А с другой стороны, где знакомиться людям простого положения?

Большинство, понятно, предпочитает по старинке — в разных ночных клубах, прикидывал Смирнов, но там одни фрики, трудно в алкогольном дурмане устоять перед тёмными силами. Другие выбирают вариант со «Скоморохами»: «хэй-на-на», цыгане, медведи, «Ах, эта чудная долина», и вообще, чтобы свету побольше, — но туда ходят одни бабушки.

Конечно, есть еще презентации.

На презентациях посетительницы резко делятся на четыре категории.

Первая — это светские львицы, жены удачливых бизнесменов. Они демонстрируют богатые шубы, иногда устраивают дефиле прямо в помещении, потому что на улице их могут не заметить те, кто должен заметить.

Вторая категория — модели. Стареющие. Страстно мечтают перейти в первую категорию.

Третья категория — средних лет бизнес-леди, до худобы замотанные делами, сделавшие себя сами. Встречаться с такими противоестественно — как встречаться с родной сестрой.

И, наконец, четвертая категория — обычные случайные барышни, чаще всего из фирмы-устроителя, которых босс одарил приглашением. Высокие сапоги, блестящие пояса, глаза широко распахнуты.

Смирнов склонялся к сайтам знакомств.

Конечно, там порожняка много, глупостей, не всем (ох, далеко не всем) можно верить, зато сидишь дома и вчитываешься внимательно в анкеты. А потом назначаешь встречу. Скажем, за чашкой кофе.

Расчувствовавшись, Смирнов вспомнил ещё одну девушку.

Давно это было. Имя не помнил. Да и была она со странностями: чуть что, бросалась молиться. «Да не торопись ты, не торопись», — убеждал Смирнов. Но чуть упустишь момент, она уже на коленях. В итоге случилось то, что случилось: ушла в религию, приняла строгое католичество, прервала все отношения, не безгреховные, между прочим. Одно в душе осталось утешение: ушла всё-таки к Богу, а не к какому-то подлецу. В раскаянии написала Смирнову, что всегда считала его животным, потому он ей и нравился. Правда, и сама недалеко ушла от упомянутого вида жизни.

Неизвестно, куда завели бы Смирнова воспоминания, но из чудесной утренней ряби, из нежных бликов и всплесков выявилась вдали некая стремительно несущаяся посудина. Разваливая скулами плотную зеленоватую волну, ржавая, но бодрая, эта посудина с рёвом двигалась в сторону острова, и Смирнов по звуку определил — «ямаха».

Интересно, кто ставит такой движок на такой ржавый корпус?

Не Федосеич — точно. И, конечно, не дева речная. Может, сотрудники генерала Седова? Если и так, размахивать руками Смирнов не стал, помнил про сон, насторожил его сон. «Валька я Филимонов, меня бить будут».

Из-за сухих кустов, скрываясь, долго рассматривал новоприбывших.

Все как один спортивные молодые мужчины, нервные, быстрые. Красиво матерясь, выгружали картонные коробки с катера. «Такой консенсус», — сказал бы Федосеич. Лёгок на помине — вдруг он сам выглянул из машинного люка. Конечно, на сто процентов утверждать, что выглядывавший был именно Федосеичем, Смирнов бы не стал, но вот человека в футболке Snark и в багамах сильно ниже колен Смирнов сразу узнал — его лицо не раз мелькало в местных газетах сперва в спортивных разделах, потом в криминальной хронике. Понятно, писали о нём сперва как об известном пловце, потом как о человеке, променявшем спорт на…

Не сразу и поймёшь, на что он там променял спорт.

Коробки укладывали прямо на песок, бывший чемпион командовал.

Таскал коробки и Цезий. Этого трудно было не узнать. Бык ангус или, может, херефорд, а то рыжий мюррей-грей, как их рисуют на непромокаемых салфетках ресторана «Гудмен». Джентльмен под сто сорок килограммов весом, того гляди заведёт: «Не спрашивай, что Родина может сделать для тебя…» Чемпион отрывисто командовал, Цезий мгновенно расшифровывал его команды и тут же негромко переводил молодому человеку в чёрной футболке. «Китайцы, — переводил, — могут показывать все натуральные числа от одного до десяти, используя пальцы только одной левой руки. Сечёшь? А если до сотни — то используют обе».

«Подумаешь, — опять высунулся из машинного люка Федосеич. — С двумя-то руками можно и до тысячи показать!»

Потом Цезий отошёл к невысоким кустам и остановился буквально в шаге от прячущегося замершего Смирнова. Когда откроется плотина, мутная вода с рёвом ринется вниз, неведомое обнажится. Толкнуть его, что ли? Но Смирнов был стопроцентно уверен — рука опять как сквозь туман пройдёт сквозь плечо потомка шаманов. В конце концов, если на острове Хреновом всё ещё действует загадочный прибор академика Будкера, непременно пройдёт.

Не выдержав, шепнул: «Не врёт, не врёт русская пословица».

Цезий нисколько не удивился: «А какую пословицу ты имеешь в виду?»

Услышал! Надо же! Смирнов тут же пояснил: «Чудес не бывает, а х…рня случается».

И легонько, совсем легонько, почти не касаясь, похлопал Цезия по ноге, обутой в пыльную сандалию. Ведь Хреновый — это не остров, это место мороков, миражей, место бывших, несколько затянувшихся научных экспериментов. Тут монеты находят с дивными ликами. Короче, знал, что рука не встретит никакого сопротивления, пройдёт сквозь кожу и мышцы, но. Цезий вздрогнул, и глаза у него сверкнули: