляли немалую опасность и для самих истребителей, но приходилось рисковать. Атаковать гранатами Черную смерть на поверхности, в многолюдном городе, среди толпы, было еще опасней. Истребители знали, на что идут, и понимали, как важно раздобыть образец плоти страшного существа. Бен и Уилли прошли квартал и увидели колодец, в точности похожий на тот, с которого начали путь. Юноши осветили перекресток труб, насколько брали фонари. Чуточку передохнули, распрямив ноющие спины, и двинулись дальше. — Послушай, Бен! Как твоя спина? — Сносно, а что? — Если я сейчас же не разогнусь, то сдохну на месте, — пожаловался Уилли. — Ты это всерьез? — Не совсем. Немного потерпеть можно еще. — Тогда терпи. Вот дойдем до следующего колодца, передохнем. Они добрались до следующего колодца. Потом миновали еще два и нигде ничего не заметили. Все так же хлюпала под ногами грязная вода и, сгибая плечи, нависали над головой тесные своды труб. — Может, вернемся?.. — нерешительно предложил Уилли. — Рано, — возразил Бен. — Пройдем еще парочку колодцев, тогда подумаем. Но пройти парочку колодцев не пришлось, луч фонаря уперся в темную массу, загородившую проход. — Стоп! — воскликнул Бен. — Вот она! Видишь?.. Отойди назад, а я брошу гранату. Он торопливо снял гранату с пояса и прикинул расстояние. «Пожалуй, метров двадцать. В самый раз», — подумал Бен и присел, чтобы ловчей занести руку. Но не бросил: слух резанул пронзительный крик. Бен молниеносно обернулся. В свете фонаря он успел увидеть последнее мгновение жизни Уилли… Откуда взялась Черная смерть в только что проверенном участке трубы, не было времени гадать. У Бена была всего одна секунда, а то и меньше. Тварь, проглотившая Уилли, засела в каких-то десяти метрах. «В нее бросать нельзя. Можно угробить и себя». Вторая, за его спиной, была на подходящем для броска расстоянии, но пока он развернется и бросит, эта насядет сзади. «Надо бросать в эту. Все же шанс», — заключил он. В следующую долю секунды рука уже размахнулась и послала гранату. Бен плашмя кинулся в воду. Полыхнул взрыв. Вспышку света сменила кромешная тьма. По шлему и спине хлестнули мелкие осколки, а за ними пришел воздух. Его тугой удар подал тело назад, как пробку в бутылочном горлышке, и сотрясающим звоном отдался в мозгу. Не теряя и десятой доли секунды, Бен поднялся и сел. Схватил автомат и послал длинную очередь в грозную тьму, где затаилась смерть. Он не видел ее — фонарь погас, разбитый взрывом, но знал, что она надвигается. Знал безошибочным знанием, появляющимся у решительных людей в минуты крайней опасности. Прервав очередь, он повернулся вспять и, пригибаясь, побежал к далекому выходу. Там, где взорвалась граната, Бен задержался. Пошарил левой рукой вслепую и зажал в пальцах упругий пульсирующий комок, но не стал прятать в контейнер. Властное предостережение заставило торопливо вскинуть автомат. Бен увидел опасность в пляшущем свете очереди. Черная смерть подобралась совсем близко. Еще бы немного, и конец. Была ли это та самая или другая, он не знал. Дал очередь и кинулся бежать… Остановка, поворот всем телом. Короткая очередь во тьму. Бег!.. Опять очередь, и снова бег. Отчаянный бег, разрывающий сердце. Он задыхался, едва удерживаясь от соблазна сорвать удушающую маску противогаза. Так продолжалось вечность… Бен не решался бросить гранату назад, во тьму, и покончить с преследовательницей. Не решался, боясь рискнуть тем, что опалило пальцы холодным огнем и подтверждало свое вредоносное присутствие невыносимой болью, ползущей все выше вверх по руке. Когда опять настало время дать очередь, Бен ощутил это, как жизненную потребность. Автомат коротко фыркнул и захлебнулся: кончился магазин. Пробежав несколько десятков шагов, он вынудил себя остановиться и перезарядить. Остановиться тогда, когда все его существо неистово вопило: «Вперед! Только вперед!» Но разум властно запротестовал, и Бен подчинился ему. Прижав автомат левым локтем, он перезарядил его в кромешной тьме так быстро, как никогда не сумел бы днем и обеими руками. Бен достиг, наконец, колодца и споткнулся о лестницу. У него хватило сил выбраться на поверхность и крикнуть товарищам, кинувшимся было к нему: — Не подходите! Я облучен… Но вот кусок ее!.. — Он показал на левую руку. Потом стянул зубами толстую перчатку с правой руки, аккуратно вложил глянцевитую массу, похожую на паюсную икру, в контейнер голой рукой и, не торопясь, завинтил тяжелую крышку. Ему было уже все равно. Боль скрутила левую руку, охватила плечо и быстро спускалась к сердцу. — Вот, возьмите… — сказал он, отползая в сторону… Откинув шлем, он лег на спину и увидел звезды. Они мерцали тепло и дружелюбно. Когда боль впилась в сердце, звезды растерянно мигнули и погасли. * * * Кусочек Черной смерти, добытый Беном, бережно разделили между собой исследовательские группы. Физики, химики, биофизики, радиологи и токсикологи напряженно искали ответа на один-единственный вопрос: «Как ее убить»? Доктор Харрис тоже не сидел сложа руки. Выполняя его распоряжение, истребительные команды спустили в канализацию контейнеры-ловушки. В качестве приманки туда поместили различных животных. — Не такой уж я пень, как думают некоторые, — проворчал доктор в ответ на расспросы. — Разве не интересно будет понаблюдать за нею? Выяснить ее природу, повадки. Узнать о ней как можно больше и подробней. Это же, наконец, элементарная необходимость! Мы обязаны предохранить себя от повторных сюрпризов в будущем. Мне думается, это любому ослу должно быть ясно… Радиометрические приборы, установленные вблизи ловушек, неоднократно отмечали приближение Черной смерти, но она упорно не шла на приманку. Ловушки оставались пустыми. — Гм!.. Гм… Надо подумать, — пробурчал Харрис, когда ему доложили о неудаче. Вскоре он приказал изготовить движущийся манекен человека, обрядить в самую что ни на есть поношенную одежду и употребить в качестве приманки. Выдумка доктора имела полный успех: два экземпляра Черной смерти угодили в ловушки. — Вы понимаете, о чем это говорит? — обратился Харрис к коллегам по комиссии. Те, неоднократно испытав докторскую бесцеремонность, предпочли ограничиться неопределенными междометиями. — Значит, нет! — резюмировал доктор. — Печально, печально. Впрочем, не вижу в этом ничего удивительного. Элементарно. Мы просто-напросто одной крови. Насколько я понимаю, вы ждете разъяснений. Не так ли? Можно! Но как-нибудь потом, позже. Сейчас самое главное — разделаться с ней… Против ожидания грозная Черная смерть оказалась довольно уязвимой. На нее губительно действовала сложная химическая смесь, одной из главных частей которой был формальдегид. Под воздействием этой смеси Черная смерть превращалась в инертную массу. Правда, вредоносная радиоактивность и здесь сохранялась, но прямой угрозы уже не было. Как только все это установили, ликвидация Черной смерти перестала быть проблемой. Десятки тысяч рабочих срочно принялись заделывать все сточные люки и канализационные отверстия. Правительство вынуждено было принять соответствующее решение, и вскоре в Сан-Франциско пошли эшелоны цистерн с новым препаратом. Им начали заполнять канализацию. Через двое суток операция закончилась, и на исходе третьего дня Чрезвычайная комиссия известила жителей, что опасность устранена: Черная смерть уничтожена. Жизнь города вошла в обычное русло. * * * Ученые с нетерпением ждали выступления доктора Харриса, их чувство разделяли репортеры. На кафедру нацелились объективы множества фотоаппаратов, кино- и телекамер. Насторожились и чуткие микрофоны. К трансляции речи приготовились крупнейшие радиокорпорации страны. Ученого — победителя Черной смерти — встретили бурей аплодисментов. Доктор Харрис протестующе замахал руками, и постепенно в огромном зале воцарилась тишина. — Уважаемые коллеги! — начал докладчик. — Позвольте приветствовать в вашем лице цвет науки нашего штата и всей страны. Свидетельствуя всем собравшимся свое глубочайшее уважение, я не могу не выразить чувства искреннего удивления характером устроенной мне шумной встречи. К чему эти аплодисменты и крики? Разве я пришел развлекать вас или смешить веселыми историями? Я не комик, а ученый. Мой долг — посвятить вас в подоплеку печальных событий и познакомить с новым явлением природы. Наука заслуживает уважения, легкомыслие здесь просто неуместно. Тем более, что речь пойдет о трагедии нашей страны и человечества. Итак, коллеги, призываю вас к серьезности и вниманию!.. Отчитав аудиторию, доктор Харрис после небольшой паузы приступил к докладу. — Коллеги! Я думаю, нет нужды распространяться о прискорбных событиях, недавно потрясших Сан-Франциско. Они известны всем. А многие переживают и горечь утраты близких. Находясь на высоком посту председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с Черной смертью, я получил доступ к обширной информации, связанной с этим грозным нашествием. Вместе с моими сотрудниками мы провели большую работу, стараясь не упустить ни единой мелочи, которая могла пролить свет на это загадочное явление. Совокупность множества различных фактов, сообщений и деталей позволила воссоздать полную картину событий от начала до конца. Примерно с полгода назад в мировой печати начали проскальзывать разрозненные сообщения о гибели людей в море. Гибли чаще всего экипажи судов. Гибли при обстоятельствах темных и неясных. Начальным театром действия можно считать южные воды в районе атолла Бикини. Позже эпидемия таинственных морских трагедий переместилась севернее, к берегам Японии. Я позволю себе напомнить гибель Аллана Тромпетера, исчезновение пассажиров шхуны «Стелла» и команды японской шхуны «Косака». Во всех перечисленных мною случаях ни у кого не возникало каких-либо особых подозрений: люди гибнут на море испокон веку. Первый заслуживающий внимания сигнал поступил от капитана японского сейнера «Понго». Капитану Контиро Кодзи, к сожалению, не поверили. Его правдивый, точный и настораживающий рассказ сочли бредом душевнобольного и отправили моряка в сумасшедший дом. Из сообщения Контиро Кодзи явствовало, что район действия Черной смерти переместился на северо-запад, ближе к нашим берегам. Позже отметили еще несколько случаев необъяснимой гибели экипажей различных судов. С каждым разом все ближе и ближе к берегам Америки. Их тоже оставили без внимания, а между тем, все они являлись звеньями единой цепи: Черная смерть приближалась к нам. Из океана Черная смерть через канализацию проникла, наконец, на улицы Сан-Франциско. Последовали первые жертвы, а их могло и не быть. Но у властей не хватило ума, проницательности и, главное, желания отнестись к делу серьезно. Проанализировать события, сопоставить факты. Наконец, обратиться к ученым. Напротив, полиция делала все, дабы скрыть от общественное первые атаки Черной смерти. Это стоило напрасных жертв, и, по-моему, виновные должны понести жесточайшую ответственность без скидок на высокое служебное положение, недомыслие и глупость. Один дурак у власти может напакостить больше тысячи умных. Но я несколько отвлекся. Проведя серию разнообразнейших исследований, сопоставив все факты и результаты экспериментов, я и мои сотрудники логически пришли к определенной гипотезе. Поначалу она многим из нас показалась чудовищной, нереальной. Однако дальнейшее изучение вопроса и ряд неопровержимых фактов подтвердили ее и позволили прийти к неоспоримому выводу. Вот он! Мы сами породили Черную смерть. Она результат наших действий и ума!.. Доктор Харрис делал паузу, ожидая бурных протестов, но их не последовало. Многотысячная аудитория хранила напряженное молчание. — Буду краток! — энергично продолжал Харрис. — Что же такое Черная смерть? Отвечаю! Это не что иное, как хищная радиоактивная плазма, зародившаяся в океанских водах. В результате ядерных взрывов. Взрывов, в изобилии и безрассудно произведенных нами. Начальный период зарождения этой новой материи требует дальнейшего изучения, но процесс развития и размножения плазмы уже ясен. Она питается преимущественно человеческой плотью. С накоплением приобретенного вещества плазменная масса разрастается, и происходит акт деления одной особи на две самостоятельные. Все остальные живые существа совершенно не привлекают хищного внимания плазмы. Очевидно, есть какая-то психофизиологическая связь между плазмой порождением ядерных взрывов, и человеком — творцом ядерного оружия. Наступательным орудием плазмы является электрический разряд и сильный яд, парализующий нервную систему человека. Усвоение добычи происходит почти молниеносно и заключается во всасывании с помощью вакуумных полостей. При этом активные клетки выделяют едкую, размягчающую жидкость. Обстрел пистолетными или автоматными пулями не причиняет плазме особого вреда. Это элементарный организм, состоящий из совокупности простейших клеток, и повреждение незначительной их части не может иметь решающего значения. Но пули на какой-то период нарушают электрическое равновесие организма и герметичность вакуумных полостей. Это и вынуждает Черную смерть к немедленному отступлению. Вот, собственно, и все, что нам известно о зловещем порождении человеческого гения, направленного на уничтожение себе подобных. В заключение, я хочу выразить свое огромное уважение тем дальновидным государственным деятелям, по чьей инициативе запрещены бесчеловечные и опасные испытания в космосе, в воздухе и под водой. Ибо, как мы убедились, их последствия невозможно предвидеть. Мы преступно играли с грозными силами природы, и она отомстила нам. Расплата не заставила себя ждать. Черная смерть — блестящее, поучительное и грозное предупреждение на будущие времена. Благодарю за внимание, дамы и господа! Я кончил! КОНЕЦ Экран погас, но светящаяся надпись «Конец» еще держалась, потом исчезла и она. Вспыхнул свет. Сдержанно переговариваясь, зрители потянулись к выходу. — Страшная вещь! Правда? — сказала девушка, поежившись. — Скорей, настораживающая, — возразил юноша. — Как, по-твоему, такое могло быть на самом деле? — Фантастика. конечно. Но Черная смерть — символ. Продолжение этих дьявольских испытаний могло привести и к более страшным вещам. — А конец характерный для американского кино. — Мне кажется, он не очень счастливый. — Но люди все-таки победили, — возразила она. Они вышли на улицу. Юноша глянул на небо. Звезды подмигивали тепло и дружелюбно. — Завтра будет хорошая погода, — сказал он. — Небо чистое. Святослав Сахарнов Житель Соленой лагуны 23 сентября 1945 года в 19 часов 30 минут шхуна Камчатской гидрографической экспедиции «Изотерма» села на мель в районе Курильского пролива. Был туман, но штурман за точность места ручался. Глубина, обозначенная здесь на карте, составляла 570 метров. И тем не менее шхуна сидела на мели. Через час туман стал редеть. Из серой мглы мало-помалу выступила низкая полоса песка. Капитан шхуны, Георгий Федорович Орлов, стоял на мостике и удивленно разглядывал то выступающий из тумана берег, то карту. Никакой земли в этом месте на карте не было. Порыв ветра отодвинул стену тумана. Перед шхуной расстилался низкий песчаный остров мили две в поперечнике. Посередине острова поблескивала вода лагуны. Из моря в лагуну тянулась узкая протока. Судя потому, как опрокидывались, заходя в нее, волны, протока была мелкая. Шхуна плотно сидела всем корпусом на мели. Бросили лот. Глубина под кормой оказалась немногим более метра. Как могла шхуна с двухметровой осадкой попасть сюда? Это было загадкой. Уже темнело, когда удалось связаться с Петропавловском и запросить помощь. Ночь прошла спокойно. Настало утро. Капитан решил осмотреть с двумя матросами берег. Шлюпка уже отошла от борта, когда на палубе раздался громкий лай. Лохматая собака перескочила через борт, грузно плюхнулась в воду, и, часто дыша, поплыла вслед за шлюпкой. Это был капитанский пес Ургал. Моряки быстро достигли берега. Вытащив шлюпку на песок, отправились смотреть остров. Странное зрелище представлял он. Всюду, куда доставал глаз, тянулся низкий, покатый к лагуне и морю, берег, весь из сырого коричневого песка, пересеченного кое-где красновато-бурыми полосами. Ни кустика, ни травинки. Спустились к лагуне. Такое же впечатление безжизненности и пустоты. Над островом тянулись низкие серые тучи. Время от времени накрапывал дождь. Вернулись к шлюпке и на ней промерили протоку. Полтора метра. Зато в лагуне груз, опущенный в воду, остановился только на пятнадцатиметровой отметке. Чтобы время стоянки не прошло даром, на остров перенесли приборы для береговых магнитных наблюдений. Когда установили палатку, со стороны лагуны послышался лай Ургала. Туда бросился геодезист Холин. На берегу, упираясь передними лапами в песок и припадая на хвост, рычал пес. Шерсть на его загривке стояла дыбом. Глаза налились кровью. Водная гладь лагуны была свинцова и неподвижна. Собака вела себя непонятно. На всякий случай со шхуны в палатку перенесли две винтовки. Ургала привязали у входа. Ночевать на острове остались Холин и магнитолог Саранский. К ночи тучи сгустились, и под мерное бормотание дождя оба уснули. Разбудил их собачий лай. Он доносился опять со стороны лагуны. Выскочив, без курток и без шапок, люди бросились, держа винтовки наперевес, на голос собаки. Лай приближался. Затем он перешел в рычание и вдруг закончился пронзительным визгом. В кромешной