Смерть Мари Лорансен явилась для меня шоком. Когда я видела ее в последний раз — два месяца тому назад — она казалась вполне здоровой и в прекрасном настроении. Сегодня во второй половине дня я видела Жана Деноеля, он то и рассказал мне о последних днях Мари. Он видел ее за 4 дня до смерти, она была в прекрасном состоянии. Он уехал за город, а когда вернулся, узнал о смерти Мари. За два дня до кончины она пожаловалась Сюзан, что чувствует себя неважно, послали за доктором, и тот сказал, что у нее обычные желудочные боли и ей следует оставаться в постели. На следующий день она почувствовала себя еще хуже и еще до появления доктора сказала Сюзан, что умирает, и просила послать за священником. Доктор нашел проблемы с сердцем. И никакой надежды. Она скончалась на следующее утро. Натали полагает, что смерть — следствие трудностей Мари, связанных с сохранением за собой квартиры (три судебных иска), приведением ее в порядок и переездом, что измучило ее после многих лет исключительного покоя. Мари была неотъемлемой частью моей счастливой жизни в Париже в первые годы — 48 лет тому назад — она была обворожительна — даже легендарна. Временами она не любила, когда ей об этом напоминали. Но она принесла мне фотографии — свои и матери. Ее уход — потеря еще одной связи с моим прошлым, придает дополнительное ощущение одиночества. Если бы не существовали дела, связанные с Гертрудой, у меня не осталось бы никаких причин продолжать жизнь.

Натали [Барни] переживает новый и прекрасный период расцвета — выглядит удивительно цветущей — яркое пятно в довольно безрадостном мире.

Я собираюсь послать тебе приятную шкатулку, которую Мари когда-то дала мне. С ней скверно обращались руки грубых femmes de m'enage. Ее надо было убрать с глаз для лучшей сохранности, но Гертруде и мне никогда не нравилась сама мысль прятать вещи, но ты увидишь, насколько вещица напоминает Мари — изящная романтическая и очаровательная. En souvenir от Мари и с глубокой любовью от

К моему глубокому сожалению и стыду много недель прошло со времени получения твоих замечательных писем — утешительных и ободряющих — но мадам Азам поведает тебе о тревожных и волнительных днях этих последних месяцев, вполне достаточно объясняющих мое молчание. Отныне моя жизнь станет гораздо спокойнее. Попробуй простить меня — пожалуйста.

Мадам Азам — так человечна по отношению ко мне, совершенно ангельски ко мне относится — излучает сияние — милое понимание — все малые несчастья исчезают в воздухе. И удовольствие знать ее — целиком твоя заслуга — за что, как и за многое другое, я благодарна тебе.

Одна из приятных новостей — постановка небольшой пьесы Гертруды, переделанной в оперу с довольно остроумным музыкальным сопровождением [179] . Небольшую оперную труппу из Нью-Йорка попросили показать ее и две другие одноактные оперы на фестивале в Эдинбурге. Представление было настолько успешным, что они замыслили идею гастрольного тура с этими операми. Погрузились вместе с декорациями и костюмами в микроавтобус и дали представление в Лондоне, Копенгагене, наконец, в Вене и здесь. Гертруде это определенно пришлось бы по душе. Пение было хорошим — достаточно музыкальным, а их признательность и воодушевление просто заразительны. Я встретилась с ними после представления, затем они пришли навестить дом Гертруды. Кстати говоря, они исполняли также очаровательную оперу молодого Чанлера.

Никто более не шлет мне романов — шлют поваренные книги! некоторые из них — написанные зарубежными авторами — довольно любопытны. Честно говоря, те, что написаны американцами и посвященные американской пище — достойны сожаления. Я же посылаю тебе антологию американской поэзии (изданную в Англии), в которой ты обнаружишь некоторых из своих старых друзей. В ней есть не такое уж неинтересное предисловие Одена.

Сильвия Бич навестила меня и попросила моего (!) разрешения включить в автобиографию, которую она пишет (Shakespeare and Company) фотографию Гертруды, сделанную в начале 20-х. Она рассказала, что ее дважды посетила грозная миссис Спригг, которая сказала, что английский издатель попросил ее сделать некие открытия касательно произведений Г. С, и что она их сделала. Она открыла, что книги писала я. Сильвия ответила ей: «Меня не удивляет, что вы так подумали — вы не читали книг Г. С. Говорили и говорят, что я писала книги Джеймсу Джойсу — те, кто их не читал».

Всегда с любовью и преданностью,

Не стоит говорить, что ваша Нью-Йоркская выставка возродилась к жизни благодаря появлению более чем умеренной поддержки критиками и теплой оценки случайных, но влиятельных людей. (House Beautiful — Museum of М. A. — Vogue) — это реклама космического размера, ниспосланная свыше. Знаете ли вы что такое ответное письмо? Не давайте им и их энтузиазму по вашему поводу — ваших картин — ваших статей

— задремать даже в атмосфере летней жары. Простите за бабушкин совет, но так необходимо было себя вести, чтобы продвигаться вперед, когда книги Гертруды печатались здесь и необходимо было найти торговцев книгами, чтобы рекламировать и продавать их в США. Не оставляйте их в покое, но мягко — обвораживайте, но с разбором!

