— Прости, — услышал Кит совершенно неузнаваемый голос «сестренки».

Он повернулся к ней и не поверил не только своим, но и ее глазам: в них стояли настоящие слезы. И сквозь сапфирики слез так и искрили ее жгучие угольки.

— За что?! — опешил Кит.

— Не знаю… За то, что тебе, наверно, сейчас ужасно и больно на душе, да? — проговорила она тихо. — За весь этот мир. Мы когда-то приложили руку к тому, что в нем произошло… Мы, Охотники За Мирами.

— Еще минута высоких сантиментов — и мы рискуем потерять выстроенную анфиладу, — сдерживая гнев, тихо констатировал Вольф. — Её перекосит! Никита, делай выбор. Или — мы. Или — нас.

И вдруг заговорил принц Александр, который тут, несмотря на то, что был самим Александром Македонским, всё ошивался на вторых ролях, в подпевке.

И говорил удивительно долго — секунды четыре.

— Аннушка, переведи, — взмолился Вольф. — А то мне, злодею, внучек, чего доброго, не поверит.

— Его высочество сказали, что, если ты… упираешься, как осёл, — проговорила Анна, не вкладывая в перевод ни йоты эмоций, — то у тебя должна быть очень веская причина пожертвовать своим дедом и великим делом.

— Правда, определение «великий» стояло при другом слове, — скромно уточнил Вольф, — по суть верна. Принц всё понял без перевода, глядя на тебя, дорогой внук.

— Да я, вообще, пофигист. Мне, вообще, по фигу! — разозлился Кит…

Тут-то наблюдательный принц и всунул ему в руку концы проводов, тянувшихся к полюсам шара.

Кит взялся за них, не успев остыть. И все произошло в один миг. Бронзовые «оливки» вспыхнули и распались искорками.

— Двумя врагами меньше, — удовлетворенно кивнул Вольф. — Они даже ничего не успели почувствовать.

Зато Кит успел почувствовать — будто из него вынули все внутренности, а на их место стали заливать тяжелый ледяной свинец.

— Лучше бы не говорили, — пробормотал Кит, сглатывая тошноту.

А Вольф шумно и очень часто захлопал в ладоши. Но это были не аплодисменты внуку, одним махом — даже без всякого маха! — уничтожившего два сторожевых геоскафа… Просто он отвлекал его от всяких угрызений совести.

— Время! Время! У нас его с гулькин нос! — покрикивал он. — Аннушка, готовься. Пока князя Георгия отвлекли вспышки, ныряй. Включаю защиту! Открываю шлюз!

Было мановение руки фокусника. Никаких старинных кнопок и рычагов!

И по чудодейственному мановению руки фокусника в стене стала раскрывать большая — в человеческий рост — диафрагма.

— Никаких кнопок! — с гордостью заметил Вольф. — Фотоэлементы. У вас позаимствовал технологию дистанционного управления.

Открылось окно прямо в ад. Магма слепила и жгла подземным огнем — густым, вязким, плавленым, текучим, напоминающим поверхность Солнца… Если только не думать, что это была преисподняя.

— Пока, братишка!

Анна подошла к Киту. Такого его, ослепленного адской магмой, она воздушно обняла, жгуче поцеловала в щеку.

— Увидимся у тебя.

— Будь, как дома, — тупо пробормотал Кит.

— Еще как буду! — задорно пообещала-пригрозила сестренка.

А потом она легко разбежалась, оторвалась от земли… то есть от пола рубки управления — и чудесной ласточкой, несгораемым стрижом, раскинув руки, вошла в пике — прямо в магму! И пропала в ослепительном огне!

— Красота! — восхитился Вольф. — Теперь твой выход, внук!

Когда Кит, отвернувшись от пекла, прослезился и справился с ослеплением, он увидел перед собой всплывший из-под пола постамент с… чем?! Со знакомым до боли дивайсом!

— Заводи пластинку сам, — была команда. — Ты уже умеешь.

Пластинка напомнила Киту о белке в колесе. Смириться, что ли, с ролью белки?

Принц Александр шагнул к соратнику по войне-борьбе со вселенским Злом, как всегда властно и крепко приобнял, дохнул в ноздри Кита ароматом бескрайних, завоеванных им в будущем прошлом просторов, пожелал помощи языческих богов — Зевса и почему-то Гермеса.

Кит заметил краем взора, как дедушка Вольф снисходительно поморщился.

— Ставь пластинку. Нашего времени — уже совсем на донышке.

Кит поставил. Завел. Опустил иглу. Ту самую. Типа, волшебную. Выкованную одноногим прапрадедом… Все сделал без чувств, как отстойный киборг старой модели.

— А вот теперь Ангела-хранителя в дорожку — сказал дедушка Вольф. — С Богом! Хоть и не крещеный ты…

Обнимать внука и целовать его, отправляя далеко — в его родное неведомое, — он, как истинный немец, даже не собирался. Только перекрестил — на дорожку. Движение его могущественной руки, увиденное Никитой уже из тормозящего времени, было очень плавным, весомым, поистине торжественным — по-настоящему священным. Кит вдруг впервые в жизни подумал, что крестное знамение, оберегающее человеческую душу во Вселенной, таким и должно быть — грозно входящим в реальность не из времени, а из Вечности.