дождливой мгле ничего нельзя было разглядеть. Собаки нигде не было. Сходили за фонарем и осмотрели берег. Безрезультатно. Остаток ночи никто не спал. С рассветом поиски возобновили. Начали с палатки. Веревка, на которой сидел Ургал, была перегрызена. Отсюда собачьи следы вели к лагуне. Очевидно, пес все-таки днем кого-то видел и ночью, следуя инстинкту бойца, решил искать новой встречи. А может быть, он бросился навстречу кому-то? У воды следы шли некоторое время вдоль берега, затем в беспорядке пятнали на одном месте песок… и исчезали. — Не поднял ли кто: нибудь собаку в воздух? — Или утащил в лагуну?.. Холин и магнитолог молча смотрели в черную холодную воду. Скорее всего разгадка таилась там. После долгого раздумья все-таки решили обследовать лагуну. «Соленая лагуна», — так значилась уже она на судовой карте. Шлюпка с вооруженными матросами, таща по дну на канате четырехлапый якорь-кошку, вошла через протоку в лагуну. Лагуна была метров сто в поперечнике, и обойти ее не представляло труда. Матросы гребли, сменяя друг друга. Канат, то натягиваясь, то ослабевая, подрагивал на кормовой доске. Якорь шел по грунту, ничего не цепляя. Переменными курсами прошли всю лагуну и начали было поиски снова, как вдруг канат натянулся и шлюпка стала. Капитан тронул рукой канат, — тот был как стальной. Попробовали повернуть шлюпку. Канат стал дергаться. Рывки были резкими, сильными. Хрустнула кормовая доска. Шлюпка накренилась. Матросы, ухватившись за канат вчетвером, стали тянуть. Неожиданно он ослабел и поддался. — Пошел, пошел! — радостно крикнул кто-то. Его перебил взволнованный голос Холина. Он стоял на носу шлюпки и показывал рукой в воду: — Смотрите, смотрите! Всплывает! Все последующее произошло в одно мгновение. У шлюпки показались две извивающиеся голубые змеи. Одна поднялась вертикально в воздух и, хлестко ударив по воде, упала на борт. Другая всплыла у самого носа, скользнула по веслу внутрь шлюпки и охватила Холина поперек туловища. Капитан опомнился первым. Схватив весло, он начал колотить им по змее, которая уже рывками тащила Холина в воду. Побледневший геодезист судорожно цеплялся за шлюпку и беззвучно глотал ртом воздух. Один из матросов сорвал с пояса нож и наотмашь полоснул по змее. Болезненно дрогнув, она освободила человека и нехотя соскользнула в воду. За ней ушла другая. Холин мешком упал на дно шлюпки. Бешено загребая, матросы вынесли шлюпку в протоку. Люди пришли в себя только на борту шхуны. Возбужденные, все наперебой вспоминали происшедшее. Слово «змеи» повторялось ежеминутно. — По-моему, это были не змеи, — мрачно вмешался в разговор капитан. — Это были щупальца. Разве вы не заметили, что на них были присоски?.. У меня есть план… Вытащить рыбацкую сеть и готовить шлюпку. Молча погрузили сеть и заняли места. Но все обошлось спокойно. Сеть поставили поперек протоки, растянув от поверхности воды до самого дна. Для прочности в нее продернули два стальных троса. Соленая лагуна была закрыта. План капитана был выполнен. Оставалось только выловить из лагуны ее обитателя. Но кто он?.. Радио сообщило, что буксир из Петропавловска вышел. Потянулись томительные и однообразные дни ожидания. Капитан каждый день сходил на берег и подолгу бродил у лагуны. С ним был Холин. Геодезист жил одним желанием: узнать, что скрывается в Соленой лагуне, и отомстить, поймав ее жителя. Однажды капитан со своим спутником дольше обычного задержались на берегу. Солнце было уже низко, и вода в лагуне, освещенная гаснущими лучами, казалась багровой. — Смотрите! — вдруг схватил капитана за рукав Холин. Посередине лагуны двигалась темная полоса. Потом вода зарябила и из нее поднялся четырехугольный бурый плавник да часть розовато-белой спины. На поверхности показались, морщиня воду, несколько щупалец. Двое из них были длиннее прочих — метров по пятнадцати каждое. — Кальмар! — шепнул Орлов. Огромный головоногий моллюск повернулся, словно заметил на берегу людей. Блеснули два стеклянных глаза. Длинное сигарообразное тело животного до половины показалось над водой. Да, это был кальмар — гигантский глубоководный архитеутис, роговые челюсти и многометровые щупальца которого иногда находят китобои в желудках убитых кашалотов. Животное, встречи с которым, вероятно, и породили в средние века легенды о «морских змеях». Извлеченный из глубин, в результате поднятия дна, и запертый в мелководной лагуне, он впервые был лицом к лицу с человеком. Первым не выдержал Холин. Он поднял кулак и показал его своему врагу. Кальмар, словно поняв, сгорбился, набирая внутрь воду, с силой выбросил ее струей и, сложив зонтом щупальца, как ракета, толчком ушел на глубину. — Ну, погоди! — погрозил Холин. — Быть тебе заспиртованному в трюме… Приближалось время прибытия обещанного Петропавловском буксира. Ночью Орлова разбудило ощущение чего-то необычного. Лежа он попытался понять, в чем дело. Ставшее за пять дней привычным ощущение неподвижности судна было нарушено. Под днищем, то поднимая шхуну, то опуская, бормотала вода. Сыграли подъем. Команда собралась на палубе, взволнованно прислушиваясь к подрагиванию судна. Бросили за борт лот. Он показал 3 метра. Серело. Постепенно появлялись из темноты очертания острова. Берег заметно стал ниже и отступил от шхуны. Снялись с якоря и, меряя глубину, обошли вокруг острова. Сомнений не оставалось, — он уходил под воду! Уходил так же неожиданно, как появился. Морское дно под действием невидимых и неслышных процессов, происходящих в земной коре, опускалось. Когда «Изотерма» вышла к протоке, на палубе раздались крики разочарования. Вместо узкой дорожки воды к лагуне теперь вел широкий пролив. По синей поверхности его шли тяжелые волны. На самой середине пролива плясали, как игрушечные паяцы, желтые поплавки сети. Бесполезную, ее выбрали на палубу. Через час шхуна легла курсом на Петропавловск. Холин и капитан стояли плечом к плечу на корме и смотрели на узенькую полоску песка. Это было все, что еще оставалось от острова, где для них приоткрылась завеса над одной из тайн океана — над тайной жизни больших глубин. Герман Чижевский За завесой ливня Рис. А. Колли Молодой человек был в залах этого музея впервые. Он вздрогнул, бросив взгляд налево, потому что не далее чем в футе от его коротко подстриженной головы слепо таращил провалами глазниц немыслимый урод с утиной мордой. Посетитель с трудом оторвал взор от странного набора подкрашенных гипсовых заплаток, бурых кусков окаменелых костей и гладко обструганных деревяшек, составлявших несимпатичные подробности вытянутой морды урода, и посмотрел направо. Оттуда, из застекленной витрины, на него пристально глядел другой невообразимый монстр — приземистый, с широкими массивными костями в буграх, наделенный могучим и грубым скелетом, с огромной узкой головой, похожей на топор, и устрашающими желтыми клыками, которые, не помещаясь между челюстями, свешивались за подбородок. Посетитель ничем не выдал своего волнения и начал беглый осмотр палеонтологической коллекции. Через огромную арку на него ощерились чудовищные экспонаты второго зала. Это был угасший мир ископаемых, который он рассматривал со смешанным чувством восхищения и смутного страха. Они восстали из своих каменных могил, тоже окаменелые и торжествующие в своей безобразности, и привели его в смятение. Молодой человек думал о тех двух с половиной миллиардах лет жизни, сметенной временем, которые минули, как один день, пока не появился на планете он сам. И он остро почувствовал несоизмеримость времени, предназначенного ему и отданного в безраздельное владение им. Несколько подавленный, он продолжал осматривать необычайные экспонаты залов. В одном из них на третьем часу осмотра он заметил на отдельном постаменте большую банку, на три четверти наполненную спиртом или формалином, с огромной притертой пробкой, герметически закупоренной бесцветным блестящим лаком или клеем. В банке, распластанное на вертикально поставленной матовой стеклянной доске, заключалось нечто странное. Молодой человек наклонился и рассмотрел большие клешни, которые показались ему клешнями очень крупного рака. Он осмотрел банку со всех сторон, но вместо ожидаемого хвостового плавника обнаружил изогнутый острейший коготь. Тогда молодой человек решил, что ошибся и что перед ним невиданного размера скорпион. Особенно его смутили выставленные здесь же вполне сохранившиеся внутренности. Некоторые органы не изменили, на его взгляд, даже своей окраски. Молодой посетитель музея заслышал в гулкой тишине зала чьи-то шаркающие шаги и выпрямился, не спуская глаз со странного препарата. Когда обладатель неторопливой шаркающей походки приблизился, молодой человек повернул голову. В стороне проходил сухонький, облысевший, дряхлый старик немного выше среднего роста в сером, видавшем виды костюме. Казалось, он не замечал присутствия другого лица и, заложив руки за спину, машинально, глубоко задумавшись, прогуливался по залам. Маленькая головка, обтянутая желтой кожей, с провалившимися щеками, как голова иссохшей мумии, колыхалась на тощей цыплячьей шее. Он производил впечатление служащего музея. Молодой человек некоторое время, не замечаемый старцем, с интересом наблюдал за ним. Потом несколько неожиданно для самого себя шагнул ему навстречу, внезапно появившись перед стариком из-за угла застекленной витрины. Тот сильно вздрогнул и отпрянул, ошеломленно уставившись на молодого человека, словно увидел умершего родственника. — Вы что-то сказали? — громким шепотом пробормотал он, приходя понемногу в себя. — Вы так меня напугали, — прошептали его синие сморщенные губы, — я не ожидал встретить здесь посетителей. Его маленькие выцветшие глазки испытующе оглядывали незнакомца. — Простите, что испугал вас, — начал молодой человек, чувствуя неловкость и не зная, что сказать дальше. — Пустяки, — скороговоркой проговорил старик, овладев уже обычным голосом и все еще пристально изучая лицо незнакомца, — просто я был погружен в мысли и не заметил вас. — Я хотел спросить, — начал молодой посетитель и запнулся. — Ведь в вашем музее выставлены одни ископаемые, окаменелые ископаемые, — зачем-то поправился он, вообразив, что его не поймут. — В банке, — пояснил он, — спиртовой препарат. По-моему, он совсем свежий. Кажется, скорпион. — Свежий, — внезапно изменившимся скрипучим голосом повторил старик, совсем свежий, вы правильно отметили. — Непонятная бледность проступила вдруг сквозь желтизну его лица. — Этому экспонату уже скоро двадцать шесть лет… но это тоже ископаемое, вполне ископаемое, хотя мы встретили его живым… — Ваш экспонат мой ровесник, — оживился молодой посетитель, не замечая перемен, происшедших с его собеседником. — Вот удивительно! А как он попал в музей? Кто его нашел? Я полагал, сэр, что ископаемое — это во всех случаях ископаемое и его отыскивают в земле. А вы говорите, что это… — А это двигалось по земле, и довольно проворно, впрочем, другие суставчатые химеры были еще проворнее, — задумчиво, в замедленном темпе проговорил старик и часто заморгал слезящимися глазами. Казалось, что-то напомнило ему не совсем обычный эпизод из его долгой жизни и воспоминания расстроили его. — Вы, вероятно, знаете его историю? — донимал расспросами молодой посетитель старца. — В самом деле скорпиона нашли живым?! Старик молчал и только моргал глазами, веки его стали совсем красными. Молчание затянулось. Неожиданно старик прервал его. — Вы еще молоды, и вам многое предстоит узнать, — с хрипотцой пробормотал он и повторил: — Вы еще так молоды… — Мне двадцать шесть, — сконфуженно напомнил посетитель. — Вам двадцать шесть? — Старик еще раз мягко взглянул на собеседника. Что ж, так и быть, пожалуй, я расскажу вам историю, связанную с этим экспонатом, чтобы вам стало понятным, почему он здесь, — неожиданно согласился старик. Он тотчас пригласил молодого собеседника в свой кабинет. Это была узкая длинная комната с высоким потолком. Пол, два потемневших от времени письменных стола и диван были завалены обломками серовато-бурого сланца и картонными коробками с окаменевшими реликвиями древнейших эпох. — Присаживайтесь, — предложил глуховатым голосом старец и убрал с кожаного кресла каменный барельеф, похожий на огромную лилию. Несмотря на середину дня и высокое узкое окно из целого стекла, в комнате стоял полумрак. Старик включил освещение. Атмосфера таинственности, свойственная в большей или меньшей степени каждому научному кабинету, почти осязаемо окутала молодого посетителя. Старый ученый погрузился до подбородка в кресло у стола и, уставившись маленькими бесцветными глазками в обрамлении красных, припухших век куда-то в переносицу гостя, внезапно начал: — Мне было тогда, — на мгновение он умолк, — словом, я тогда был в два раза старше вас. И произошло все это в неисследованном районе Чили, в пустынной местности к северу от города Токопильи, примерно в двух с половиной милях от Тихоокеанского побережья… И скоро из рассказа старика начала вырисовываться весьма необычная история… Слегка волнистая равнина, безлюдная и пустынная, не имела конца. Под горячими лучами солнца ее гнетущее однообразие скрашивалось лишь бирюзовой голубизной неба и мерцавшими по временам вспышками ослепительных игл света, отброшенных гранями камней. От зноя пересыхало в горле. Короткие лиловые тени от камней и скал дрожали, волновались и растекались в полуденном жарком мареве, как в причудливых видениях сюрреалистов. По пескам медленно тащился большой фургон, запряженный лошадьми, и всадник на худосочном чалом коне с чеканной серебряной уздечкой. Человек с лицом и руками цвета бронзы и властным орлиным профилем в одежде из домотканой пестрой материи подъехал к дышлу фургона. Из кибитки высунулась голова в широкополой островерхой шляпе и вопросительно повернулась к всаднику. — Что скажешь? — спросил человек по-английски. — Море, — возвестил индеец, протянув вперед заскорузлый палец. Он говорил на одном из перуанских наречий, но белые люди немного понимали его язык. — Где ты увидел море? — удивился человек в фургоне и даже привстал, чтобы лучше видеть. — Там, за холмами, море, — настаивал индеец. — Не болтай вздор, — попробовал вразумить его человек в широкополой шляпе, — ты говорил, что до моря далеко. Ты, должно быть, не знаешь ни местности, ни куда привел нас. И зачем только ты нам навязался?! Я думаю, — обратился он к компаньону в глубине фургона, — мы заблудились. — Не заблудились, — меланхолично возразил человек с орлиным профилем. Там, за холмами, море, — продолжал повторять он, — до моря далеко. Дальше я не пойду. Мне дальше нельзя. — Глаза его испуганно бегали по сторонам. — Чего он боится? — спросил второй путник из фургона. — Далеко ли до берега? — отрывисто спросил первый. — Когда тени станут такие, — и краснокожий проводник составил замысловатую комбинацию из обеих рук и части своей груди, — лама добежит до воды. — Не побежать ли и нам, как ламы? — задумчиво проговорил человек в широкополой шляпе. — Почему ты не хочешь вести нас дальше? — резко заговорил он. — Мы заплатим. Ты не можешь оставить нас! — Дайте, сколько обещали, — сказал меднолицый проводник, — и я уйду. — И он повернул худого чалого коня назад. — Ну что с ним поделаешь? — в раздумье сказал человек в широкополой шляпе. — Придется отпустить его, — донеслось из глубины фургона. — Отпустить и остаться одним в совершенно незнакомом месте? Колею скоро заметет песком, — словно жалуясь, проговорил человек, державший вожжи. — Справимся, — убежденно заявил его компаньон, просовывая непокрытую голову в щель между полотнищами брезента. — Ты хорошо знаешь эти места? — обратился первый к проводнику. — Нет, — последовал лаконичный ответ. — Он не хочет признаться, чтобы мы не задержали его. Он может уйти и не получив обещанного вознаграждения, — сказал человек с вожжами. — В какую сторону нам направиться, чтобы выйти к берегу? — снова спросил он, словно примирившись с мыслью, что они останутся одни в пустыне. Он соскочил на землю и раза два подпрыгнул, расправляя затекшие ноги. Индеец равнодушно протянул руку и с бесстрастным лицом указал направление. — Справьтесь по компасу, — предложил его спутник, — и расплатитесь с ним. К силурийским песчаникам мы двинемся одни. — Придется, — нехотя согласился человек в широкополой шляпе и, забравшись снова в фургон, стал отсчитывать шиллинги. — Вот, бери, — сказал он, появляясь снова и протягивая раскрытую ладонь меднолицему всаднику. Тот взял деньги, долго недоверчиво пересчитывал, потом спрятал в потертый кожаный кисет и, не простившись, пустил коня рысью. — Заплатим вдвое! — прокричал ему вслед возница, вдруг спохватившись, но кричал напрасно. Пыли не было, из-под копыт летели камни и пригоршни крупного песка. Всадник в пончо — одежде, похожей на одеяло, в отверстие которого он продел голову, — начал вскачь огибать невысокий песчаный холм. Через двадцать секунд он навсегда скрылся от взоров раздосадованных путников за извилистым гребнем бугра. Эти двое продолжали еще стоять, прислушиваясь к щемящему чувству, возникшему после того, как затих вдали топот копыт. — Поехали, — нарочито спокойным тоном сказал человек с непокрытой головой, забираясь под брезент. Они тронулись и были в пути еще около трех часов, пока с вершины одного из самых высоких пригорков, изборожденного