Писала ли я вам, что Бернар Фай помилован и восстановлен в своих гражданских правах. Он вернулся во Францию и пришел с повинной, чтобы снять с себя «de la peine.» [181] Девять недель во Френе на повторном суде. Не будь положительного вердикта, его бы опять отправили в тюрьму на 11 лет, он бы не выжил и умер бы до истечения тюремного срока. Удивительно храбрый человек — необычайно сильного духа — но довольно слабого здоровья.

Натали Барни, говорят, завела новую любовную интригу, разве это не диво? У Пикассо состоялась невероятная выставка его последних картин — еще больше чудес! Огромное впечатление от Андре Массона.

Масса добрых пожеланий и любви от

Позади много недель, заполненных работой с последующей естественной усталостью — прерываемой шоком от неожиданной смерти одного из друзей и еще Фрэнсисом, попавшим в скандальные передряги, а затем и в больницу.

Джеймс Пардю донимает меня. Он попросил меня написать что-нибудь о его последнем произведении — что я буду среди его друзей — Карла и Эдит Ситуэлл, но я проигнорировала его просьбу и книгу. Он, его сюжет, и то, как он с ним обращается, лишены вкуса.

Две недели минуло с тех пор, как друг Вирджинии и Гарольда привез всех нас сюда. Это была замечательная поездка — солнечно — по дороге на Гренобль — Наполеоновская дорога. Друг отправился на Майорку, а мы здесь в удобном, если не сказать очень комфортабельном доме, в небольшом саду с огромными оливами и ивами, с запахом цветущего жасмина, доносящимся с не столь отдаленных полей. Я целыми днями сижу в саду и не выбралась посетить Грасс — не говоря уже о Каннах, где собираюсь навестить Пикассо — он больше не появляется в Париже. Если мне удастся, я приму лечение в грязевых ваннах (самих по себе непривлекательных) в Акуи, в Пьедмонте — Анита Лос недавно чудодейственно вылечилась от длительного артрита. Было бы весьма приятно, если бы и у меня получился такой результат. Я сегодня упоминаю о сроках. Лечение краткосрочное — три недели — поэтому вернусь в Париж до конца следующего месяца

О Фрэнсисе — месяц тому назад он внезапно появился в Париже с жалобой на Фредерику — она продала две небольшие комнаты на набережной Анжу — не была в состоянии платить налоги. Он в последнее время не рисовал, а зарабатывал и много, занимаясь декором тканей для текстильной промышленности, по-видимому, у него к этому большие способности. Затем однажды ночью, довольно поздно раздался звонок и незнакомый грубый голос сообщил, что Фрэнсис находится в британском военном госпитале Левалуа. Затем последовал звонок врача-ординатора, явно расстроенного неким voyou [182] , которого Фрэнсис привез с собой из Лондона. Тот поколотил Фрэнсиса в пьяной потасовке и привел в госпиталь, сказав, что у Фрэнсиса серьезный инфаркт. Доктора говорят, что ничего страшного у него, за исключением ужасного характера. Крайне неприятно.

Дует экваториальный мистраль, надо уходить в дом. Когда будет время, напиши мне.

Со всей любовью,

Каталог «Ателье Хуана Гриса», который я намеревалась вам отослать, вы получили от Луиз Лейрис — фантастически прекрасен — захватывающе интересен и волнителен. Две — великоватые для Гриса

— картины женщин — стали большим сюрпризом. Кое-что вы должны знать — Канвейлер поверил мне по секрету — иногда он так поступает со мной, как и должно быть поступает с вами: Пикассо признался честно и без обиняков, что сейчас готов — чего прежде не было — признать Гриса большим художником, о чем он знал и раньше. Вот уж открытие! Забавный секрет.

С сердечным приветом всем вашим,

То, что я скажу в этот благословенный радостный день, вероятно, удивит моего родного папу Вуджюмса, больше возможно, чем дорогую Фаню. В любом случае вы разделите глубокое удовлетворение, узнав, какое счастье мне досталось. В праздник Непорочного зачатия я была принята в лоно Католической Церкви — исповедалась и причастилась. Какое-то время я к этому уже была готова, но завершение произошло внезапно и быстро, потому что в детстве меня крестили. Как-то месяц тому назад я беседовала с мадам Азам, и она сообщила мне имя священника-англичанина, с которым имела долгий разговор, он-то и сделал остальное возможным. Мне предстоит многому научиться, но с помощью катехизиса и молитвенника я компенсирую потерянное время. На прошлой неделе появился Бернар, у нас состоялась длительная беседа о том, что произошло со мной и Малышкой. Они [?] много говорили о церкви и еврействе Малышки — нечто вроде этической концепции — о современной версии Моисеевых законов, которые, конечно, исключают загробную жизнь. Ныне же большим утешением служит тот факт, что царство небесное существует не только для Бога и Христа, для ангелов и святых, но и для народа. Дорогие мои, я надеюсь, что вы рады моему вновь обретенному счастью. В настоящее время я никому об этом не сообщаю, но в ближайшие дни напишу Дональду Гэллапу.

