— Кто он?

Она сказала.

Он вздрогнул. Это был известный полярник.

— Он же старше тебя, лет на двадцать…

— На двадцать два… — поправила она. — Ты ведь тоже старше, — она задумалась, — на шестнадцать.

— Да, — потупился он.

— Вот… — вздохнула она, — он сейчас в Австралии. Там какие-то переговоры об авиатрассе на Антарктиду. Это от него, — кивнула она.

Только сейчас он заметил рядом с настольной лампой стопку радиограмм.

— Он такой смешной, — улыбнулась она. — Говорит, никаких рейсовых. Ко мне его друзья летчики приходили. Выпишусь — они увезут меня на мыс Шмидта. Оттуда на их самолетах северным путем прямо в Ленинград. Там уже к свадьбе все готово… Люблю я его, Коленька… И мальчика нашего люблю… лишь бы здоровым родился… дура я, дура… как я могла о больнице подумать… разве можно…

— Он будет человеком… это судьба… все будет хорошо, ты не волнуйся!

— Спасибо, Коленька… Всю жизнь мою перевернул твой Север. — Она опять заплакала. — Я счастлива, Коля… Очень счастлива… дай я тебя поцелую. А теперь иди… плохо сейчас мне, Коленька, прощай.

— Значит, я поняла, мы опять не увидимся?

Рука его, державшая трубку, вспотела.

— Не знаю, — неуверенно произнес он.

— Опять трусишь?

— Нет, просто боюсь за себя.

— А я, думаешь, не боюсь? — засмеялась она.

— Ты счастлива? — вдруг спросил он.

— Да, — не раздумывая ответила она.

— Я так рад, когда другие счастливы. Я хотел, чтобы все женщины на земле улыбались…

— Все улыбаются, а я реву… Хоть бы для меня одной ты что-нибудь сделал… для всех делать легче… Я иногда вспоминала тебя… Первое никогда не забывается… Помнишь, тогда в тундре? А как Кергенто? Ты с ним видишься?

— Он заболел. Его положили в больницу. Он спросил: «Смогу я пасти оленей?» Ему ответили: «Нет». — «Тогда зачем меня лечат?» — сказал он и сбежал из больницы. Доживает свои дни в тундре, даже на усадьбу не приезжает.

— Это настоящий человек, — сказала она. — Настоящий мужчина. Вот кому стоило бы подражать. Ты никому никогда не подражал? У тебя не возникало такое желание?

— Мне хотелось бы подражать себе, когда я был тем, кого ты знала в стойбище Линлин.

— Значит, ты сильно изменился, — тихо сказала она. И вдруг неожиданно: — Ты сюда надолго?

— Да, времени еще много…

— Я буду ждать твоего звонка, хорошо?

— Хорошо, — ответил он.

— Скажи мне еще что-нибудь, — попросила она.

— Я тебя люблю, Ирина.

— Это я знаю, — засмеялась она и положила трубку.

В запасе у него было еще три дня, но испытывать себя ему не хотелось. «Незачем встречаться, — решил он. — Незачем бередить раны себе и ей».

Он спустился в холл, там был киоск — касса Аэрофлота. Взял на завтра билет до Магадана. Потом пошел в детский магазин, купил сыну пластмассовую гоночную машину. Пообедал, побродил по набережной Невы, купил в дорогу большой букет мимоз.

Рейс состоялся без задержки, и так же по расписанию самолет прибыл в Магадан. Дома были рады цветам, как-никак май, на улице идет снег, а тут в комнате южные цветы.

Потом он о цветах забыл, стоят они долго, и вскоре к ним все привыкли, как привыкают к окну, столу.

Однажды он долго работал в своей комнате и, откинувшись в кресло, так и уснул.

Проснулся далеко за полночь. На улице гудела майская пурга. Он потер виски и долго полулежал, в кресле, уставившись в потолок. И вдруг он увидел, как большой зеленый комар, величиной с маленькую стрекозу и такой же прозрачный, пролетел мимо люстры и сел на потолок. Николай похолодел. «Боже, что это?» Он потряс головой и протер глаза.

— Маша, — тихо позвал он жену. Никто не ответил. — Маша! — крикнул он громче. Он встал и, не отводя глаз от комара, пошел в ее комнату.

Она не спала.

— Маша! — тихо сказал он. — Там… летает…

Она отодвинулась, прижалась к стене и кивнула на потолок. Весь потолок был усеян зелеными комарами.

«Стоп! — приказал он сам себе. — Сейчас зима, пурга на улице, и ничего этого не может быть. Спокойно».

Взгляд его упал на телевизор, и тут он увидел букет мимоз. Все мимозы были усеяны комарами.

«Уф! — выдохнул он, — «Личинки были в цветах, я их привез вместе с цветами еще оттуда, с материка».

Он открыл форточку, осторожно вытащил из вазы букет и вместе с комарами выбросил его на улицу. Потом достал пылесос, сменил патрубок, включил машину и втянул в пылесос с потолка всю нечисть.

— Так сдвинуться можно, — улыбнулся он жене, сел на детский стулик и закурил. Рядом валялись детские игрушки, а среди них большая пластмассовая гоночная машина. Он нервно постучал пальцами по пластмассе. Получилось как на барабане. И тут только он заметил номер на машине и окаменел: МА 71–17.