остриями скал, не увидели милях в четырех к западу голубую полоску моря, затянутую розоватой вуалью испарений. Авторучка снова выскользнула из потных пальцев и, прокатившись по тетради, беззвучно упала в песок. Рыжие песчинки уже не прилипали к перу: в ней не было чернил. Авторучка была грязной, со следами пальцев. Грязной была помятая толстая тетрадь. Грязными были руки. Одна из них протянулась и подобрала ручку с песка. — Утром доверху наполнил ее чернилами, и вот нет ни капли… В горячей печи они не могли бы высохнуть быстрее! Вот досадно! Не удается дописать всего несколько строк… — Человек еще раз встряхнул самописку. — Мистер Кроссби, ручка с вами? — Не ношу ее при себе. Приобрел печальный опыт. Держу в вещевом мешке. Кроссби выпрямился, вытирая пот с лица тыльной стороной руки. Плотный, среднего роста, он мог бы сойти за фермера с Дальнего Запада, но мягкие и тонкие черты лица выдавали в нем интеллигента. Его компаньон мистер Бигелоу, шатен с высоким прорезанным мелкими морщинами лбом, с несоразмерно длинными худыми руками и ногами, был на голову выше Кроссби. Вольный ветер этого странного места, места на «краю света», как о нем сказал привратник музея, растрепал его скудную шевелюру. Но вокруг не было никого, перед кем следовало бы ежеминутно причесываться, никого и ничего, кроме безотрадной пустыни, из песка которой досужий шутник повытаскал и разбросал по поверхности камни, какие только нашел: от тонкого, раковистого на излом кремниевого щебня и до гигантских скал, одетых в черную кору пустынного загара. Путники прибыли в эти края издалека с повозкой, запряженной парой крепких лошадей, и трудились в полную силу уже пятый час, раскапывая крупный рыжий песок. Квадратная площадка в десяток ярдов углубилась на несколько футов. По краям площадки высились неровные бугры выброшенного щебня, мелких камней, песка. Вал, окруживший яму разорванной волнистой линией, был черно-серого цвета. Он продолжался на внешней стороне бесконечными молчаливыми нагромождениями растрескавшихся скал, пепельных каменных глыб, переходя в бескрайних просторах слегка всхолмленной равнины в полустертую линию задымленного горизонта. Кроссби продолжал вяло копать еще несколько минут. Затем решительно отбросил лопату. Тяжелый дребезжащий шум камней внезапно смолк. И непривычная тишина, словно молотом, ударила людям в уши — они ощутили почти физическую боль. — От такой жары с ума можно сойти, — сказал Кроссби и сел на камень рядом с компаньоном. — Тепловой удар нам не грозит, — заговорил его спутник, — соли у нас достаточно. Недостаток ее в крови — дело нешуточное, когда в таком пекле жарятся только двое. — От камня веет, как от камина, — продолжал Кроссби, вставая и опускаясь на корточки, — а духота, словно в галерейных лесах на Луалабе, и такое чувство, что вот-вот хлынет проливной дождь… — Вы всегда страдали некоторым избытком воображения. Почему вы решили, что будет дождь? Это же почти Атакама, хотя и несколько в стороне. — Бигелоу критически оглядел фигуру Кроссби. Они были в серых запыленных брюках и выцветших синих рубахах с закатанными по локоть рукавами. — Вы заметили, Бигелоу, какой здесь временами ветер? — снова заговорил Кроссби и вдруг умолк. В этот момент где-то в вышине над ними задул ветер и вскоре стих, а на их разгоряченные лица вдруг повеяло струей сырого липкого воздуха. Кроссби в недоумении завертел головой, принюхиваясь. — Очень странно, — в задумчивости проговорил он, — вот опять. — Он переменил позу: — Вы почувствовали, чем запахло? Бигелоу посопел носом, но, казалось, не обнаружил ничего необыкновенного. — Да ничем особенным, — сказал он. — Да нет же, сэр. Вы разве не уловили запаха? Он очень необычен для этих мест… — Чепуха! Вы просто ошиблись. Что же необычного в нем? Не запах же дыма от костра пещерного человека! Здесь нет пещер и нет других отложений, кроме палеозойских. Вы это столь же хорошо знаете, коллега, как и я. Вы только взгляните, сколько нам еще предстоит работы, — вяло продолжал он, — а ведь мы не юноши. Вот вы толкуете о дожде. Ну какой дождь в этой бескрайней пустыне? И потом дождь бы только помешал нам. Возьмитесь-ка лучше за дело. И да сопутствует нам успех… — Нет, нет! — возразил Кроссби. — Сказать вам, какой запах приносит ветер? — Он лишен запаха, мистер Кроссби. — Запах дождя, грозового ливня! — Запах чего? Это у вас от перегрева. Прикройте чем-нибудь голову. Где ваша шляпа? Возьмите мою. — Да вы не спорьте! — почти рассердился Кроссби и стал грязным носовым платком протирать глаза. — В конце концов, — проговорил Бигелоу, — отчего бы и не быть дождю? Ведь дожди идут даже в Сахаре! А от нас до моря рукой подать. — Конечно, — сказал Кроссби, — запах дождя еще не самый дождь, но все же для пустыни запахи необычные. Впрочем, мы в низине, и возможно, что она обширна. Они приступили к работе. Уже через час их ждала первая находка. Исследователи наткнулись на стяжения. В конкрециях в каменных футлярах лежали кости. Некоторые футляры имели трещины и раскалывались под молотком, другие они нагревали в пламени спиртовок и бросали в холодную воду. В недрах конкреций обнажились кости небесно-голубого цвета. Люди удвоили осторожность и внимание. Лопаты были оставлены. Их заменили раскопочные ножи, которые принес Бигелоу. Открытие голубых костей словно влило в ученых новые силы, и они продолжали ползать на коленях по песку, острым камням и перерывать их руками даже тогда, когда, казалось, никаких ископаемых разрытый песок уже не содержал. Кроссби, оперировавший препаровальной иглой, поднял на спутника усталые глаза: — Это не совсем то, что мы надеялись найти, но все же и это интересно. Рыбы верхнего девона изучены в достаточной мере. Стоит ли загромождать повозку? — Мы вскрыли девонский пласт, — не отрываясь от работы, проговорил Бигелоу. — Силурийские обнажения надо искать в другом месте или глубже. Спустя минуту Бигелоу, жилистый и сухой, как трость, вновь стоял на коленях посреди груды песка и галечника в нескольких ярдах в стороне от Кроссби, угрюмо склонившись над позвоночником таинственного первичного четвероногого. Мягкой широкой кистью ученый торопливо помахивал взад и вперед, сметая с хрупкой поверхности песчинки. — Верхнедевонский стегоцефал, — отметил Бигелоу, — прекрасно сохранившиеся амфицельные позвонки — выпуклые спереди и вогнутые сзади. Классический позвоночник примитивных амфибий! — не удержался он от восторженного восклицания. — Взгляните, сэр! — Сейчас посмотрю, — отозвался Кроссби. — Опять запахло дождем или сыростью, — возвестил он и отложил иглу. Бигелоу оторвался от работы и поднял голову. — Почему же тогда на этих песках ничего не растет? — заметил он. По-видимому, если дожди и выпадают, то это случается крайне редко. — Может быть, мы прибыли сюда как раз накануне этого редчайшего случая? предположил Кроссби. Он выпрямился и испытующе оглядел пустынный горизонт. Кроссби простоял так несколько минут и вдруг почти физически ощутил угрожающее одиночество, которое начинало отовсюду наползать неясными предвечерними образами и казалось чутко подстерегающими тенями. Солнце садилось. Кроссби стоял и осматривался в задумчивости еще несколько минут. Потом машинально потянулся за сигаретой. Смутная, неосознанная тревога закрадывалась и в душу Бигелоу, но он умел не прислушиваться к ней и, опустившись на колени, с сочувственным видом наблюдал за не в меру впечатлительным коллегой. Минуты текли в молчании. В стороне знакомо и успокаивающе позвякивали сбруей лошади. Их выпрягли, и они стояли у фургона в тени с грустным видом, уныло понурив головы, изредка поводя ушами. — Может быть, вы и правы, — негромко произнес Бигелоу, — хотя и маловероятно. — Что такое? — переспросил Кроссби. Бигелоу медлил с ответом, он протянул руку за кистью, посматривая на компаньона. Тот одной рукой прикрыл глаза от низко стоявшего ослепительного солнца, а другой указал вдаль. — Да, — промолвил он, словно пришел к окончательному выводу, — воздух влажный… Похоже, что, несмотря на абсурдность дождя в пустыне, будет дождь… Что вы на это скажете, Бигелоу? Это феномен, почти феномен! вполголоса добавил он. — Здесь и колодцев никаких нет… Совершенно безводная и бесплодная местность! Дожди приходят оттуда. — И он указал рукой на юго-восток. — Влажный ветер дует с той стороны, — почти нехотя согласился Бигелоу, на которого упрямство компаньона наконец произвело впечатление. Они молча смотрели на неясные очертания гор… За их спинами небо потемнело, а горы впереди проступали сквозь золотистую дымку заката едва заметными зеленоватыми волнами. — Из-за той гряды, — сказал Бигелоу, подняв плечи и упершись костлявыми руками в бока. Ответа не последовало, и его коллега, покачиваясь на носках, все еще пристально вглядывался в затягивавшийся мглой таинственный зеленоватый горный массив на юге. — Кто знает, — произнес Кроссби и вернулся к прерванному делу. Опустившись на песчаный холмик, Бигелоу продолжал смотреть на кирпичного цвета дымку у кромки далеких скал, которая теперь сгустилась и расползлась по всему горизонту, поднимаясь выше, скрадывая и смягчая их суровые очертания. Он наблюдал, как тусклые краски на востоке быстро темнели, как застыл в пронизывающей тишине лик местности, изборожденный остриями скал. Странная напряженная дремота спустилась на равнину в чуткой предвечерней тиши. Поднявшись и сунув руки в карманы, Бигелоу принялся расхаживать перед грудами песка, а затем, привлеченный чем-то, направился к ближайшим обломкам скал, протянувшим к востоку длинные зубчатые тени. Достигнув их, он застыл в неподвижности, а затем Кроссби услышал, как тот издали зовет его. Кроссби приблизился и с удивлением уставился на странный след на песке. — Что вы об этом скажете? — услышал он голос Бигелоу. — Не правда ли, интересная находка? — Вот наглядное доказательство, что в здешних краях обитают крупные существа и что, стало быть, они как-то добывают для себя воду! — Может быть, они роют норы и достигают глубин, где песок сырой? — Кто знает? — задумчиво повторил Кроссби, не желая пускаться в пустые догадки. Оба исследователя опустились на колени и ползали вокруг больших и малых вдавленных полос на песке. Это были канавки, как если бы проволокли несколько небольших камней параллельно один другому и что-то более мягкое, но плотное между ними. Песок в этом месте оказался без камней, и исследователи рассмотрели в густеющих сумерках круглые полузасыпанные ямки, точно кто-то, передвигаясь, часто втыкал в песок палку. За ними следы протягивались еще ярдов на двадцать, а затем штрихи на песке и ямки были занесены полосами сыпучих песков. Люди остановились. — Вот досадно! — с горечью сказал Бигелоу. — Что они вам напоминают? — спросил его компаньон. — Ничего определенного. Не могу найти аналогии, — признался Бигелоу. — Пожалуй, если подумать хорошенько… — с неопределенной интонацией начал Кроссби, но не договорил. Он повернулся и обнаружил еще четыре следа. Исследователи направились к ним и, рассмотрев настолько внимательно, насколько позволял меркнущий свет, установили полное тождество с первым следом. Причем было похоже, что следы шли со стороны моря. Признаки жизни, рассеянные вокруг них, не только не успокоили двух ученых, но, напротив, вызвали почему-то неясную тревогу. Опасения их могли показаться надуманными, и они не выразили их даже друг другу, но после сделанных открытий они вопросительно оглядывались по сторонам. И когда одна из только что возникших и быстро множившихся теней бросилась им в глаза и заинтересовала их очертаниями, они вместе оглядели ее и, слегка разочарованные, но в то же время немного довольные, побрели к месту своих раскопок. Становилось прохладнее. Бигелоу, машинально оглядывавший песок вокруг себя, внезапно с силой оттолкнул Кроссби в сторону и отскочил сам. Кроссби, едва устояв на ногах, очумело уставился на компаньона. — Ваши шуточки, мистер… — он не кончил. — У вашей ноги… Глядите! Что-то быстро двигалось по песку совсем рядом с местом, где только что они прошли: нечто удлиненное размером с человеческую стопу. Цвет его был тускл и неясен, только края выделялись расплывчатыми багровыми пятнами да поднятый кверху суставчатый хвост с крючком. Существо имело четыре пары стремительно мелькавших коленчатых ног и полумесяцем разведенные клешни впереди. Оно бежало, проваливаясь в ямки и проворно выбираясь из них. Внешне оно очень походило на скорпиона, но во много раз увеличенного. Однако круглые полузасыпанные ямки и гигантские примятые полосы, наискось прочерченные штрихами, были не его следами. Возбужденные, изредка бросая отрывистые реплики, ученые издали наблюдали за маленьким чудовищем. Кроссби нетерпеливо сделал шаг к нему, но Бигелоу удержал его. — Мы спугнем… Вы, полагаю, поняли, что это не скорпион? — Чушь! — отмахнулся от него Кроссби. — Это скорпион, хотя и необычайный! — Я хотел сказать, — оправдывался Бигелоу, — что в наши дни таких скорпионов нет. — Да, ни в коллекциях, ни живыми я таких страшных уродов не встречал… Однако он может уйти от нас. — Мы помешаем ему. Но прежде надо узнать его повадки. Инстинкт или запах заставляет его спешить? Наверно, он направится к тем скалам. Там мы должны его поймать. — К нему не подступишься с голыми руками. — Зачем же?! Но взять живым! Большой скорпион вынырнул из-за кучки камней и, резко изменив направление, устремился к наметенной ветром миниатюрной дюне. И тотчас его клешни пришли в движение, что-то исследуя. Когда люди достигли дюны, он уже снова по прямой линии бежал к камням. — Скорее, — воскликнул Кроссби, — в камнях щели! Он уйдет! — Я задержу его. Бегите за ведром! Бигелоу поспешно возводил на пути скорпиона препятствия из песчаных валов и камней. Но чудовище немедленно преодолевало их. Мельком Бигелоу бросил взгляд на то, к чему стремился их необычный гость, и увидел побуревший от времени сухой хитиновый панцирь другого удивительного существа. Он вспотел, хотя с наступлением сумерек стало прохладно, прыгая на почтительном расстоянии от скорпиона и стараясь до прихода компаньона не подпустить его к камням. Подоспевший с ведром мистер Кроссби застал своего коллегу за странной игрой со скорпионом. — Бегите скорее, — прокричал он еще издали, — едва справляюсь! После четырех или пяти неудачных попыток они накрыли скорпиона ведром. Потом им удалось перевернуть его и камнем подтолкнуть злобно сопротивлявшийся «научный объект». Убедившись, что стенки для него слишком гладки, они поспешно возвратились к останкам другого скорпиона. Один взгляд на него поверг их в изумление. Его хищно изогнутое жало составляло свыше трети длины хвоста, а само чудовище, не имевшее клешней, было непомерно раздуто в средней части и намного превосходило то, которое бешено металось у них в ведре. — Это каркиносома скорпионис… — дрогнувшим голосом пробормотал мистер Кроссби и даже покачнулся от внезапно нахлынувшей дурноты. Сильно дрожавшей рукой он провел по вспотевшему лбу и опустился на песок. Песок под ним был жесток и холоден. — Еще новость, — устало произнес он, — гигантский морской скорпион из силурийского периода… Второго периода палеозойской эры! Уму непостижимо!.. Бигелоу почти с испугом смотрел на вполне свежие, отнюдь не ископаемые остатки каркиносомы. Ни слова не сказав, он ринулся к ведру. Затем так же молча, хлопнув руками по карманам, бегом пустился к фургону за спичками. Вскоре он появился весь мокрый, с расширенными от волнения глазами. Он чиркнул спичкой и поднес мигающий огонек к ведру. Там шевелилось нечто темное с оранжевыми пятнами по бокам суставчатого тела, тускло поблескивавшего под пламенем. Кроссби протянул руку и рванул ведро к себе. Оба тяжело и шумно дышали и, обжигая пальцы о спички, попеременно заглядывали в ведро. — Палеофонус нунтиус, — наконец выдавил из себя Бигелоу в изнеможении сел на песок. — Совершенно справедливо, — глухо, каким-то чужим голосом подтвердил Кроссби, — один из первых древнейших наземных скорпионов. Один из тех, кто вышел из морей, чтобы научиться дышать воздухом и заселить пустынные массивы суши. Сейчас ученые напоминали людей, внезапно лишившихся рассудка или увидевших вблизи сонмы надвигавшихся на них привидений. Полчаса молчаливых размышлений и несколько сигарет не прояснили загадочной ситуации. Собрав хитиновые части каркиносомы в рубашку Кроссби и осторожно подняв ведро с палеофонусом, исследователи возвратились к повозке. Не доверяя себе, они обратились к монографиям, и французский специалист по палеонтологической стратиграфии Термье окончательно рассеял их сомнения. Тогда они приступили к прерванному делу. В густейших сумерках извлекались из песка загадочные создания силурийских морей — граптолиты, внешне так похожие на нежные веточки растений или удивительные спирали с тонкой насечкой. В сланцах ученым попалось несколько ископаемых отпечатков панцирных рыб, так называемые разнощитковые — птераспис, телодус, ланаркия — и костнощитковые — цефаласпис, гемицикласпис. И Кроссби, и Бигелоу знали, чем объяснялось, что первые, самые малоподвижные рыбы — и они же первые позвоночные — всегда были одеты в панцирь, а также лишены челюстей, которые позволяли бы им хватать, кусать и пожирать друг друга. Но вместо челюстей у них имелось небольшое отверстие, через которое они засасывали