Люблю вас от всего сердца.

Всегда любящая, преданная, благодарная,

Дни и годы пролетают не оставляя свободной минуты. Макс [Уайт] приходит шесть дней в неделю на четыре-пять часов, чтобы поработать над книгой. Работа идет плавно и не продлится столь долго, как он предварительно полагал. И мы согласились, что воспоминания должны концентрироваться вокруг Малышки и ее творческой работы. А мое участие исключено — возможно, чтобы все внимание было уделено ее методу. Ты согласен, не правда ли? Я — ничто, лишь память о ней.

Затем мне пришлось сделать инвентаризацию картин — их размеры, даты — когда написаны и нынешняя стоимость, все для успокоения Эдгара Алана По. У него перехватило дух от удивления, когда он увидел цены, которые Жорж Маратье любезно проставил; спасибо ему, избавил от расходов на эксперта, каковым является сам. Я послала список юристу, чтобы тот отправил его Э. А. П. (сама я не связываюсь с ворчливым дедом). Он сказал по телефону: Это будет ему такой удар, от которого он не оклемается!

Тем временем, всяк стремится в Париж, некоторые — интересны, другие — не так уж. Самым приятным посетителем до сих пор оказалась Анита Лос, которая в Париже работала над французским фильмом по пьесе Колетт [184] . Ее сопровождали вдовец К. — агенты — юристы — нотариус. Она позвонила мне за день до отъезда и мы вместе с театральным критиком «Нью Йорк Геральд» позавтракали в очень хорошем ресторане на Монмартре, который мне давно рекомендовал Эдвард [Уотермен]. Владеет им молодой шеф, готовит великолепно. Джеймс Берд сказал, надо иметь его в виду. Анита прелестна, прекрасно выглядит, умна и оригинальна. Она сообщила, что давно тебя не видела, но собирается позвонить, как только окажется в Нью-Йорке Она работает в Италии до конца месяца, а затем отплывает из Неаполя.

Морис Гроссер был здесь по дороге в Португалию (в малютке-автомобиле), где планирует рисовать. Говорит, что Пол Боулз в Португалии, а Джейн осталась в Нью-Йорке для лечения (серьезного) глаз.

Отчеты в американских газетах несомненно чрезвычайно преувеличивают здешнюю политическую атмосферу. Она — путаная и обескураживающая, но не вызывает тревоги. Все политические партии расходятся во мнениях, да и внутри каждой партии наблюдаются противоречия. Де Голль может прийти к власти, но только на несколько месяцев. Он долго не удержит большинство. Вам не следует беспокоиться обо мне. Все спокойно и всего вдосталь.

Объятия и поцелуи,

Твой А. П. [Ассошиэйтед Пресс] послало кого-то из своего парижского бюро взять у меня интервью. Его не следовало бы впускать, если бы он не был послан другом друга. Непохоже на правду? Он был — мне потом разъяснили — типичным американским журналистом — но не в моем представлении. Он спросил меня, каково мнение парижского Музея Современного Искусства о картинах? Когда в последний раз я видела Пикассо? Что я думаю о последней книге Франсуазы Саган? Что я думаю о ней и балете Менотти? Избавлю тебя от моих ответов. Если я и угостила его коньяком, то только потому, что хотела побыстрее избавиться от него. Когда он уходил, он извинился, что за десять лет жизни в Париже ни разу не удосужился взбежать по этажам и повидать меня. Как он отнесся к моему ответу на это заявление, не собираюсь даже и предполагать.

Дом 5 на улице Кристин продан компании, которая распродает отдельные квартиры. Все нынешние обитатели, за исключением меня, их выкупили. Французский закон охраняет пожилых женщин, поэтому я могу оставаться здесь до конца своей жизни. Лестницы и коридоры перекрашены в темно-зеленый и светло-коричневый цвета — очень приятно.

На следующей неделе я отправляюсь на два дня в Швейцарию, если летят самолеты. Позднее — в Акуи, опять на лечение — опять разыгрался артрит — слишком холодно, сыро и много тяжелой работы в доме. Мадлен в самовольном отпуске — ее следовало бы уволить. Подменяющая ее не слышит, не видит и не понимает. Знаешь ли ты Аниту Лос? Завораживает. Вирджил ожидается здесь летом. Knodler открыла парижскую галерею выставкой в Soir'ee de Paris — видел ли ты ее каталог? Прекрасный. Почему Милдред не пошлет свои стихи в «Нью Йоркер»? Скажи ей de ma part они нуждаются в ней.

С любовью к вам обоим,