Шрифт:
Но тогда — что же такое жизнь? Жестокая кровопролитная свалка? Беспощадная битва?»
На спину Бальдера медленно падает снег, и он засыпает, сидя на подножке «хадсона» посреди заснеженных полей в Стране Возможностей.
Во имя нашей морали
Огненные буквы «GOOD YEAR» под рекламным плакатом, на котором сиреневая девица в сопровождении двух кабальеро во фраках и шляпах подходит к раззолоченному подъезду, держа под мышкой две пачки печенья. На балюстраде ресторана алый паук плетет зеленую паутину на синем сосуде для мате[35]: «ПЕЙТЕ МАТЕ „НЬЯНДУТИ“». Бальдер нетерпеливо расхаживает по тротуару вдоль газона, красного от цветущей марены, на площади Ретиро. Обернувшись, видит, что к нему быстрыми мелкими шажками идет Зулема. Бальдер направляется ей навстречу, склонив голову, она протягивает ему руку, пристально смотрит в глаза и восклицает мелодраматическим тоном, за которым скрывается любовь к чужим сердечным делам:
— Я знаю все.
Бальдер картинно потупляется, а сам думает: «Терпение, надо играть свою роль». Потом подбоченивается и качает головой, словно осуждая кого-то другого:
— Что за судьба у нас, Зулема, что за судьба! Вы мучаетесь с мужем, неспособным понять вашу тонкую душу, я несчастен с женщиной, у которой сердце тверже камня. Как мы несчастны, Зулема! Как несчастны! Не зря свела нас судьба. Мы брат и сестра, Зулема, брат и сестра в наших страданиях.
Зулема кивает на зеленую скамью:
— Сядем. Вчера вечером ко мне пришла Ирене. Глаза у нее опухли от слез.
— И вы, Зулема?..
— Я не могла этому поверить. Так ей и сказала: не может быть… Бальдер — порядочный человек…
— Совершенно верно… Как раз потому, что я порядочный человек, я и сказал ей, что женат. Как вы думаете: если б я ее не любил, я бы в этом признался? Зачем?
Зулема понимающе кивает головой, а Бальдер думает: «И эта несчастная, которая наверняка обманывает мужа с двумя-тремя любовниками, имеет смелость требовать у меня объяснений!» Но вслух ничего не говорит.
Брусчатая мостовая отливает бронзой. Огненные буквы гаснут, и гранит приобретает темный фиолетовый блеск. Бальдер понимает, что надо произнести какую-нибудь эффектную фразу, и восклицает:
— Скажите, Зулема, разве наша встреча не была предопределена роковой волей звезд?
Она, положив руки на колени, все время изучает лицо Бальдера. Он сидит на свету, а лицо Зулемы остается в тени, и ему ясно, что она его разглядывает, поэтому он старается изобразить на своем лице горестное смущение, хотя ничего подобного не испытывает.
Зулема говорит:
— Быть может, вы и Ирене — две души, которые знали друг друга в той, другой жизни. Это не выходит у меня из головы, Бальдер. Вам нужно жениться на Ирене. Оставить ту женщину.
— Конечно… именно так я должен поступить…
— Вам, Бальдер, как и мне, необходимо жить духовной жизнью. Кто может понять вас лучше Ирене? Если бы вы слышали, как она играет на фортепьяно! Эта девочка — чудо! Я не преувеличиваю, Бальдер, чудо. А за кого же ей выйти замуж, как не за интеллигентного человека? Правда, она, Бальдер, не в обиду вам будет сказано, могла бы рассчитывать на большее… гораздо большее… Она дочь подполковника. Они очень приличные люди, Бальдер.
Бальдер читает рекламу: «Современная вилла — Строительная контора. Доверьте нам постройку вашей виллы». Автомобили объезжают железную колонну в центре площади, несколько пассажиров бегут по тротуару к вокзалу, на секунду наступает затмение, из-за того что одновременно гаснут три световых рекламных щита. Бальдер смотрит на неподвижную звездочку в грязном небе и задумчиво повторяет:
— О да, наши души, наверно, знали друг друга еще в той жизни.
Одновременно про себя произносит другие слова: «Сомнений нет. Бабенку подослали, чтобы она изучила беспредельность моей глупости».
— Вы должны решиться, Бальдер. Не теряйте времени. Если вы искренне любите Ирене, а я в этом не сомневаюсь, вы должны оставить ту женщину, — «та женщина» — жена Эстанислао. — Как бы обрадовалась Ирене! Как бы обрадовалась! Вы не представляете, Бальдер, какая это была бы радость для бедной девочки! Она такая добрая!
— О, я знаю, знаю…
— Я сама, клянусь вам… Мне остался один шаг до развода. Да. Понимаете, если я не бросаю Альберто, то из одной только жалости, ведь он почти слеп; но как он холоден, боже мой, как он холоден! Ведь я вся — сплошное чувство, и когда я прихожу домой, мне кажется, что я попадаю в холодильник. Вот именно, Бальдер, в холодильник.