лишь очень мелкую пищу. Их врагами были беспозвоночные (головоногие) спруты древности, заключенные иногда в чудовищной величины раковины — прямые или завитые кольцом — и обитавшие только в морях; а в пресных и малосоленых водах, где возникли панцирные рыбы, на них охотились огромные эвриптериды (скорпионоподобные существа) с сильными крупными клешнями и кусающими челюстями. Это и заставило рыб одеться в костяную броню. Вскоре после таинственных открытий Кроссби обнаружил часть черепа ранее найденного стегоцефала, наполовину заключенного в камень. Усталому Кроссби представилось, что в то время, когда владыками земли были гады, эта амфибия ползала тут в душных испарениях каменноугольных болот и гортанно квакала в сумрачной тиши готического леса. Теперь ее останки в беспорядке смешались, полураздавленные толщами песка. Кроссби действовал тонкой стальной иглой, осторожно короткими, щупающими уколами прочищая борозды на черепе от затвердевшего спекшегося песка. От этого занятия его отвлек Бигелоу. Он залил гипсом и забинтовал часть длинного позвоночника стегоцефала, у которого хвостовые позвонки еще придавливала тяжелая каменная глыба. Ломами они откатили камень, и Бигелоу направился к повозке за водой, чтобы развести дополнительно несколько фунтов гипса. Сквозь вой и свист внезапно поднявшегося ветра он услышал, как Кроссби прокричал ему вслед: — Я был прав, небо в тучах! Надо ждать грозы! Бранясь, Бигелоу полез в фургон. Он извлек алюминиевый таз, налил воды и принялся плескаться, наслаждаясь весьма относительной прохладой. Вытирать лицо он не стал, чтобы остудить его, а взглянув на свою рубашку, подумал о платяной щетке. Лихо выплеснув воду из таза на ближайшую лошадь, довольный собой, он снова забрался в фургон. При каждом резком движении от него поднималось серое облачко. В фургоне было темно, не лучше было и снаружи. Такое быстрое наступление темноты удивило его, и он выставил голову из фургона. Ветер все усиливался. Его унылые напевы, несущиеся со стороны изъеденных ветрами и непогодой камней и шероховатых выступов скал, порождали тревогу. Из-за летевших по сумрачному небу обрывков туч слабо проступавшие звезды меркли горстями. Раз или два вверху возникло и задрожало зеленоватым отблеском пламя. Рокот грома пришел издалека. Тогда Бигелоу вспомнил о мешке с гипсом и, спрыгнув с повозки, зашагал к разрытой площадке. Сумрак быстро сгущался, искажая очертания камней и скал, лишая их объемности и цвета. Все становилось однообразным, серым и плоским. Бигелоу предложил Кроссби последовать его примеру — пойти умыться. — Сейчас разразится ливень, — уверенно заявил Кроссби, — и для меня будет большим удовольствием освежиться в его струях. Вот когда я по-настоящему умоюсь! А вы, мистер Бигелоу, пока могли бы унести гипс. Я что-то устал, не хочется двигаться. Он остался лежать в яме, предвкушая удовольствие от первых капель дождя. Кроссби смотрел на еще светлевшую полоску неба, и мысли его снова вернулись к их странным открытиям. Сначала светлевшая полоска неба была шириной в его мизинец, но очень скоро она сократилась до толщины карандаша, как-то незаметно подошла к тонкому изломанному просвету, и в неуловимое мгновение края туч сошлись. Бигелоу удалялся. Шаги его быстро замирали. Он насвистывал монотонную мелодию, которая опротивела мистеру Кроссби с первых месяцев их знакомства. Во всем остальном Бигелоу был славным малым, если бы не эта его мелодия, которая неотступно преследовала его годами. Ведь даже классическая ария, повторенная сто тысяч раз подряд, способна вызвать у слушателей образ намыленной веревки. Мелкий дождь настиг Бигелоу возле повозки. Держа тяжелый бумажный мешок с гипсом в руках, он пробежал бегом последние несколько ярдов, прикрывая крафт-пакет от брызг. Поспешно распахнув брезентовый фартук фургона, он ощутил, как на его лицо и руки упали первые крупные капли необычно теплого, словно подогретого, дождя. Бигелоу вскочил в фургон и погрузился в кромешную тьму. Сзади из мглы и быстро нараставшего шелеста дождя длинная кривая молния распорола зигзагом небо, озаряя стены фургона, ящики для упаковки собранного материала, мешки с гипсом и прочую кладь. Вздрагивая и извиваясь, словно от собственного гнева, она мерцала целую секунду, осветив зеленым и фиолетовым огнем небеса и землю. При ее мертвящем свете ученый увидел в правом углу фургона свой чемодан. Раскаты грома глыбами тяжелых звуков покатились, сталкиваясь в небесах, и, еще более оглушительные, низвергались на землю. — Что за нелепая страна! — бросил в испуге Бигелоу и защелкал замками чемодана. Вслед за ослепительной вспышкой молнии наступила темнота. Стало темно, как в герметически закрытом ящике, и Бигелоу, у которого с некоторых пор возникла потребность высказывать наедине с собой мысли вслух, принялся браниться. Звук собственного голоса вселял бодрость и уверенность, даже когда поблизости творилось что-либо непонятное. Особенную бодрость он ощущал, когда бранился: в молодости с ним это случалось редко, но суровая жизнь в условиях экспедиции развила эту скверную привычку. Грубые, стертые от употребления слова брани имели свойство сообщать поразительную реальность происходящему, любое событие они ставили с головы на ноги. Всякая иллюзорность тотчас же исчезала, все становилось до противности понятным и будничным. Вслед за первой вспышкой с разных сторон горизонта бешено полыхнули снопы молний и по брезентовой кровле фургона с неистовой яростью забарабанил дождь. «Боже праведный, — подумал Бигелоу, — настоящий тропический ливень! И это в безжизненной пустыне!.. „Безжизненной?“ — поймал он себя на слове и задумался. — Чудак этот Кроссби! Он, конечно, все еще наслаждается дождем в своей яме!» — Надо извлечь фонарь, — сказал он вслух и стал ощупью пробираться в другой конец повозки. Он чиркнул спичкой и долгое время рылся во всякой всячине, загромождавшей повозку. Бидоны с водой и мешки с овсом лежали вперемежку с жестянками какао и коробками яичного порошка. Когда количество спичек в коробке убавилось на две трети, он отыскал «летучую мышь» и, немного успокоившись, водрузил фонарь на самом верху ящика для коллекций. Теперь он мог ясно видеть, что он вытряхивает из чемодана, и тут же приступил к не совсем планомерным поискам платяной щетки. Чертыхаясь и кляня дождь и ветер, он перекладывал с места на место содержимое чемодана сначала своего, потом чужого. Щетка не находилась. Груды верхнего и нижнего белья, носки, подтяжки, носовые платки, флаконы с одеколоном и кремы для бритья, бритвенный прибор с пружиной, портативный фотоаппарат фирмы «Аргус» с корпусом из кокосового ореха, дорожные мыльницы, пуговицы и карандаши и многое другое — все это он вывалил на давно не мытые доски пола, и теперь эта груда ждала рассортировки по чемоданам. — Это поставит в тупик кого угодно, — снова заговорил он вслух и присел на край ящика. Он не переставал удивляться, чем это занят под дождем Кроссби, почему не идет в фургон и не поможет ему отыскать щетку. Разуверившись в возможности найти платяную, он нерешительно поднял с пола зубную щетку, Щетка была совсем новая, недавно купленная, и Бигелоу только начал примериваться, нельзя ли ее использовать вместо платяной, когда его правая рука внезапно замерла у левого бока: чуть слышно, выделяясь из монотонного рева ливня, с грохотом обрушившегося на брезентовый верх фургона, донесся как будто испуганный возглас Кроссби: — Бигелоо-уу!.. Вслед за тем зазвенели сбруей лошади, словно хотели сорваться с невидимой привязи. Потом наступила томительная пауза, наполненная ревом ливня. И вдруг снова, но тише и так, что мороз пробежал по коже: — Биге-ее-ллл-оо-уу!.. Бигелоу съежился. Он втянул голову в плечи и, застыв в полуобороте к выходу из фургона, ждал, не повторится ли вопль. Сомнений не было: это мог кричать только Кроссби. Безликий, незримый ужас, рожденный воплями Кроссби, надвинулся на Бигелоу из мрака ночи, из грохота грозы. Выпавшая из пальцев зубная щетка заставила его сильно вздрогнуть. Язык стал сухим и словно прирос к гортани. Он коротко мысленно выругался, потом припомнил несколько слов молитвы. Белыми остановившимися глазами он глядел на колыхавшийся под ветром брезентовый фартук. Бигелоу явственно почувствовал, как множество мелких тонких иголок впились в ткани его носа, и ладони у него сразу вспотели. Необходимо было выйти из фургона и оказать какую-то помощь Кроссби. Выйти следовало немедленно. Что-то непонятное случилось с Кроссби… Что?! Что именно?! Желтый язычок огня в фонаре мигал от проникавшего в фургон ветра. Неожиданно будто над самым ухом истерически заржала лошадь. Холодная капля сползла от виска по щеке Бигелоу, и он машинально размазал ее рукой. Фонарь надо было погасить. Из освещенного фургона смотреть в тревожный ночной мрак, озаряемый скачущими огнями молний, стало невыносимо. Язычок пламени, дрожавший за стеклом, мог погаснуть и сам, но сейчас его следовало убить. И сделать это нужно было немедленно, чтобы глаза возможно быстрее освоились с темнотой снаружи и он мог бы заставить себя выйти в темноту, в ливень, в неизвестность… Но здесь, в совершенно безлюдном месте, маленький слабый язычок огня, едва освещавший изнутри повозку, казался единственным надежным другом, и Бигелоу не нашел в себе мужества изменить ему. Поколебавшись, он вдруг прикрыл фонарное стекло попавшейся под руку курткой Кроссби. «Не захватить ли фонарь с собой? Не стоит. Оброню еще на камнях». Давящий мрак немедленно завладел фургоном, и Бигелоу с громко стучащим сердцем внезапно рванулся к выходу. Он с силой налетел боком впотьмах на какой-то острый угол, сдавленно охнул, схватившись за бок, и, падая куда-то, нащупал вдруг рукой что-то упругое и колкое. Это оказалась застрявшая между ящиками платяная щетка. Острая боль от сильного ушиба и жесткая щетка вернули его из хаоса растравленного воображения в не менее фантастический реальный мир. Держась за бок, зажав в руке почему-то щетку, он устремился к выходу. В лицо ему с силой струями ударила вода. Бигелоу был преисполнен желания крикнуть и ободрить компаньона, но вода мгновенно залила ему рот, глаза и уши, и, пока протирал глаза кулаком и отплевывался, он передумал. Бигелоу выпрыгнул из фургона в непроглядную ночь, в ливень, хлеставший теплыми потоками, и не столько увидел, сколько почувствовал под ногами землю. В стороне, где должен был находиться Кроссби, все тонуло в кромешной тьме. Сквозь шумящую завесу дождя Бигелоу не различал никакого постороннего шума, кроме однообразного журчания и плеска падавшей воды. В какую бы сторону он ни смотрел — всюду стоял пугающий непроглядный мрак. Лишь напротив него — едва загоралась молния в туманном ореоле брызг — маячил черный, как смертный грех, фургон, отстегнутый фартук которого ветер трепал, как лоскут. Шляпа Бигелоу затерялась в фургоне, и по его непокрытой голове с редких слипшихся волос стекали ручьи теплой воды. В несколько мгновении Бигелоу промок до нитки и в нерешительности переминался с ноги на ногу. Вода непрерывно заливала ему глаза, и он совсем перестал что-либо видеть. Вдруг рядом с ним громко и испуганно всхрапнула лошадь, потом другая… Эти тревожные звуки сразу же внесли ясность в сбивчивые планы Бигелоу. Он круто повернулся, точно объятый непреодолимым страхом, и, выставив перед собой руки, обежал повозку, потом какой-то неясный темный предмет и схватил за узду ближайшую к себе лошадь. Она мелко дрожала, и Бигелоу почудилось, что от нее поднимается пар. Он провозился с полминуты, отвязывая лошадь от колеса фургона, и впервые почувствовал холод. Что-то заставило его освободить от привязи и вторую лошадь. С беспокойством поглядывая то на темный, готовый раствориться во мраке фургон, то себе под ноги, Бигелоу несмело побрел в сторону рабочей площадки. Рядом с ним, изредка звеня подковами о камни, переступали две расседланные лошади. Беспокойство их увеличивалось, они часто беспричинно упирались, затем, недовольно встряхнув головой, следовали дальше. Обдаваемый их теплым густым дыханием и чувствуя рядом их сильные тела, Бигелоу несколько успокоился и ускорил шаг. Он шел, напрягая слух, пока не почудилось впереди движение и слабый, едва различимый в шуме дождя хруст. Бигелоу замедлил шаг и вскоре остановился. Откровенный страх и боязнь встретиться с чем-то неизведанным сковали его члены. Тревога за Кроссби получала наконец определенное выражение. С его компаньоном что-то произошло, что, возможно, постигнет и его. Одна мысль — разделить с Кроссби его неведомую участь — наполнила его душу трепетом и вместе с тем породила острый, волнующий, чисто научный интерес. Через три или четыре десятка шагов от него находилась яма, и Бигелоу уже смутно различал что-то на ее дне, от чего явственно исходил слабый фосфорический свет и с жужжанием и сухими щелчками метались от стенки до стенки миниатюрные голубые молнии. Это явление не столько испугало Бигелоу, сколько ошеломило. Голубоватые маленькие огоньки напоминали искры и были ничтожно малы, чтобы сделать видимой внутренность ямы. При синевато-зеленой гигантской вспышке молнии он успел разглядеть, как на расчищенной площадке беспорядочно перемещались крупные, сверкавшие, словно вороненой сталью, темные существа. Искрящийся свет неожиданно пропал, раздался шрапнельный грохот, и все погрузилось в бездонную черную пучину, лишь раздразнив, но не насытив воображение. Новая вспышка зеленоватого огня заплясала по окрестности и снова осветила яму. Крупные диковинные существа, очень похожие на исполинских уплощенных мокриц, копошились в ней и перебегали из угла в угол. Они бегали на высоких ногах, которые издавали характерный хруст, ранее слышанный Бигелоу, и выгибали кверху, как скорпионы, широкие плоские хвосты, состоящие из сегментов. В них было нечто от чудовищных мокриц, раков и скорпионов. Они собрались кучей в одном месте и пытались взгромоздиться друг на друга. Молнии беспрестанно бороздили небо. В их непрерывных всплесках Бигелоу увидел, как плоские светящиеся существа в хитиновых панцирях из-за чего-то грызлись. Лошади заржали и уперлись. Инстинкт самосохранения обыкновенного человека уступил место щекочущему интересу палеонтолога. Бигелоу начал медленно приближаться к яме. Он, крадучись, подступал к площадке, таща за спиной лошадей. Сердце бешено стучало. Он судорожно ловил ртом воздух и непрерывно отплевывался от стекавших по лицу ручьев теплой воды. Вдруг он увидел над грудой галечника, справа от себя, качавшиеся в разные стороны, усаженные шипами коленчатые отростки, похожие на огромные клешни рака. Он сильно задрожал, и ноги его едва не подкосились. «Господи! Что это?» беззвучно шевельнулись губы. И сразу же вслед за клешнями в фиолетовом свете над грудой камней возникла большая, тупо закругленная морда. Перед нею взметнулись, что-то нащупывая, сходясь и расходясь, звонко щелкавшие в сочленениях клешни. Длинные усы начали метаться по воздуху, как две гибкие антенны, излучая сияние, подобное огням святого Эльма. — Что это? — пробормотал Бигелоу, хватаясь дрожащей рукой за подбородок. Не может быть… нонсенс… наваждение! — И он машинально в раздумье теребил пальцами мокрый подбородок. Потом провел по лицу свободной левой рукой. Видение не исчезало. Бигелоу поймал себя на мысли, что готовится вскочить на лошадь. Малодушие и чувство товарищества боролись в нем. Однако при виде внушительных клешней, тянувшихся к нему со всех сторон, и всего диковинного и отталкивающего облика обитателей здешних мест Бигелоу почувствовал, что теряет остатки самообладания. Вскочив на лошадь и ведя на поводу другую, он объехал яму и приблизился к ней с другой стороны, всматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит в ней. Лошадь неожиданно встала на дыбы, и Бигелоу почти сразу увидел Кроссби, лежавшего ничком и облепленного гигантскими скорпионами, как кусок сырого мяса мухами. Что-то странно знакомое почудилось Бигелоу в этих копошившихся существах. Они перелезали через Кроссби и падали. Их тела, состоявшие из сегментов, изгибались совсем как у раков и скорпионов, а хвосты оканчивались длинной острой шпорой или иглой. Когда чудовища прогибались, их блестящие, как будто отполированные, хитиновые панцири скрипели и потрескивали. Бигелоу яростно закричал, надеясь отпугнуть мерзких тварей от того, что когда-то было человеком, и, рывками дергая повод, понуждал лошадь спуститься в яму. Животное не слушалось и вдруг, испуганно заржав, резко подалось назад. Совсем рядом с копытами коня по земле скользнула длинная, чуть слышно потрескивавшая тень. Бигелоу нервно обернулся. Его глаза встретились с двумя огромными радужными матовыми блюдцами, пристально устремленными на него. Почти тотчас же он почувствовал в ноге болезненный укол, как от сильного электрического разряда, и фосфорические глаза блеснули. — Боже милостивый! — едва слышно выдохнул он. — Да ведь это силурийские гигантостраки, или ракоскорпионы… Помилуй боже! В самом деле они!.. Он не успел до конца изведать и осознать всю глубину нелепости этой встречи. Огромный ракоскорпион-птеригот, всплеснув по воздуху рачьим хвостом, щелкая клешнями, очень быстро, как скорпион, побежал к лошади. «А если в клешнях яд?» — пронзила Бигелоу мысль как молния, и над песками разнесся его нечеловеческий вопль. Вторая лошадь вырвала повод и с фырканьем унеслась в темноту, с шумом разбрасывая камни. Лошадь под Бигелоу вскинулась на дыбы и, отпрянув в сторону, помчалась в ночь навстречу ветвящимся стволам молний. От бешеной скачки Бигелоу начал сползать набок. Цепляясь изо всех сил за ускользающую из рук шею и режущую пальцы гриву, он оглядывался назад, на тело Кроссби, и видел, как над насыпью возникают все новые и новые силуэты клешней и как тускло светившиеся фосфорические диски загорались поверх песчаного вала. Бигелоу уже не кричал, а стонал от страха. Человек плохо понимал, где он и что с ним. Он висел на боку коня, ухватившись судорожно сцепленными пальцами за гриву, а ноги его волочились по песку. Лошадь старалась сбросить его — он мешал ей, — но человек держал ее мертвой хваткой. Совсем обезумев, Бигелоу всей тяжестью повис на поводе, пригибая к груди голову. Протащив его с десяток ярдов, лошадь, фыркая, остановилась. Несколько мгновений он лежал вверх лицом и отплевывался от хлеставшего дождя. Медленно приподнявшись на коленях, он обернулся. Собрав остаток сил, он снова полез на лошадь. Она брыкалась и норовила вырваться, но ему все же удалось утвердиться на ее скользкой спине. С трудом выпрямившись, он крепко сжал коня ногами и, держась за повод, перевел дух. «Как странно погиб Кроссби, — пришло ему на ум. — И могут ли это в самом деле быть гигантские ракоскорпионы силурийского периода, который отстоит от нашего времени на целые триста пятьдесят миллионов лет?! Но гигантостраки жили в воде и дышали жабрами, а эти загадочные ужасные существа рыщут по пескам… Впрочем, не кажущееся ли это несходство? Многие теперешние обитатели воды покидают ее, и, случается, надолго, крабы например. Они зажимают жабры, не давая им подсыхать, пока совершают свои грабительские налеты на побережья и даже забираются на вершины кокосовых пальм, как „пальмовые воры“, чтобы срезать и полакомиться нежной мякотью кокосовых орехов. А жабры силурийских ракоскорпионов, по-видимому, смачивает дождь. Он-то и позволяет им оставлять морскую воду и странствовать по пустыне, обыскивая пески. Они должны были найти прибежище в теплых водах у берегов. Обилие пищи, уединенность и почти изолированность от человеческого мира, отсутствие опасных врагов из рыб на мелководье должны были помочь колонии некогда всесильных разбойников прибрежья пережить пронесшиеся века. И только ли в одном месте?!» Дождь продолжал лить как из ведра. Взгляд Бигелоу рассеянно блуждал вокруг, пока при ослепительной вспышке молнии он не увидел вдалеке человеческий скелет. Как в трансе, он тронул коня и подъехал ближе. Кое-где скелет был еще прикрыт лохмотьями. Он лежал позвоночником вверх, и череп наполовину зарылся лицевой стороной в песок. Длинные пряди волос, смоченные дождем, прикрывали голову. Что-то шевельнулось в сознании всадника, и он расширенными глазами уставился на волосы. Потом внезапно резко обернулся. Ему вновь послышался знакомый хруст. Но теперь он, казалось, исходил отовсюду. И в тот же миг, как черный призрак, появилась вторая лошадь. Она мчалась во весь опор, шумно дыша, на остатке сил, тяжело барабаня подковами по камням, с развевающейся гривой; она промчалась стрелой в сотне ярдов от всадника. Лошадь под Бигелоу храпела и рыла песок копытами. Он увидел спины преследователей, отливавшие медно-голубым и зеленым, и невольно прикинул, что птериготы достигали в длину не менее девяти футов и, следовательно, являлись уникальными экземплярами. Их опережали более подвижные высоконогие стилонуры. Странная толпа чудовищ в отсветах электрических разрядов быстро растекалась в проходах скал, нащупывая запахи коней и человека. Бессчетная масса коленчатых ног издавала хруст и шелест, и шум этот быстро нарастал. Бигелоу нервно озирался. Гибкие суставчатые чудовища, над ископаемыми остатками которых он корпел всю жизнь, широкой дугой надвигались на него сзади и слева, оттесняя беглеца к морю. Лошадь под ним раздувала ноздри и мелко-мелко дрожала не то от холода, не то от страха. Бигелоу знобило. Спазмы перехватывали дыхание. Глаза застилали дождь и слезы. Он видел все новые разорванные цепи чудовищ. Внезапно всадник преобразился. «Как странно, как неестественно погиб Кроссби», — без устали повторял он, и его охватило бешенство. Он повернул коня навстречу ближним толпам и, пустив его, поскакал так, будто пошел в атаку. Но, еще не достигнув первых рядов пришельцев из силура, он в смятении увидел стремительно бежавший на него лес поднятых клешней и зажмурился… Он был уверен, что погиб. Прильнув к горячей влажной шее лошади, человек в оцепенении слушал, как часто-часто, все убыстряя ритм, в бешеной скачке застучали копыта лошади. По временам она оглашала окрестности тревожным ржанием, но не пыталась сбросить седока. Что-то трещало и хрустело вокруг него и больно кололо в пальцы ног и икры. Он приник к самой шее лошади, совсем слился с нею и слушал шум вокруг и молотом колотившееся сердце. Бигелоу ощутил, как лошадь поскользнулась, и понял, что это конец… Но страха не стало. Ритм скачки наполнял его душу трепетом. Он вдруг осознал, что жаждет борьбы, дикой, бессмысленной борьбы! Он хватал раскрытым ртом воздух, и прилив нежности к коню захлестнул его душу. Он глядел во мрак широко раскрытыми глазами, терся лицом о гриву и отплясывал нелепый ритмичный танец. Вокруг него грохотала гроза, но ему не было дела до нее. Хруст и треск стихли, лошадь пошла ровнее. Бигелоу мстительно думал о тех, кто повинен был в смерти Кроссби, и захотел вернуться и топтать их копытами коня, с наслаждением внимая хрусту дробящихся панцирей. Он сел прямее и осмотрелся, насколько позволяла темнота. Один из двоих, оставшийся в живых, он был спасен. Гроза утихла, но дождь, не тревожимый ветром, обильно поливал пески. Зарницы, бесшумно крадучись, вторгались в земной мир, спешили что-то осветить и меркли. Оставленный на равнине фургон, словно зевая, лениво приоткрывал под ветром входную щель. Брезент промок, и мешки с гипсом залило водой. За многие годы знойное солнце высушило их и обратило в камень. Однажды группа истомленных всадников, сбившись с пути, наткнулась на полузанесенную песком повозку. В эту ночь собравшиеся тучи не принесли дождя и под его мглистой завесой не совершилось нашествия на сушу из таинственных мелководных заливов. Путники были огорчены, что они не первыми побывали в этом «запретном» месте. Они обогатили себя «сувенирами» из фургона, нашли авторучку Бигелоу и остатки его блокнота, а также человеческий скелет в яме рядом с изъеденной ржавчиной лопатой. Они были уверены, что первыми принесли в цивилизованный мир весть о фургоне-призраке на «краю света»… Кое-кто в Европе еще помнил со слов теперь уже умерших друзей о двух неразлучных палеонтологах — специалистах по силуру, но почти никто не знал, что один из них после бесконечных мытарств по диким местам чилийских предгорий без документов и денег, но с небольшим жестяным бидоном через два года вернулся и торжеств в честь его приезда не было. Его во многом подозревали, и он замкнулся. А теперь перед ним сидел скромный симпатичный юноша, и старик согласился поведать ему историю двадцатишестилетней давности. Молодой человек сидел с плотно сжатыми губами и глядел в одну точку. — У нас с матерью нет даже его портрета, — неожиданно сказал он после длительного молчания. — Я хочу стать палеонтологом, помогите мне. — И он поднял на старика глаза. — Я хочу изучить мир, убивший моего отца… Профессор Бигелоу поперхнулся, умолк и, схватив со стола очки, во все глаза уставился на посетителя. Виктор Сапарин Чудовище подводного каньона 1 Рис. П. Павлинова Агапов уверял, что, если бы он не находился тогда на Луне, Калабушева не отправили бы в самый глубокий каньон на дне Индийского океана. — Это один из величайших упрямцев в солнечной системе! — говорил он горячо. — Если бы вы дали себе труд обратиться во Всемирное справочное бюро и попросили перечислить наименее подходящих людей для столь ответственной экспедиции, то Калабушева назвали бы в первом десятке. Те, кто готовил экспедицию, пожимали плечами: Калабушев был не только самым знающим, но просто единственным специалистом по морским змеям на нашей планете. Никто, кроме него, не интересовался полуфантастическими видениями, которые представлялись глазам пьяных или перепуганных матросов в далекую эпоху парусного флота. А он, как ярый коллекционер, собирал на протяжении всей жизни эти легендарные истории, выкапывая их из старинных книг и газет, изучая давно забытые архивы. Вряд ли Всемирная кибернетическая библиотека с ее миллиардами отсеков, в электронную память которых вот уже третий год вводились все основные сведения, добытые человечеством за предыдущие века, располагала хотя бы тысячной долей тех данных, которые находились в распоряжении Калабушева. И только он один мог сказать, что в его шкафах, набитых фотокопиями собранных со всего света документов, представляло хоть видимость научной ценности, а что следовало отнести к чистейшей фантазии. Но и он мог ошибаться. Этот упрямец верил в существование морских змеев, несмотря ни на что. Конечно, если бы налицо имелся еще хотя бы один знаток морских змеев, комиссия могла думать, кого из них посылать. Но выбора не было. Не послать же Калабушева в экспедицию, право на участие в которой он заслужил более чем кто-либо другой на свете, было бы слишком жестоко и несправедливо. Но так или иначе, а сейчас уже поздно было рассуждать, почему в экспедицию отправили именно Калабушева. Когда споры, поутихли, председательствующий академик Лавров перешел к главному: — Сейчас мы должны решить, собственно, не менее важный вопрос: кого послать на розыски Калабушева? Все почему-то посмотрели в мою сторону. До этого момента я полагал, что меня пригласили в качестве эксперта-глубоководника. И действительно, в ходе прений мне было задано несколько специальных вопросов. Но теперь от меня ждали чего-то другого. — Что скажете, капитан? — подбодрил меня Лавров. — Экспедиция более ответственная, — сказал я, — чем та, первая. Калабушев мог не найти своего морского змея — особой трагедии не произошло бы. Не найти Калабушева — совсем другое дело. — Мы это понимаем, капитан, — прищурил глаз Лавров. — Я не отказываюсь, — сказал я. Меня немного раздражал его прищуренный глаз. — Вопрос в том, кто лучше подготовлен для такого дела. Его и надо отправить. Мы не должны повторить ошибки с Калабушевым. — Какие у вас отводы? По традиции человек, получающий ответственное задание, обязан назвать недостатки, если они у него есть, которые могут помешать выполнению задания. — Отводов нет, — возразил я, — но соображения есть. Прежде всего я не верю в существование вашего знаменитого чудовища. Я облазил едва ли не все самые глубокие дыры Мирового океана и, могу вас заверить, ни разу не встречал ни морского змея, ни "Летучего голландца". — Но в существовании Калабушева вы не сомневаетесь? Глаз Лаврова оставался прищуренным, и это действовало мне на нервы. — А вам предстоит искать именно Калабушева, а не змея, — докончил Лавров. Он отвечал мне на моего "Летучего голландца". — Насколько я понимаю, Калабушев и змей должны быть где-то вместе, пробормотал я. — Повадок же змея я не представляю. — Никто из глубоководников не верит в морского змея, так же как и вы. Но вы один из опытнейших глубоководных асов. Это же спасательная экспедиция. — Тогда, — сказал я, — переведем разговор на деловую основу. Если вы поручаете операцию мне, я берусь в течение двух часов подобрать экипаж, на который… — Экипаж? — перебил меня Лавров. — Ни о каком экипаже не может быть и речи. Вы пойдете один. Я внимательно оглядел лица сидевших в креслах. Нет, это не та компания, которая собирается, чтобы разыгрывать на досуге бывалых капитанов. — Вопреки всем правилам?! — поразился я. Я покачал головой. Только что во всех деталях обсудили, к чему привело отступление от правил при организации экспедиции Калабушева, как тут же планируют новое крупнейшее нарушение! Было чему удивляться. — Все очень просто, капитан, — сказал Агапов. — Калабушев пошел на "Скате". Никто не знает, в какую он забился щель, от него никаких сигналов. Значит, разыскивать его надо тоже на корабле-малютке. Скажем прямо: вам придется, может быть, путешествовать не только под водой, но и под землей. Да, я уже слышал, конечно, о лабиринтах Тумберлинка. И версию о том, что это катакомбы, опустившиеся под воду. Может быть, там, где-нибудь в двадцать пятом колене, и обитает морской змей. Вполне возможно. Никто не побывал еще в странных норах, словно пробуравленных кем-то в подводных скалах. Кроме разве Калабушева. Тот, конечно, мог наплевать на все запреты. — Но ведь "Скат" двухместный, — сказал я. Не то чтобы я боялся. Но соблюдение некоторых элементарных правил входит в кровь и плоть старых глубоководников. Мы не мальчишки. — Второе место может понадобиться кому-то из спасаемых, — просто сказал Лавров. Я понял теперь их мысль. Они считали, что "Скат" Калабушева застрял в подводно-подземной ловушке. Вытащить судно на буксире, вероятно, не удастся. Значит, видимо, придется осуществлять "пересадку" пассажиров. — Кто напарником с Калабушевым? — спросил я. — Титов. Титова я знал. Абсолютно уравновешенный человек. Спокойный до флегматичности. Отличный "компенсатор", если можно так выразиться, для Калабушева. Данную ему инструкцию ни за что не нарушит, ни против одного пункта не пойдет, хоть взорвись все вокруг. — Кто начальником из них? — Калабушев. Положительно мне суждено сегодня без конца удивляться странностям комплектования этой экспедиции. — Калабушев не имел морального права соглашаться! — сказал я горячо. — Почему? — удивился Лавров. — Ведь он действительно своего рода специалист. — Но вы-то, вы! — настаивал я. Теперь я разделял возмущение Агапова. Вы как могли согласиться на назначение Калабушева? — А надо было начальником экспедиции назначить Титова? — Лавров смотрел на меня холодно и испытующе. Сейчас он начнет припирать меня к стенке. Я уже слышал, что он владеет искусством доказательств не хуже, чем чемпион мира по классической борьбе всеми ее приемами. — Первый раз, — в голосе Лаврова послышался оттенок удивления, — первый раз я отправил бы экспедицию, начальник которой не верит в ее цели, совершенно к ним равнодушен и не знает ни на гран предмет исследования. Вот это уж действительно было бы отступлением от всех правил! Я промолчал. Титов, конечно, хороший глубоководник. Но его специальность гидроакустика. Резон в рассуждениях Лаврова есть. — Известные биологи-глубоководники оказались занятыми. — Лавров угадал мою мысль. — Из свободных ни один не подходил ни по характеру, ни тем более по технической квалификации. Да, уж Титов мастер глубокого плавания, ничего не скажешь. Конечно, если уж начали с Калабушева, остальное вытекало одно из другого. Все сходилось к Калабушеву, точнее, к морскому змею, в существование которого он упрямо верил. — Ведь путешествие не считалось опасным, — заметил Лавров. — Никто не поручал им обследовать Тумберлинк. Просто крейсирование вдоль каньона — и все. Что произошло, никто не знает. — Скажите, — спросил я Лаврова напрямик, — а вы сами верите в этого… Лавров улыбнулся. — Я понимаю ваше недоумение. В двадцать первом веке — и вдруг старые матросские сказки. Но, видите ли, сказки это или нет, может окончательно выясниться именно в нашем веке. Парадокс? Никакого парадокса. Зоологи до сих пор спорят о некоторых представителях даже сухопутной фауны, были они или нет. А когда в прошлом веке ученые обнаружили кистеперую рыбу, они не хотели верить своим глазам. Считалось, что последние латимерии вымерли несколько десятков миллионов лет назад, уступив место другим видам. А потом поймали еще несколько латимерий. Что же, вы думаете, ископаемые рыбы стали возрождаться? Ничего подобного. Наука расширяла поиск — и больше латимерии стало попадаться на глаза ученым. Вспомните, что океаны во всей их толще начали обследовать сравнительно не так давно, а объединить свои усилия так, как это теперь делают ученые всей Земли, раньше они тоже не могли. — Но морских змеев что-то до сих пор не попадалось, — заметил я. — Их, этих змеев, может быть, всего один или два, — серьезно сказал Лавров. — И вот где-то в последнем убежище их нашли. — Раньше они почему-то чаще попадались на глаза, — сказал я. — И не стеснялись людей. Если верить сочинениям, которыми набиты шкафы Калабушева. — Калабушев считает, что морские змеи — глубоководные существа, — все так же серьезно разъяснял Лавров. — А на поверхность выносились их трупы. Волнение, ветер и воображение людей придавали им облик живых. Потом их съедали птицы и рыбы. Существа вымирали, и поэтому их перестали встречать. Но, возможно, одна пара осталась. — Я лично… — Я ученый, — сухо прервал меня Лавров. — Мне нужны факты. А всякие "верю" или "не верю" не область науки. — Я просто хотел сказать, — с ходу парировал я, — что Калабушев, возможно, как раз сейчас берет интервью у последнего из последних змеев. И что я лично сделаю все, что от меня зависит, чтобы это интервью не пропало для науки. Не гарантирую, что доставлю вам сюда морского змея, но Калабушева разыскать постараюсь. Моя задиристость не очень их удивила. Они, должно быть, уже знали кое-что обо мне. — Отлично, — сказал Агапов. — Я всегда считал, что правильный выбор состава экспедиции — половина ее успеха. Когда вы собираетесь отправиться, капитан? — Через пятнадцать минут после того, как вы ответите мне на последний вопрос. — Говорите. — Что вам известно о характере Калабушева? Ведь вы его как будто хорошо знаете. — Понимаю. Я должен сказать то, что может облегчить ваши поиски. — Вот именно. Я должен представить себе, как бы поступил в том или ином случае Калабушев. Как поступил бы человек моего склада, я представляю. Как поступит Титов, я знаю точно. Про его действия я могу рассказать точнее, чем про свои. Таким образом, в уравнении одно неизвестное, от которого зависит все. Я не психолог, но мне придется заняться психологией. — Трудно сказать, как поступит человек в неожиданных обстоятельствах, в раздумье сказал Агапов. — Известно одно: он очень упрям. К змеям у него страсть коллекционера. Представляете, на что способен такой человек, если ему представится реальная возможность пополнить свою коллекцию, допустим, самое маленькое — фотографией настоящего змея! Или хотя бы чего-то неизвестного нам, что принимали за змея. Что сказать еще? Он бесстрашен. Не знаю, не является ли это в данном случае осложняющим обстоятельством. По профессии он спелеолог. — Спелеолог! — Я потер лоб. Этого еще недоставало!.. Я вспомнил опубликованную недавно статистику Контроля безопасности. Из нее вытекало, что по количеству несчастных случаев спелеологи занимают одно из первых мест среди других исследователей природы. Они залезают в такие тараканьи щели, где ничтожный сдвиг глубинной породы может привести к опасным последствиям. Основная причина, пояснял представитель Контроля безопасности, большинства происшествий — в нежелании исследователей укреплять пещеры и подземные ходы до первого проникновения туда людей. Те, с кем что-то случалось, как правило, хотели сначала изучить открытую ими полость земли в нетронутом виде, в каком ее создала природа. А потом уже они собирались пробивать запасные выходы, оборудовать комфортабельные штольни, ставить подпорки и защитные сетки. Далее, помнится, излагались советы Контроля безопасности, как сочетать требования науки и условия безопасного пребывания людей под землей. Дошли ли только эти здравые рекомендации до Калабушева? — Все ясно, — сказал я. — Я отправлюсь немедленно. — На аэродроме ждут, — сказал академик Лавров. 