Однако события развернулись, по неизвестным мне причинам, в другом направлении. После долгого разговора с директором солдаты ушли, и я до прихода Соболевского изъял из пенала нелегальщину и оружие.

Войдя, Соболевский приказал мне поскорее закатать пенал, лишив его доступа воздуха, что я и сделал. После чего, предвидя возможное возвращение солдат или японцев, я попросил разрешения отлучиться и, связав листовки в пакет, понес их на квартиру одного товарища, который должен был расклеивать их той же ночью.

Выйдя из музея, я был арестован и просидел в тюрьме без суда и следствия двое суток, после чего тюрьма была захвачена отрядом подпольщиков, а все арестованные выпущены.

Этой же ночью началась эвакуация.

Вернувшись через сутки в музей и интересуясь судьбой пенала, я не обнаружил там ни директора, ни указанных документов.

В кабинете Соболевского я нашел только следы на ковре от стоявшего там пенала, благодаря глубокому отпечатку, а также бурое пятно.

По сообщению жителей соседнего дома, ночью, перед эвакуацией, в музей проникла группа вооруженных, среди которых были офицеры. Вместе с ними музей покинул и Соболевский, однако по причине плохой освещенности вещи, которые были унесены, распознаны соседями не были.

Через час после их ухода в музее начался пожар, который жители соседних домов потушили собственными силами, при этом часть экспонатов могла пропасть, что установлено актом инвентаризации, к составлению которого я привлекался.

Уехав из Владивостока после сдачи в государственные фонды оставшегося имущества музея, я в последующие годы исполнял неоднократно ответственные должности в системе органов культуры и здравоохранения. В родной город Владивосток вернулся недавно, по случаю выхода на пенсию.

Возвращаясь к факту исчезновения пенала и личности директора Соболевского, могу сказать, что общался с директором, за исключением упаковки пенала, мало и, кроме случая с кражей документов, других отрицательных сторон за ним не могу отметить. Искать же пенал, по моему убеждению, следует на бывшей территории музея и сада, окружавшего дом, несмотря на трудности, вызванные новой застройкой.

С приветом пенсионер республиканского значения Прилепа».

— Вот он каков — Прилепа! — сказал Аркадий. — Теперь мы знаем историю пенала.

— Главное, в нем есть какая-то тетрадь, — сказал я. — Тетрадь, о которой Соболевский имел все основания заботиться.

Аркадий кивнул. Он долго сидел у окна в тот день, держа на коленях конверты. Может быть, он вспоминал ленинградский вечер, когда сочинял письма, над обстоятельными ответами на которые долго потом бились бывший гимназист и бывший подпольщик.

Василий Степанович пришел через неделю. Траулер, на котором он добирался до нас, швартовался неловко. Он навалился на пирс, раздался хруст дерева и протяжный скрип стали.

Двое парней на палубе рядом с Василием Степановичем с любопытством разглядывали поселок.

— Водолазы? — крикнул Аркадий.

Парни закивали.

— Давай, ребята, выкидывайтесь, — сказал, подходя к ним, моряк в мятой капитанской фуражке, — Стоять не будем.

С палубы на пирс полетели рюкзаки, ватники. Открыли борт, стали выносить тюки и ящики.

— Три акваланга привезли, — сказал Василий Степанович, подходя к нам. — Заждались?

— Немного. Это компрессор?

— Да.

Последним вынесли тюк с палаткой. Траулер затарахтел дизелем и стал отходить. Он вычертил сложную спираль посреди бухты и исчез за мысом.

— Будем знакомиться, — сказал Аркадий.

— Николай…

— Боб.

— Вообще-то его зовут Иваном, — объяснил Василий Степанович. — Но, сами понимаете, Боб на танцплощадке звучит лучше.

Водолаз помоложе кивнул.

— Какая там глубина? — спросил другой, постарше. Он говорил про «Минин».

— Двадцать метров.

— Когда мы уродовались на «Эмбе», — сказал Боб, — у нас палатка стояла на палубе. Я тогда работал в Гидромете. «Эмбу» торпедировали немцы в начале войны. Она лежит около Сухуми. Дыра в борту — грузовик въедет! Заплываешь в трюм, как в ворота…

— Ладно тебе, — сказал Николай. — Палатку помоги тащить.

— Можно оставить ее на пирсе, — сказал Василий Степанович. — Все равно скоро грузиться. Катер дадут — и пойдем.