— Все из-за нее, шерше ля фам, вот в чем дело.

— А кто хоть был на портрете?

— Пола Ракса… из Польши… на нашу голову!

— Роковая тетка!

— Точно! Вот не повесь я ее тогда в машине.

Из-за этой истории летает Эдик теперь вторым пилотом и никогда не берет на борт иллюстрированные журналы. Кто знает, может быть, он и прав.

…Я простился с Теюнэ и Наташей коротко, будто уезжал ненадолго. Николай ждал с упряжкой, Теюнэ вынесла рюкзак и карабин, Наташа посидела немного на нарте (хитрунья, я ведь знаю, для чего — это хороший обычай), Теюнэ взяла мой нож и слегка постругала им остол, совсем немного — это тоже хороший обычай, упряжка тронулась, Наташа и Теюнэ долго махали вслед.

Я попросил Эдика пройти низко над берегом. Было хорошо видно бегущую по распадку упряжку и две фигурки у дома на снегу.

Вертолет сделал круг над льдами и взял курс на юг к синим отрогам.

— Там хорошая погода, — показал рукой на красную полоску Эдик. Я кивнул. Говорить не хотелось. Не из-за шума винтов — просто я еще был там, на земле, в избушке.

— Там хорошая погода, — еще раз сказал Эдик.

«Конечно, — подумал я, — там у меня будет болеть сердце».

И сколько бы я потом ни летал и куда бы ни ездил, если вдруг становилось невмоготу, я бросал все и как оголтелый мчался туда, где чаще пурги, где мне легче и спокойней, и все суетное настоящее кажется никчемным по сравнению с величием снегов, льдов океанов, умением Теюнэ заваривать чай и немногословностью Николая.

Решение приходит сразу. Неожиданно, как звон в ушах. Но это только кажется, что неожиданно. На самом деле все происходит потому, что уже вторую неделю в столе лежит письмо от Николая: «…Скоро лето кончится, а утки все летят. Что же ты, обещал, а не едешь…»

Аттаукай краснел как девушка. Когда с ним говорили о любви, о семье и о детях или просто о женщинах тундровых и поселковых, он краснел, начинал рассказывать о собаках своей упряжки, или об охоте, или о том, как болел в прошлом году — ногу подвернул. Не любил он разговоров о женщинах, везде ему чудился подвох, насмешка или розыгрыш.

Тридцать пять Аттаукаю, а не женат. По чукотским обычаям плохо это. Даже поговорка в тундре есть — «не имеющий жены достоин сожаленья».

Хороший каюр Аттаукай, собаки самые лучшие, всюду он ездит — в тундровые бригады, к оленеводам, в поселки побережья — к морзверобоям, мог бы привезти женщину, не долгое дело, но…

На этот случай в тундре есть совсем другая поговорка — «от жен, как от мошки, одно беспокойство».

— А ну их! — машет он рукой, — балаболки! Никому верить нельзя! Я бы с женщиной в одном доме и дня не выдержал!

— А ты пробовал?

— А то!

— Это все потому, что ты один, — продолжает Эттувги, его отец. Он живет в другом селе и приехал к Аттаукаю в гости. — Ты ездишь много, дома не сидишь. Какой женщине это понравится?

Вздыхает Аттаукай. Думает, это все оттого, что фамилия у него такая несерьезная, дорожная. «Аттау» — с чукотского дословно не перевести, это возглас прощания, типа «пока», а частица «кай» — уменьшительный суффикс, так что при желании фамилию можно перевести как «прощевай», «покедова», «до свиданьица» — в этом смысле. Ну, а если у вас такая фамилия, какая женщина не будет настороже?

Вот пять лет назад была у него женщина, ламутка. Расписались, а фамилию его она брать не захотела. «Не принято, — говорит, — у нас, эвенских женщин, чукотские фамилии брать, это пусть русские берут, у них принято, а мне и с моей фамилией хорошо».

Аттаукай расценил это заявление как выпад и недобрый знак. Так оно и вышло. Возвращается он однажды из тундры, а дома никого нет, никто его чаем не встречает, никто не спрашивает: «Как здоровье? Как ехалось?»

Понял он, что женщина оставила его и, судя по всему, надолго. Обидно, не написала даже, куда уехала. Стал он ждать.

Но при каждом возвращении из тундры заставал он холодный дом, а тут и лето вскоре наступило. А раз женщина год не возвращается, понял Аттаукай, это серьезно, а раз всерьез ушла, то уже неважно куда, и не стал он ее искать, не к лицу это мужчине, надо забыть этот момент в личной биографии и строить новую жизнь, а на старых воспоминаниях новой жизни не бывать, не тот это строительный материал.

Вот ведь и в тундре поговорка есть: «Жирник не дает огня, если заправлен водой».

Поговорки и пословицы Аттаукай, в основном, вспоминает, чтобы оправдать случившуюся ситуацию или найти успокоение в стечении обстоятельств, когда уж и деваться вроде бы некуда. Так ему легче, он знает, в тундре зря не скажут.

Старый Эттувги молчит, ждет решительного возражения Аттаукая, возможно, тогда старик поймет — ожидать ему в скором будущем внуков или нет. Но Аттаукай тоже молчит, он скрытен, ему эта тема не по душе, осточертела она ему, вот что. И, попив молча чаю, покурив, собрался Эттувги и уехал после обеда, к ночи как раз успеет в свою охотизбушку.

Прибежал мальчишка к Аттаукаю:

— Председатель зовет!

Народа в кабинете у председателя колхоза не было, наряды розданы еще утром. Он стоял у окна и грустно ругался по телефону. Заметив Аттаукая, помахал, заходи, мол. Аттаукай сел, ожидая, когда разговор по телефону кончится.