2 В эпоху парусного флота, когда морские змеи встречались так же часто, как непредугаданные штормы и штили, всякое порядочное описание морского путешествия начиналось с характеристики судна. "17 июня 1741 года я ступил на палубу "Сидонии", — читал я в одной из фотокопий, пачкой которых снабдили меня на дорогу. — "Сидония" представляла собой прелестную трехмачтовую шхуну водоизмещением в 500 тонн, с такими искусными обводами носовой части, что они вызывали восхищение у каждого настоящего моряка". Я решил, что не стоит нарушать эту традицию. Тем более что некий юный герой, ступивший на палубу прелестной "Сидонии", спустя некоторое время получил возможность собственными глазами разглядывать морского змея, что, возможно, предстоит и мне. На "палубу" "Ската" я ступил на суше. Неспециалисты-глубоководники, возможно, не знают, как выглядит и что представляет собой "Скат". Ничего похожего на известные всем автоматические драги — огромные машины, ползающие по дну океанов и подбирающие руду, похожую на рассыпанную картошку. Мало сходства и с глубоководными исследовательскими или тем более туристскими суднами, изображениями которых пестрят страницы журналов. Ни подавляющих воображение размеров, ни могучих горизонтальных и вертикальных винтов, ни струйных аппаратов, действующих по принципу реактивного движения. Ни, замечу тут же, комфорта внутри. Представьте себе геометрически правильный шар из прозрачного материала диаметром около двух метров. Шар, как планета Сатурн, опоясан плоским кольцом, вытянутым в одном направлении этаким эллиптическим блином. Блин толще там, где он примыкает к шару и совсем тонкий по краям. Вот, в сущности, и все. Если не считать, конечно, тысячи дополнительных устройств. Не всякий заметит, что прозрачный шар двойной, то есть внутри наружного шара находится внутренний. Внутренний шар и есть та гондола, в которой я сижу. Он так сбалансирован по центру тяжести, что мое сиденье и пустующее кресло напарника, все приборы и рукоятки управления занимают одно и то же положение в пространстве независимо от того, как ведет себя наружная оболочка со своим блином. "Скат" может плыть хоть "вверх животом", я этого даже не замечу. Что касается того, что я назвал "блином", то это и обводы судна, и его двигатель, и движитель, и осязающее устройство. Гибкое, словно мускулистое, "туловище" может принимать самую различную форму, изгибаться, совершать колебательные движения частично или целиком — словом, плыть естественно и непринужденно. С точки зрения маневренности лучшего глубоководного аппарата свет еще не видел. Предназначенный для детальных обследований горных хребтов и долин, узких каньонов и кратеров подводных вулканов, он по безопасности не имеет себе равных. Сколько я ни плавал в глубинах, я ни разу не видел, чтобы какая-нибудь живая рыбина, пусть самая крупная и неуклюжая, застряла бы где-нибудь в каменной подводной ловушке. А "Скат" последней модели по своей чувствительности к окружающей среде и техническому оснащению превосходит любую самую ловкую и сильную владычицу подводного царства. Для Калабушева избрали правильное судно. "Скат" может легко удрать от любого морского змея или парализовать его электрическим зарядом, если бы это понадобилось. Итак, я сидел в кабине, а "Скат" был подвешен к вертолету, который мчал нас в отдаленнейший район Индийского океана. Я предпочел занять место в кабине еще на аэродроме. Конечно, самозадраивающиеся устройства срабатывают и в воздухе и в воде, но посадка "всухую", во-первых, отнимает меньше времени, и, во-вторых, что там ни говори, более надежна. Я не хотел рисковать тем, что какой-нибудь винт не займет нужного положения из-за пустячной причины вроде тряски и автоматы откажутся погружать "Скат". Мне это ничем не грозило, но Калабушеву и Титову пришлось бы дожидаться меня гораздо дольше. Опыт видавших виды глубоководников в том и заключается, что они учитывают тысячи мелочей, до которых не всегда доходят "мозги" приборов. Я подумал о Титове и Калабушеве. Калабушев бесстрашен. Но мне представлялось, что его бесстрашие или его мужество, не знаю, как лучше назвать, — бесстрашие одержимого. Вывести же Титова из состояния душевного равновесия почти невозможно. Почти?.. Гм… Меня стали одолевать сомнения. В самом деле. Титов всегда находился в окружении глубоководников, людей, владеющих собой и не фантазеров. С партнером типа Калабушева он встретился впервые. И вот они заперты вдвоем в тесной кабине. Что произойдет, если "кремень" Титов будет подвергаться в этих условиях воздействию "огнива" Калабушева? Какие искры высекутся? Мне приходилось видеть людей, которые уже в пожилом возрасте впервые принимали участие в охоте. Иные с иронической улыбкой брали в руки ружье, но после первого же выстрела вдруг совершенно преображались. Не мог ли азарт коллекционера или охотника овладеть и Титовым? Перебирая врученную мне пачку фотографий, я стал пристально разглядывать ту, из-за которой, собственно, и разгорелся весь сыр-бор. Ее передала телекамера, спущенная на длинном тросе с борта надводного исследовательского судна. Прямо на меня, то есть прямо на камеру, смотрела морда какого-то чудовища. Три глаза на лбу сверкали холодно и бездумно. Взгляд существа, стоящего на низкой ступени развития, действующего без всякого проблеска сознания, рефлекторно, словно автомат. Страшный взгляд, от которого мороз продирал по коже. Широко раскрытая пасть, свидетельствующая о развитой функции хватания, могучий капкан с неровными, грубо выделанными зубьями. О размерах пасти судить трудно, так как неизвестно, с какого расстояния сделан снимок. От такого зверя можно прийти в ажиотаж, даже не будучи зараженным одержимостью Калабушева. Легко представить, что ощутили бы разведчики, если бы они встретились с подобным чудищем лицом к лицу. Я перевернул фото. На обороте краткая выписка из научного протокола. Телекамера передала снимок. Затем — это наблюдали на экране на борту судна — раскрытая пасть вдруг резко придвинулась к камере, мелькнул сверкнувший в луче света зуб, наблюдатели увидели что-то похожее на глотку, и наступил мрак. Трос, к которому была привязана камера, натянулся, как леса, когда попадается крупная рыба. Попытки вытянуть добычу ни к чему не привели. После десятиминутной борьбы, во время которой трос то наматывали на барабан лебедки, то спускали, чтобы ослабить натяжение, он оборвался, и чудовище, заглотившее камеру, исчезло. Судя по размерам камеры, существо, с такой легкостью расправившееся с ней, должно быть не маленьким. Биологи ничего похожего не видывали и не описывали в своих трудах. Разгорелись споры, в которые неожиданно вмешался Калабушев. Увидев фото, которое передавали по земному телевидению, он "опознал" в незнакомом чудовище морского змея. В доказательство он привел несколько тысяч письменных, запротоколированных свидетельств и рисунки художников прошлых веков. Одно из "доказательств" находилось в моих руках, в той же пачке фотокопий. Трехглазое чудище с раскрытой пастью гналось за утлым суденышком, удиравшим на всех парусах. На корме один из матросов стоял на коленях и простирал руки к небу. Туловище змея скрывалось в воде, над поверхностью выступали только похожие на горбы верхушки толстых колец. Это не совсем сходилось с версией Калабушева насчет тоге, что морские змеи на поверхность поднимались только мертвыми, зато "портретное сходство" почти полное. — Капитан, вы не заснули? — окликнули меня. С экрана на меня смотрел улыбающийся Агапов. — Все в порядке. Пытаюсь построить какую-нибудь правдоподобную версию. Не вести же поиски наобум! — Попробуйте, — ободрил меня Агапов. — Я специально прилетел с Луны, чтобы участвовать в разгадке. И выслушал уже по крайней мере десяток гипотез. Ваши соображения особенно интересны. — Я исхожу из самого крайнего предположения, — сказал я. — Случилось что-то такое, что заставило забыться даже такого человека, как Титов. Командиром судна оставался все же Титов, и по инструкции он мог не подчиниться Калабушеву, если бы тот потребовал от него, допустим, неразумных действий. С другой стороны, Титов, если бы он и предпринял что-то выходящее за обычные рамки, непременно информировал бы заранее о своем решении судно, крейсирующее на поверхности. Вывод один: он но успел этого сделать. Произошло внезапно что-то такое, что разом вывело из строя Титова. — Например, "Скат" налетел на подводную скалу из-за ошибки локатора? — Тогда бы автоматы передали на поверхность сигнал бедствия. — Значит… — Логически рассуждая, — вздохнул я, — приходим к выводу, что Титова вывело из строя не какое-то физическое препятствие, а чисто психологический фактор. — Не хотите ли вы сказать, что Титов мог, попросту говоря, психануть? — Нет. Просто Титов мог чему-нибудь очень сильно удивиться. На миг. А секунду спустя, когда он вполне овладел собой, действовать оказалось поздно. — То есть они встретились со змеем? — С чем-то глубоко поразившим Титова. — И это "что-то" реагировало первым и первым напало на "Скат". — Не так просто, — сказал я. — Автоматы сработали бы. И, уж во всяком случае, картина того, что произошло, лежала бы сейчас у нас в руках в виде катушки с магнитной записью. А мы не получили даже фото. Разговор оборвался. Сквозь нижнюю часть кабины я видел поверхность океана. В полосе, ограниченной плавучими радиомаяками, шли огромные грузовые корабли плавных, обтекаемых форм, один за другим, словно в кильватерном строю, не оставляя ни полоски дыма. Картина, мало похожая на фотокопии, которые я продолжал держать в руках. Мы пересекали Великую трансокеанскую дорогу, связывающую порты — конечные станции трансконтинентальных железных дорог. Товарные составы продолжали путешествовать морем, чтобы потом снова стать на рельсы. Потом внизу снова распростерлась водная пустыня. Мы приближались к району, лежащему в стороне от морских шоссе. Прямо под нами прошло стадо китов. Его пасли пять крошечных корабликов, которые могли нырять и даже плыть под водой не хуже своих подопечных. Четыре кораблика-пастуха шли по бокам стада, а пятый замыкал шествие. Я знал, что они создают в воде электрическое поле, которое не дает китам выйти за пределы заграждения. Впереди плыли "вожаки" — механизированные макеты животных, за которыми тянулось все стадо. Сколько я ни смотрел, я не мог отличить настоящих китов от имитации. Головные киты, настоящие или искусственные, спокойно рассекали воду, ударяя мощными хвостами, иногда играя, показывали широкую спину или уходили под воду, выбрасывая по возвращении на поверхность высокий фонтан, — и все это совершенно одинаково. Остальные, обыкновенные киты, шли за ними. Китам, наверно, казалось, что они просто плывут. На самом же деле стадо перегоняли на пастбище, богатое планктоном. И вот, наконец, небольшое судно, стоящее на месте. Исследовательский корабль "Искатель". — Приготовиться! — говорит Агапов. 3 Меня сбрасывают аккуратно, по всем правилам. Я падаю, как семя вяза, чуть планирую, касаюсь поверхности воды почти горизонтально и тону. Через минуту включаю двигатели. Тело "Ската" начинает шевелиться, и тут же появляется акула. Такой красотки я не встречал еще ни разу. Когда она делала первое кольцо и проходила перед моими глазами, мне показалось, что ее туловище будет тянуться без конца. Не думайте, что я не имел дела с акулами. Но о таких экземплярах ходят только легенды. Акула, видимо, основательно проголодалась — нападать на китов, защищенных электрическим током, не так-то просто, и "Скат" заинтересовал ее отнюдь не с точки зрения чистой любознательности. За кого она приняла плывущее в воде, работающее всем туловищем "существо", не берусь судить, но, едва описав второй круг, бросилась на мой корабль. Акула впилась в самый край "Ската", словно собиралась отхватить от него кусок. Но совсем тонкая кромка плавника "Ската" прочнее стали. Я включил ток. Серповидная пасть разжалась, длинное туловище перевернулось вверх брюхом, и "тигр глубин" стал всплывать, как бревно. — Примите трофей, — сообщил я наверх. — Сгодится для музея. — Держите корпус под током, — посоветовал Агапов. Он уже высадился с вертолета и находился на борту "Искателя". Мое местопребывание автоматически отмечалось там на экране, снабженном шкалой глубины. Я подумал о том, как же надводные наблюдатели ухитрились потерять след Калабушева и Титова? Ведь на экране виден не только мой "Скат", но и контур дна, вычерчиваемый локатором. "Скат" опускался на дно, делая колебательные движения то в одну, то в другую сторону. Потом я перевел корабль на снижение по крутой спирали. Само собой разумеется, что мое кресло находилось все время в горизонтальном положении, и я мог спокойно наблюдать за окружающей обстановкой. "Блин", окаймляющий кабину, постепенно сплющивался, уменьшая объем с повышением глубины. Это тоже была одна из хитростей его устройства. Вода темнела и темнела, и я, наконец, включил свет. Длинная и тощая рыбина с выпученными глазами подошла почти вплотную и уставилась на огонь. Последние километры я странствовал в полном одиночестве. Время от времени я проверял связь. И на ультразвуке и на тех радиоволнах, что проходят через воду, аппаратура действовала безотказно. Я видел на экране лицо Агапова почти без искажений. Он смотрел на меня внимательно и настороженно. Что же все-таки подстерегло Титова? Я снова подумал о Титове, потому что он управлял "Скатом". Внезапный приступ болезни? Он был абсолютно здоров — его проверяли перед спуском. Потом приборы сообщили бы о любых существенных изменениях в его организме. Я сижу, откинувшись в кресле, всматриваюсь в мерцающий туман, за которым начинается стена мрака, мурлычу что-то под нос, а наверху, на палубе "Искателя", знают, как бьется у меня пульс, слышат мое дыхание и исследуют меня все время так, словно я нахожусь в клинике у докторов. Локаторы запищали: на всех экранах появились скалы; они окружили кабину, словно собирались ее раздавить. В тот же миг донный локатор сообщил, что мой "Скат" сейчас ляжет на грунт. Очевидно, я попал в яму, углубление среди скал. Не очутился ли в таком же колодце "Скат-1"? Нет, приборы доложили бы об этом. Осторожно маневрируя, я выбрался из ловушки. — Что там? — спросил Агапов. Он наблюдал за мной непрерывно. На его экране неразличимы те детали дна, которые вижу я. — Порядок, — отвечаю я, ведя "Скат" между почти отвесными стенками. — Не спешите, — советует Агапов. — Исследуйте каждый метр. На миг мне приходит в голову почти фантастическая мысль. А что, если где-нибудь на дне лежит корабль, затонувший в стародавние времена? И "Скат-1" проскользнул в открытый люк, а потом застрял в полуразрушенном трюме. Металлическая обшивка корабля не пропускает радиоволн, отсюда перерыв связи. Но нет! Эта версия отпадает: Титов не полез бы в трюм, не поставив в известность "Искатель" и не получив согласия. А