– Попробуй начать с того, что тебя действительно интересует.

Парень удивленно смотрит на меня, пытаясь понять, в чем же подвох. Почему я отмалчиваюсь от этих на первый вид простых вопросов? Было бы странно, если бы я ответила на них сразу.

По большей части, когда я переживала смерть Прим, мои мысли касались и Пита, но отчего-то я быстро переключалась на что-нибудь другое, будто обжегшись.

Тишина была не вымученной, скорее уютной, но и она не давала нам обоим покоя. Пит разглядывал стены пекарни. В ужасе косился на обломки дорогих ему предметов, осознавая, что это его рук дело.

Но вскоре он не выдержал.

– Как погибли мои родители?

И снова удар в яблочко. Я закусываю нижнюю губу на случай, если воспоминания накроют меня с головой. Ни Прим, ни Гейл за все мое время, проведенное в Тринадцатом, не заикались о том, как погибли родные Пита. Да и я, по правде говоря, мало этим интересовалась: раны, нанесенные Сноу, не зажили, а узнавать о гибели людей, которые были дороги моему мальчику с хлебом, казалось мне кощунством.

– Это уже не…

– Китнисс, – его лазурные глаза наливаются стеклянными слезами. – Я должен знать.

– Я думаю… это случилось, когда началась бомбежка. Тогда многие пострадали от того, что первые удары были нанесены именно по жизненно необходимым точкам Дистрикта, вроде Котла, школы и…

– Пекарни, – закончил за меня Пит.

В это время я не вижу его лица. Он понуро глядит в пол, на котором уже образовалась лужица его слез. Я не смею пошевелиться; ранее все было наоборот: я плачу – Пит успокаивает. А теперь, когда в меня вдохнули жизнь, заставили подняться и сражаться дальше, я не понимаю, чего конкретного от меня ждут. Похлопать его по спине и ободрить словами «все будет хорошо» стало бы еще одной ложью, которую ему и так скармливали вместе с препаратами в Капитолии.

Уйти и оставить его одного, чтобы новый приступ искалечил парня, я себе не позволю. Мы продолжаем сидеть на прохладном полу, который в эту ночь стал нашим ночлегом: я всего в пару сантиметрах от него, могу дотронуться, прикоснуться, почувствовать его тепло, но нет – это еще один мой запрет. Я пытаюсь не дышать и не подавать каких-либо признаков жизни, прислушиваясь к его одиночным всхлипам.

– Ты их убила… – шипит он, когда я, наконец, тяжело вздыхаю.

– Пит…

Он поднимает взгляд и меня бросает в дрожь. Прежде голубые, небесные глаза налились свинцом и приобрели серый ни на что не похожий оттенок безумия. Боль уступила месту ненависти, застилая разум парня. Теперь о том, что он находится слишком близко, приходится пожалеть.

Будто бы при встрече со зверем, я аккуратно приподнимаюсь на корточки и двигаюсь к двери незаметно, пошагово.

– Пит, – вновь взываю я к разуму парня. – Это ложь. Ты знаешь это!

– Убийца…

Его голос такой же стальной, как и взгляд. Он уже заметил мое передвижение и, не подражая мне, не скрывая, выпрямляется во весь рост. Я слышу, как он прерывисто дышит, как комната наполняется свистом выдыхаемого воздуха.

Мое сердце норовит выпрыгнуть из груди, разбиваясь о грудную клетку. Мне кажется, он слишком громкий, и именно он выдает весь мой страх.

– Пит, послушай меня. Ты знаешь, что это действие охмора. Я точно так же, как и ты, потеряла любимых и близких мне людей…

– Они погибли за твою безопасность! – он выплевывает эти слова мне в лицо.

– Нет… Они сражались ради восстания, ради лучшей жизни…

Я сдаю позиции. Последние слова звучат вопросительно, нежели утвердительно.

– Ради лучшей жизни для кого – для них самих? Для Койн? А может быть, для тебя? – голос срывается на крик. – Ты причина всех бед! Ты несешь смерть!

Смысла красться больше нет. Я выпрямляюсь и смотрю на своего врага, который еще минуту назад был все тем же Питом, который заставлял всю меня трепетать от счастья и спокойствия. Его слова хлыстнули меня не хуже всякого миротворца. Пока я пытаюсь за считанные секунды доказать себе ошибочность его слов, внутренний голос предательски шепчет: «А ведь он прав».

– Пит, – у меня остался только один аргумент, который мог спасти мою жизнь, – ты любил меня…

Переродок замирает, услышав эти слова. На лице появляется недоумение, обращенное в пустоту. И это мой шанс.

Буквально за секунду я решаюсь бежать. Ноги послушно скользнули по шероховатому паркету – и вот я уже несусь по темному коридору в поисках злосчастного выхода. Позади меня раздается яростный крик, сменяющийся громким хлопком разбивающегося дерева. Я слышу злобное дыхание переродка – ступать незаметно Пит так и не научился, потому его семенящий бег раздается в каждом углу серого коридора.

Тело подчиняется беспрекословно: адреналин лучшее лекарство от всякой боли и боязни. Но едва я думаю об этом, меня сворачивает пополам.