Калабушеву незачем было толкать Титова на столь рискованные действия. Разве только что змееведу померещился в зияющей дыре затонувшего корабля хвост морского змея. Я выбрался на относительный простор. Передо мной лежал каньон, узкий и глубокий. Я решил идти над самым дном. Локатор рисовал на переднем экране картину ущелья до его поворота. Прожектор, который я включил, пронизывал толщу воды на несколько десятков метров. Я различал далекие и близкие тени. Слева лежала густая тень. Я приблизился и, посветив, увидел, что стенка каньона здесь как бы подмыта: внизу образовалось что-то вроде желоба. — Поищу в щели! — сказал я Агапову. Тот не ответил. Я взглянул на экран: изображение исчезло. Приборы, контролирующие связь, показали: связь не действует. Аппаратура не могла выйти из строя. Приборы, следящие за ее состоянием, докладывали: все в исправности. Будь иначе, они давно подняли бы панику. Машинально поднял я глаза вверх. В затруднительных случаях мы иногда ищем почему-то решение на потолке. И увидел ответ. Скалы, нависшие над моим "Скатом", отсекали его от внешнего мира. Ни ультразвук, ни радиоволны прямого распространения не доходили до "Искателя". Для наблюдателей там, на борту, я исчез — с экрана и из всех каналов связи. "Искатель" должен был подвинуться правее от моего курса вдоль каньона, и связь моментально восстановилась бы. Прежде чем лезть сюда, мне следовало договориться о маневре связи с "Искателем". Сейчас я должен немедленно выйти из желоба, и меня тотчас же увидят и услышат. Не ту же ли ошибку совершил Титов? Я сделал непростительный мелкий промах, но он помог мне разгадать причину возможного неожиданного перерыва связи со "Скатом-1". Объяснение оказалось на редкость простое. К сожалению, подобные элементарные глупости случаются и с опытными глубоководниками. Я протянул руку к рычагу управления "Скатом" и… замер. Впереди, в самой глубине каньона, шевелилось и изгибалось какое-то длинное тело. Во всяком деле я люблю точность, но сколько я ни старался как можно хладнокровнее прикинуть на глаз размеры чудовищного существа, почти заполнившего каньон, у меня никак не получалось меньше ста метров. Я бы но поверил никому, кто попытался бы рассказать мне о чем-то подобном, но не верить своим глазам я не мог. Я тотчас снял руку с рычага. Прежде чем выводить "Скат" из желоба-укрытия, следовало кое-что обдумать. Я попробовал смерить расстояние до "змея" — буду называть его так — с помощью локатора, а заодно поточнее определить его размеры. Но луч локатора упирался в нависшие скалы: я ведь все еще находился в желобе. Со своего бокового кресла, только сильно наклонившись вправо и прижав лицо к прозрачной стенке кабины, я мог с полной отчетливостью видеть лениво шевелившееся чудовище. Я невольно подумал: хватит ли у моего "Ската" тока, чтобы оглушить такую могучую тварь? А если змей сам заряжен электричеством, как это бывает у обитателей морских глубин, тогда что? Какой силы разряд способен обрушить он на "Скат"? Ведь это должна быть настоящая электростанция, по сравнению с которой электрохозяйство "Ската" — сущие пустяки. Взглянув еще раз на змея, я увидел нечто такое, отчего кровь застыла у меня в жилах. Змей изогнулся, и я заметил странное утолщение почти в самой середине его туловища. Случалось ли вам видеть, как змея заглатывает лягушку? Пресмыкающееся, захватив жертву в пасть, которая у него шире туловища, натягивается на заглоченную добычу, словно чулок. При взгляде на змею видно, где находится сейчас несчастная лягушка и как она в результате судорожных толчков туловища подвигается все ближе к желудку змеи. Вот такая же картина была сейчас передо мной. Исполинский змей, видимо, заглотал что-то с трудом поместившееся в его туловище. Самое страшное заключалось в том, что это "что-то" имело овальную форму и размеры "Ската". Я раздумывал всего одну минуту. Надо немедленно атаковать и взрезать любым путем его брюхо, пусть меня потом, проклянут все биологи за то, что я не позаботился сохранить никем не виданную диковину в живых. Подкрасться к чудовищу как можно ближе и напасть на него, прежде чем оно заметит меня! Ведь оно может и просто удрать… Осторожно я стал подвигаться вперед. В каньоне действовало течение, как это бывает на глубинах, и оно несколько затрудняло мои маневры. Во время одного из таких маневров я потерял змея из поля зрения. Каньон делал изгиб. Я осторожно подвигался к повороту. Только я просунул нос "Ската" в закоулок, как увидел прямо перед собой огромную открытую пасть. Как ни коротко длилось мгновение, я успел различить три холодных глаза, глядевших на меня, не моргая, неровные зубы, вспыхнувшие в свете прожектора… Затем пасть бросилась на меня. Я успел нажать кнопку электрозащиты. Это не вызвало никакой ответной реакции. Локаторы жалобно пищали, крича об опасности со всех сторон, о замкнутости пространства, в котором я очутился. Я дал резкий и сильный задний ход. Пройдя не больше трех метров, "Скат" уперся гибким и упругим плавником в какое-то препятствие. Оно не поддавалось нажиму. Еще два толчка с разгону — и тот же результат. Тогда я выключил двигатель. Что мне еще оставалось делать? "Скат" тотчас же понесло вперед, или, вернее сказать, внутрь хода, в котором я находился. Локаторы показывали близкие стены со всех сторон, а в свете фонаря я различал неясные пятна на темном фоне. Пятна двигались, а корпус "Ската" вздрагивал от непрерывных толчков. Толчки напоминали мне глотательные движения. Как только это "что-то" проглотившее мое судно не подавится мною и моим "Скатом"! Во всяком случае, пока что "внутри" было не так уж тесно. Не успел я это подумать, как ход, по которому судорожными толчками продвигался "Скат", вдруг сузился. Стенки теперь почти обжимали кабину. Но мелкими рывками судно пропихивалось дальше. Мне показалось, что мой путь не прямой, а с поворотами или изгибами. "Может быть, эта бестия выписывает своим туловищем сейчас восьмерки", — подумал я. Я не испытывал страха. Если даже меня на самом деле проглотил змей, я всегда успею взрезать "его" изнутри с помощью ультразвукового ножа. И тогда он может глотать меня снова, пока ему не надоест или до его тупой башки не дойдет, в чем тут фокус. Хватательные движения у него, конечно, чисто рефлекторные, он набрасывается на любое движущееся тело, подобно пружине, сорвавшейся с замка. Непонятно только, почему на "Скате-1" не воспользовались ножом? Может быть, с Титовым что-то приключилось, а Калабушев не знает, как управлять инструментом? Или этот упрямец решил поселиться в морском змее, лишь бы тот не погиб для науки? А возможно, ему пришла в голову мысль дождаться, пока змея не поймают и не оперируют по всем правилам хирургии, под наркозом, наложив аккуратненькие швы! Ну нет, на такую жертву я не способен. Я брался отыскать Калабушева, а не пополнять рацион морского змея, каких бы размеров тот ни достигал и какую бы ценность для науки ни представлял. Но, может быть, эта первобытная бестия бронирована и не разрезается ни изнутри, ни снаружи слабым лучиком ультразвука? В конце концов "Скат" не конструировался для борьбы с таким противником. Серия мелких толчков заставила "Скат" неприятно завибрировать. Во время одного из толчков я нечаянно выключил свет. В следующее мгновение "Скат" проскочил узость, а я увидел впереди… Мне захотелось ущипнуть себя. Впереди я увидел светящееся пятно. Оно было довольно правильной круглой формы. Пятно быстро приближалось. Я узнал… "Скат-1". 4 Да, "Скат-1", зажатый чем-то похожим не то на мускулы, не то на ткани, почти наполовину утопленный в чем-то, высовывался краем диска мне навстречу. Кабина светилась. Внутри, словно в фантастическом аквариуме, виднелись две движущиеся тени. Так состоялась наша встреча. Я немедленно включил свет, и меня тотчас же заметили. Я не мог подвести свою кабину вплотную к кабине Калабушева — Титова, и очень жаль. Вверху и внизу у каждой кабины имелись люки, закрытые крышками, небольшие, но достаточные, чтобы пролез человек. Если бы я мог расположить свою кабину прямо над кабиной "Ската-1" или под ней, они закрепились бы наглухо и образовали один корабль с двухэтажной рубкой. Мы свободно общались бы и могли даже плыть, не разъединяясь: движители-плавники работали бы в такт, в общем ритме. Правда, в тесном помещении, где мы находились, такая "двойка" не обладала бы хорошей проходимостью, но в нашем положении, может быть, лучше как раз увеличение масштабов. А объединение усилий существенно сыграло бы в нашу пользу. Вообще, когда ты не один, это уже в сто раз лучше. Я подогнал свой "Скат" вплотную к ребятам. Мы отрегулировали освещение, чтобы хорошо видеть друг друга. Титов, коренастый и низкорослый, сидел в кресле, чуть вобрав голову, с обычным своим спокойным видом. Калабушев приветствовал меня восторженно, подняв обе руки. Это был блондин с очень светлыми волосами и какой-то плоский в телосложении. Идеальная фигура для спелеолога. Проскользнет там, где мы с Титовым застрянем, словно пробка, запихнутая в бутылку. — Как дела? — спросил я. Связь между нами действовала отлично. — Мы тебя ждали, — сказал Титов. — Я все гадал, кто придет к нам. Достаточно было на него взглянуть, чтобы понять: он ни минуты не сомневался, что помощь прибудет, и просто ждал ее. С ним все было ясно. — А вам как нравится обстановка? — поинтересовался я у Калабушева. — Изумительно! — воскликнул он. — Можно только мечтать. По лицу его расплылась блаженная улыбка. "Так, — подумал я. — Тут тоже ясно". — Ну, а что вы скажете насчет змея? — задал я третий вопрос. Титов молча пожал плечами. Калабушев безнадежно махнул рукой. Я помолчал немного. Мне не очень хотелось выглядеть дураком в их глазах. Но не померещилось же мне все то, что произошло! — Как же будем выбираться? — спросил я. Титов снова пожал плечами. — Тем же способом, — заметил он спокойно, — ты вытащишь нас за хвост и все. — Даже жалко расставаться, — с огорчением произнес Калабушев. — Но мы еще сюда вернемся, — утешил он себя. — Ну что ж, за хвост так за хвост, — сказал я. Мне нужны были какие-то решительные действия. — Не будем откладывать. Я развернул свой "Скат" таким образом, что его "нос" лег на "хвост" "Ската-1" (вообще-то понятия "нос" и "хвост" для "Скатов" довольно относительны). Мы включили присосы, и наши корабли образовали одно целое. Хвост моего "Ската" заработал вовсю. Но "Скат-1" засел крепко. Мой "Скат" вертелся и изгибался, как ерш на крючке, а "Скат-1" стоял, как на мертвом якоре. — Действуй и ты, — бросил я Титову. Он включил свою машину. Теперь поднялась такая возня в таинственных, темных недрах, что любое существо, если бы мы находились внутри него, почувствовало бы толчки. Однако все вокруг оставалось непоколебимым, как гора. Я впервые совершенно отчетливо ощутил, что мы находимся в подземном ходе внутри подводной горы. "Скат-1" от совместных усилий двух машин начал выскальзывать из своих зажимов и, наконец, вышел на свободу. Мы решили плыть, не расцепляясь. Опыт показал, что это надежнее, чем действовать поврозь. А конструкторы предусмотрели и такой вариант: два или даже три "Ската" могли идти цепочкой. Более продуманной и безопасной конструкции подводного судна я еще не видел. — Пошли к выходу, — оживился Титов. Но тут гидрофоны донесли какой-то странный шум. Потом нас качнуло. Затем все успокоилось. Но что-то вокруг изменилось. — Нет течения, — сказал Калабушев. Действительно, течение, все время тянувшее "Скаты" куда-то в глубь хода, приостановилось. — Обрушились своды, — сказал Калабушев. Он показал в направлении входа. — Надо разведать, — предложил Титов. Больше ничего не оставалось делать. Мы двинулись осторожно, готовые отскочить назад в случае внезапной опасности. — Как вас занесло сюда? — спросил я Титова. — Именно занесло, — сказал он сокрушенно. — Понимаешь, мы шли вдоль каньона, а в стенке — с правой стороны — все попадались какие-то отверстия. Одно из них показалось нам похожим на голову змея, вернее, на пасть, как она была сфотографирована телекамерой. Мы остановились, чтобы разглядеть получше. Я даже выключил двигатель. В этом и была ошибка. Течением нас затянуло, словно проглотило. Так неожиданно, что я со всего размаха треснулся головой о стенку кабины. Когда пришел в себя, вижу: сидим в какой-то щели, как клин в дереве. — Я попытался включить двигатель, — пояснил Калабушев, — и дал передний ход. Ну и вогнал "Скат" в ловушку. Мы продвигались почти беспрепятственно. Только два раза совсем ненадолго застревали в узостях. Прошлый раз их вроде не было. Но вот нос моего "Ската" уперся во что-то. — Мы у самого выхода, — сообщил Калабушев. Он помнил все повороты и ориентировался в почти полном мраке вполне уверенно. — Выключим свет, — предложил Калабушев, — осмотримся. Мы погасили огни. Первые две или три минуты я ничего не видел. Полный мрак. Потом начали выступать неясные очертания каких-то выступов и впадин. Вспыхнули и налились светом несколько ярких точек и, словно глаза неведомых хищников, уставились на нас. Возникли слабо мерцающие пятна. Все вместе напоминало картину Млечного Пути где-то в районе Угольного Мешка. — Это мы зажгли иллюминацию, — пояснил Калабушев. — Вон как зафосфоресцировало. Во время движения "Ската" я из своей освещенной кабины различал только отдельные пятна и словно протягивающиеся ко мне толстые щупальца. Сейчас я мог ориентироваться лучше. Мы находились в пещере, наполненной водой. Минут через шесть-семь, когда глаза привыкли к темноте, она обрисовалась бледными контурами. Мне все стало ясно. Я попался на ту же приманку, что и Калабушев с Титовым. "Скат-2" так быстро втянуло в подземный ход, что мое воображение, раздраженное только что виденной картиной гигантского змея, создало впечатление, что тот же или новый змей набросился на меня. Я не думал, что у бывалых глубоководников могут так расшалиться нервы! Сейчас, когда нас захлопнуло, словно в мышеловке, создалось по-настоящему опасное положение. Инструкция недаром решительно запрещала и Титову и мне без особого разрешения входить в лабиринт Тумберлинка. Для меня основанием для входа в лабиринт могло служить лишь очевидное доказательство того, что именно в данном месте "Скат-1" проник внутрь подводной горы. Но я должен был получить подтверждение, что мне позволено идти в подземную разведку. Мы оба нарушили инструкцию, и оба ненамеренно. Правда, благодаря этим совпадающим обстоятельствам я, собственно, и нашел так быстро "Скат-1". В общем все обошлось бы хорошо, если бы мы вышли из владений Плутона во владения Нептуна. Но нас отделяла от океана каменная стена. Наши ультразвуковые ножи против нее, разумеется, бессильны. Конструкторы "Скатов" готовили ведь подводные суда, а не горнопроходческие комбайны. — У тебя нет взрывчатки? — спросил Титов. — Увы, — развел я руками. — Ваше счастье, — прокомментировал Калабушев. — Сводам может надоесть держать тяжесть горы, и она осядет: легкая дрожь — и камеры нет. Вас тоже. Вы что, не знаете капризов пещер? — Это похуже, чем если бы нас проглотил гигантский змей, — подумал я вслух. — Какой же должен быть змей, чтобы нас проглотить! — пожал плечами Титов. — Змей должен быть метров шестьдесят, если не больше, — задумчиво сказал Калабушев. — Тот, о котором вы говорили, — пояснил он. О змеях он, вероятно, мог разговаривать в любой обстановке. Титов не из тех людей, что тратят много времени на сожаления о случившихся неприятностях. По выражению его лица я догадывался, о чем он думал. Все мы, глубоководники, воспитаны на аксиоме: нет безвыходных положений. Правда, сейчас практического подтверждения обнадеживающей аксиомы я пока не видел. — Закрыт главный вход, — сформулировал я задачу в самом общем виде, но, может быть, есть запасный? — Течение, — сказал Титов. — Куда-то течение вело, — согласился Калабушев. — Ветер в пещере значит, есть второй выход. Течение — то же самое. В той же связке, но только мой "Скат" стал задним, мы двинулись обратно. Сиденья, кресла и приборы в "Скатах" перемещались вместе с внутренней сферой и могли принять любое положение. Мы просто перевернулись внутри "Скатов". Снова перед нами узости. Снова расширения. Я не очень хорошо разбирался в этих выступах и провалах. Но спелеолог Калабушев все узнавал. Думаю, что если бы не он, мы с Титовым застряли бы еще не один раз. Там, где ход расширялся, в пещерах оказывались какие-то узкие щели, углубления, которые можно было принять за ходы, попадались и тупики. Течения, которое помогло бы ориентироваться, сейчас не было. Вот мы попали, наконец, в то место, где я нашел "Скат-1". Мы сделали остановку. Титов включил светоискатель — тонкий луч обежал рваное отверстие по контуру, выхватывая зубцы и выступы. Несколько зубцов Титов спилил ультразвуковой пилой. Потом осторожно повел "двойку" в отверстие. Первую кабину даже не царапнуло. Титов включил передний плавник и вытянул через "горлышко" мой "Скат". Мы очутились в довольно просторной полости в недрах земли. Широкая, а главное, высокая, она тянулась метров на сто пятьдесят. Не меньше часа мы потратили на тщательное ее обследование, пока не убедились, что выхода нет. — Но ведь течение входило сюда! — сказал Титов. — Для воды есть и выход, — возразил Калабушев. — Нет выхода для нас. — Посмотрим все дыры, через которые вода выходила, — предложил я. Может быть, какую-нибудь удастся расширить. Конечно, течение помогло бы нам отыскать все дырочки в подземном сите. Но Калабушев не зря имел специальность спелеолога. В конце концов он нашел под самым потолком узкую горизонтальную щель. Мы промерили ее ультразвуковыми локаторами: она шла, все время сужаясь, метров тридцать. О том, чтобы расширить эту глубокую трещину в толще пород, не могло быть и речи. Проскользнуть в нее не сумел бы человек даже в легком водолазном костюме. Словом, мы оказались закупоренными прочно и основательно — с обоих концов подземного хода. — Самое скверное, — сказал Титов, — то, что нас не найдут: ведь вход завален. — Да, разумеется, — спокойно подтвердил Калабушев. — Нет главного признака — скалы в форме развернутой пасти. Упоминание о пасти змея вызвало в моем воображении вихрь картин. — А я видел змея, — сказал я. — Перед тем, как попал в эту дыру. Мы сидели сейчас лицом друг к другу. Титов и Калабушев повернули свою кабину. Получилось как бы маленькое совещание. Калабушев взглянул на меня чуть испытующе. Он хотел уяснить: решил ли я вдруг разыгрывать товарищей в такой неподходящей обстановке? Или в моих словах заключался упрек ему: ведь мы очутились здесь в конечном счете из-за его убежденности в существовании змея. Титов воспринял мои слова иначе. Он, видимо, решил, что я хочу приободрить их. Какая-то разрядка для нервов, отвлечение мыслей на короткое время были действительно необходимы. Он охотно включился в "игру". — И здоровый он был? — произнес он, откидываясь в кресле и приготавливаясь слушать занятные байки. — Да метров сто, — сказал я, понимая, что получается в общем-то ужасно глупо. Мне не верят. И кто не верит? Те, кто, собственно, и разыскивали змея! — Ну, что это за змей! — усмехнулся Титов. — Вот однажды… — Должен вас предупредить, — вмешался вдруг Калабушев. — Что бы вы сейчас ни придумывали, вряд ли вам удастся превзойти "очевидцев", чьи рассказы занимают особый, отдельный шкаф в моей коллекции. Собирая материалы о морском змее и сортируя их, я выделял самые несолидные "свидетельства", самые бесшабашные истории, рассказанный пьяными матросами, в особый раздел под наименованием "Чистый бред". Меня разобрала досада. "Ты всю жизнь мечтал о встрече с морским змеем, — подумал я, — ты единственный человек, который верил в его существование, ты отправился специально на его поиски — и безрезультатно. И ты же высмеиваешь меня, единственного человека, который его видел". Но что я мог сделать? Мне оставалось подождать с рассказом о змее до более благоприятного момента. Но будет ли такой момент? Я посмотрел на узкое лицо Калабушева. Он сосредоточенно думал. Теперь я понял секрет его мужества. Он просто привык к опасным ситуациям. И все. Спелеологи тоже понимают, почем фунт лиха. Сейчас он находился в привычной для него обстановке и привычно обдумывал положение. — Есть какой-нибудь способ связаться с поверхностью? — спросил Калабушев. — Или с глубоководными судами, которые, конечно же, рыщут сейчас по каньону? — Ультразвук но пробьет скалу, — сказал Титов. — Радиоволны не пройдут сквозь гору, — заявил я. — Там пласты металлических руд. Кроме того, у нас направленный луч. Мы поддерживаем связь, так сказать, в пределах прямой видимости. Нащупать корабль вслепую почти безнадежно. — Мы, спелеологи, пользуемся проволочной связью, — сказал Калабушев. Под землей это надежнее. — "Скат" не для спелеологических исследований, — заметил я. — Но вы же отправились в глубь лабиринта, — возразил Калабушев. Значит, должны были выбросить буй и сматывать с катушки кабель элементарное правило. Я не стал объяснять, что в тоннеле очутился нечаянно. Сейчас было не до того. — Значит, нужен провод, — рассуждал между тем Калабушев. — Кабельная связь. По крайней мере до каньона. Он помолчал. — Выходит, нужно искать, — заключил он. — Ну что ж, за работу. — И деловитым тоном добавил: — Я думаю, нам лучше расцепиться. — Где вы думаете искать кабель? — оторопело спросил я. — Да здесь же, где же ему еще быть! Титов пристально посмотрел на Калабушева. — Вы думаете, что кто-то оставил его здесь? — Не кто, а что, — возразил Калабушев. — Что же? — спросил я. Калабушев не переставал меня удивлять. — Течение, конечно, — сказал Калабушев. — И, увидев наши недоумевающие физиономии, добавил чуть нетерпеливо: — Куда же, по-вашему, девалась телевизионная камера, которая сфотографировала "пасть змея"? Пасть поглотила ее, то есть течение втянуло ее в тот самый проход, где находимся мы. Камера в яйцевидном корпусе. Значит, течение может катить ее до тех пор, пока не встретится слишком высокий порог или слишком узкая щель. И то и другое — в этом зале. Следовательно, здесь и нужно искать. Нет, что там ни говори, а спелеологи — толковые люди. Мы нашли камеру через полчаса. Я нащупал ее локатором. Металл отозвался пронзительным писком в наушниках, едва я коснулся его невидимым лучом. От камеры тянулся тонкий трос. Но самое для нас важное: в каком месте он оборвался? По теории вероятностей скорее на более длинном отрезке, чем коротком. Тогда конец его должен выходить из-под земли. Теперь оставалось проверить теорию. Я присосал камеру плавником. Затем включил внутренние проводники, по которым в плавник передавались электрические заряды. Эти проводники я, в свою очередь, подсоединил к антенне "Ската". У меня дрожали руки, но я старался не спешить. Внимательно глядя на стрелки, отрегулировал емкость. И вот он, решающий момент! Едва я произнес: "Говорят "Скат-1" и "Скат-2". Перехожу на прием", как гул голосов, усиленных бортовой аппаратурой, ворвался в обе кабины: "Где вы? Слышим хорошо. Что с вами? Отвечайте! Сообщите обстановку! Слушаем вас!" На правах старшего в группе я коротко обрисовал ваше положение. Постарался как можно точнее описать место, где должен находиться вход в коридор. Уж тут я показал, на что способен бывалый глубоководник! Я перечислил столько примет, что Калабушев буквально раскрыл рот. — Однако вы наблюдательны, — произнес он, взглянув на меня серьезно. Видимо, до сих пор он полагал, что я умею только управлять "Скатом". Возможно также, что мои "шутки" насчет морского змея подорвали авторитет глубоководников в его глазах. Вот тут-то я и решил поразить его окончательно. Описав во всех деталях подводную обстановку, я счел нужным предупредить спасателей о морском змее. Я доложил — сухо, кратко, деловито — о внешнем виде и примерных размерах морского змея. При этом я скосил глаз на Калабушева. Лицо его выражало крайнее удивление. Титов же смотрел на меня просто как на сумасшедшего. Он столько плавал в глубинах Индийского океана, что верил в морского змея не больше, чем в Змея-Горыныча из детских сказок. Титова я понимал отлично, но тем большее удовольствие доставило мне изумление Калабушева. На борту "Искателя" после моего сообщения наступила пауза. — Ладно, капитан, — сказал, наконец, Агапов. — Держитесь! Сейчас вас вызволим. Он передал еще несколько деловых указаний, но о змее даже не упомянул. "Так, — сказал я сам себе, — там тебе тоже не верят". На миг я ощутил положение Калабушева, который один на протяжении двадцати лет верил в существование морского змея, а остальные, слушая его, только пожимали плечами. Вот что значит быть упрямцем! Упрямство Калабушева вызвало у меня уважение. "Хорошо, — решил я. — Тем сильнее будет эффект, когда я покажу снимки, зафиксированные в магнитной записи. В моих руках документальное доказательство". Я вдруг испугался, что, может быть, аппаратура записи не сработала и я так и останусь в глазах Калабушева, Титова и всех людей величайшим лгуном на свете. Обуреваемый нетерпением, я тут же включил маленький контрольный экран для проверки качества записи и, приложив ладони к лицу, чтобы не мешал посторонний свет, прокрутил катушку. На экране возник в миниатюре каньон, а через несколько секунд в него вползло сверху длинное извивающееся тело. Еще несколько кадров — и огромный морской змей с утолщением посредине туловища заплясал на фоне каньона. Я даже невольно отодвинулся: настолько сильное впечатление производила картина. — Отлично! — воскликнул я громко, выключив катушку. Я повеселел. А глядя на меня, повеселел и Титов. — А здорово ты их! — подмигнул он мне. — Вот это розыгрыш! Я бы так не посмел… Ему снова все стало ясно. Он был хороший товарищ. Мы услышали звуки работающего бура, которые хорошо передавались по воде, затем что-то вроде серии слабых взрывов. И веселый голос в динамике произнес: — Ну, вылезайте из норы. Сцепившись в "двойку", мы направились к выходу. По дороге я не утерпел и спросил Калабушева, что он думает о змее, которого я видел. Он отвечал уклончиво и, между прочим, сообщил, что при длительном пребывании в пещерах у людей, впервые очутившихся в подземном мире, иногда возникают не то чтобы видения, а как бы картины в мозгу, которые в первый момент трудно отличить от действительности. Я возразил, что наблюдал змея до того, как очутился в подземном мире. Он в тех же осторожных выражениях заметил, что даже у него, излазившего самые дикие щели планеты, иногда во время пребывания под землей спутывается хронология впечатлений. "Ну ладно, — подумал я. — Осталось немного ждать". Когда мы со всеми мерами предосторожности подтянулись к выходу, то увидели широкое рваное отверстие. Признаться, я вздохнул свободнее, когда мой "Скат" очутился в глубоководных просторах океана. Нет, пещеры не для меня. От этого ощущения многих тонн земли над собой можно заболеть и галлюцинациями. С наслаждением расправлял я мышцы рук и ног, точно гора давила меня там, внутри, своим весом. Мы расцепились и собирались всплывать на поверхность рядышком друг с другом. Метрах в пятидесяти глубоководный "Краб", освободивший нас из плена, подсвечивал нам лучами своих прожекторов. Я в порядке, так сказать, праздничной иллюминации тоже включил полный свет. С удовольствием оглядывал я теснину каньона и окружающую местность. Оглянувшись назад, я вдруг увидел… Я трижды ущипнул себя. Потом отвел глаза и посмотрел снова… Огромный длинный змей, извиваясь, плыл прямо на меня. Может быть, его привлек свет? Отливающий серебристыми боками, он отчетливо был виден на фоне темной горы. — Змей! — закричал я. — Змей! Меня услышали и на "Скате-1" и на "Крабе". Все прожекторы устремились в ту сторону, куда показывала моя рука. Света было брошено столько, что змей сразу утонул в сияющем тумане. Но вот он повернулся и стал виден еще лучше, чем минуту назад. — Бросьте, капитан! — сказал недовольным тоном Агапов. — Это уже не остроумно… Титов покачал головой. Калабушев посмотрел на меня, как доктор на пациента. "С такими нервами нечего лезть в подземелья", — говорил его вид. Происходило что-то ужасное! Никто не видел змея, кроме меня. Я же различал его отлично. Во всех деталях. Он плавно скользил вдоль склона горы и сейчас как-то особенно живо шевельнул хвостом. Я включил камеру. Надо думать, современная съемочная аппаратура не страдает галлюцинациями! Пока я возился со съемкой, "Скат-1" приблизился ко мне вплотную и взял меня на буксир. После этого я получил приказание — да, приказание! — передать управление "Скату-1". А когда я это выполнил — дисциплина у глубоководников в крови, — "Скат-1" потащил меня наверх. На борту "Искателя" мне предложили переодеться, напоили горячим молоком и уложили в постель. Агапов минут через десять навестил меня и внимательно выслушал рассказ о змее. Сказал, что просмотрит магнитную запись. — Отдохните, — сказал он. — Через час у нас будет совещание по первым итогам. Вы в состоянии принять участие? — Конечно, — сказал я. — Никаким особым лишениям не подвергался. Час покоя — чисто формальный. Я могу идти сейчас на любую глубину. — Хорошо, хорошо… Я лежал и старался не думать о недавних происшествиях. Полагается давать полный отдых всему организму в час покоя. Поэтому я думал о разных пустяках. Незаметно я заснул. 5 Когда спустя час я вошел в кают-компанию, все были уже в сборе. Человек пятнадцать столпились вокруг стола и рассматривали что-то лежавшее на обыкновенной тарелке. Агапов держал в руке лупу. — Ага! — сказал он, увидев меня. — Что это? — полюбопытствовал я. — Ваш змей, — сказал Агапов. Меня пропустили к столу. На тарелке лежала какая-то ниточка. Что-то похожее на волос. Волос был изогнут в форме вопросительного знака. — Не узнаете? — Агапов протянул мне лупу. Я поднес ее к волосу и узнал… змея — серебрящиеся бока и вздутие посредине туловища. Хвост шевельнулся от качки, и мне показалось, что змей ожил. — Водоросль. Прилепилась к наружной сфере вашего "Ската", — сказал Агапов. Кто-то привел латинское название. — Свободный конец колыхался от течения, — обернулся ко мне Титов. Мельтешил у тебя перед глазами. Ну и перед объективом камеры, конечно. Проектировалась же эта бестия на дальний фон горы. Смещение масштабов. — Типичный случай, — разъяснил Калабушев. — В моей коллекции насчитывается сотни две клятвенных, данных под присягой заявлений людей, которые стали жертвой такого же оптического обмана. Я стоял словно оглушенный. Типичный случай! Обыкновенный оптический обман! — Что ж, капитан, — сказал Агапов, открывая или продолжая совещание, вы свое дело сделали. Задание — разыскать "Скат-1", — можно считать, выполнено. — Конечно, — сказал я, — если не считать, что находка сделана против моей воли, что я способствовал, вероятно, обвалу у входа своими неосторожными действиями и что если бы не находчивость Калабушева… — Хватит! — решительно перебил меня Агапов. — Только что мы слушали, как сокрушался ваш коллега Титов, который считает себя виновным в том, что "Скат-1" попал в ловушку. Разумеется, вы проанализируете ваши действия и, надо думать, в следующее погружение пойдете обогащенными опытом. Но не надо забывать, — добавил он, — что и мы не сказали еще последнего слова в поисках. Мы облазили бы все норы, прослушали бы всю гору и распилили бы ее хоть пополам, чтобы извлечь вас за те две недели, на которые рассчитаны аварийные запасы кислорода и продовольствия на борту "Скатов". То, что вы, капитан, исчезли в теле горы, мы определили по характеру обрыва связи с вами. — История, — покрутил головой Титов. — А что, — обратился он к Калабушеву, — вы по-прежнему верите в морского змея? — А почему я должен не верить? — спокойно возразил узколицый спелеолог. — Прибавилось еще одно ложное свидетельство к сотням старых. Нет научного доказательства, но нет и научного опровержения. — Ну, вы действительно упрямец! — Что собираетесь поделывать, капитан? — обратился ко мне Агапов. — Мы тут собираемся предпринять одно… — Знаете, — сказал я, — мне бы давно пора в отпуск. Я все откладывал, но вот… — Отлично, — перебил меня Агапов. — Блестящая идея! Куда вы хотите? — Вы говорили, что на Луне очень интересно? — спросил я Агапова. — Вы, кажется, были на обратной стороне? — Да, но там плохая связь с Землей. Порой по целым неделям… — Отлично, — сказал я. — Меня вполне устраивает. Сейчас соберу свой походный чемоданчик, и если вы подкинете меня к ближайшему космодрому… Я вовсе не хотел слушать, как вся планета будет смеяться надо мной. Конечно, никто не станет злорадствовать или хотя бы подтрунивать над бывалым капитаном-глубоководником, которому в силу чисто оптического обмана померещился морской змей в пашем просвещенном веке. Но ведь чувство юмора у людей есть. Я уж лучше пережду немного на обратной стороне Луны, а через неделю человечество наверняка будут занимать другие темы. * * * Уже находясь на Луне, я узнал, что Калабушев нашел своего морского змея. Два дня спустя они с Титовым совершили новый спуск в каньон и в соседней подводной пещере обнаружили целый выводок гигантских глубинных рептилиеподобных существ. Им разрешили — с соблюдением всех предосторожностей — заход в пещеру и даже отлов парочки змеев с помощью специальных сетей. Остальных решили не трогать, только оградили решетками все выходы из пещеры и наставили туда телекамеры, чтобы наблюдать чудовищ в естественной для них обстановке. Змеи оказались не такими уж огромными, как тот, что померещился мне, но все же достигали метров тридцати в длину — достаточно, чтобы наводить ужас на матросов какого-нибудь утлого парусника. Плавали они, извиваясь, как пиявки. На спине выделялся зубчатый вырост, и подобия плавников выдавались около головы — не то недоразвитая форма, не то, наоборот, рудиментарные остатки прежних органов. Самое удивительное, что у змея было действительно три глаза. Я узнал об этом из "Лунной газеты", которую забросили на обратную сторону планеты-спутника ракетной почтой. Газета посвятила событию две полосы пухлого номера, снабдив репортажи большущими фото. В общем это и оказалось то событие, что отодвинуло в тень приключения некоего капитана-глубоководника. Я мог возвращаться к выполнению своих обязанностей. Нет, но все-таки каково?! Источники: * Я. Левант. Волшебные звуки банджо. «Уральский Следопыт», 1964, № 3, стр. 41–59; * Ю. Котляр. Расплата. «Уральский следопыт», 1965, № 4, стр. 67–77; * С. Сахарнов. Житель соленой лагуны. Альманах «Дружба», № 5, 1958 г., стр. 142–147; * Г. Чижевский. За завесой ливня. Антология «На суше и на море, 1965», стр. 410–434; * В. Сапарин. Чудовище подводного каньона. Журнал «Пионер, 1964, № 2, стр. 36–45; № 3, стр. 35–42. ---