Морфей принял измученного юношу в свои объятья, но не спешил дарить ему столь сладостный покой. Открыв глаза, Драко оказался в своем поместье, тихом и уютном уголке на краю суетливого серого Лондона. Давно ушедшие предки любопытно глядели на отпрыска с многочисленных портретов, развешанных в теплом коридоре. Кто-то перешептывался с соседями, а кто-то снисходительно глядел на Драко, словно тот был жалким оборванцем, зашедшим в дом по ошибке.

«Несчастный калека, а ведь он так молод», – услышал Малфой среди шепотков. Юноша выпрямился, уловив адресованное ему слово. Как же Малфоя раздражало осознание того, что он и правда калека… Может быть, не такой уж несчастный, но… Слизеринец угрюмо опустил взгляд к мраморному полу и увидел свою ногу, ногу без ступни. Внезапно, гостиная, в которой Драко находился, растворилась в воздухе, сменившись новым помещением…

Это спальня Гермионы. Та, что оформлена в красно-золотых гриффиндорских тонах, та, что Драко так любезно выделил дорогой сердцу рабыне. Грязнокровка сидела на кровати, опустив взгляд к полу. Глаза ее были красны от слез, а на шее виднелись разноцветные синяки. Темно-синие, бледно-коричневые… Все они разной давности, мелкие и крупные, неопрятно-рваные и идеально ровные, словно оставленные специально в знак собственного превосходства…

Малфой хотел было подойти, спросить, откуда они взялись, но не успел. Он заметил, что у двери что-то шевельнулось. Дверь тихонько отворилась, пропуская внутрь юношу. Драко оцепенел, увидев странную картину… Он сам, с длинными платиновыми волосами, жестоким блеском в серых стальных глазах – зашел к Гермионе. Девушка громко шмыгнула носом и приподняла стройные ноги, что свободно свисали с кровати. Она подтянула их к себе, словно стараясь закрыться от хозяина, спрятаться.

На лице грязнокровки читался страх. Губы ее слегка подрагивали, тряслись в танце нарастающего ужаса. Глаза мгновенно наполнились слезами, а тело покрылось мелкими мурашками. Малфой, вошедший в комнату, оскалился, словно хищный зверь. Он неторопливо, словно и нехотя, снял пиджак, бросив его на пол. Юноша подходил к кровати, на которой и сидела Гермиона. Шел он неспешно, по дороге расстегивая пуговки белоснежной рубашки. Грязнокровка все плотнее прижималась к стене, словно стараясь провалиться сквозь нее и убежать прочь.

– О, не бойся, в этот раз я, так и быть, буду чуть аккуратней, – злорадно бросил Малфой, подходя все ближе.

Драко казалось, что он слышит, как громко стучит сердце перепуганной рабыни. Она плотнее кутается в тонкую белую ночнушку, отползает все дальше, отворачивается к окну, словно надеясь, что все это ей кажется, снится. Страх ее был почти осязаем. Он, словно едкий дым, заполнял комнату, наполнял легкие Драко своей мерзостью. Малфой почувствовал, что ему становится плохо от увиденного, он на секунду прикрыл глаза, чтобы вновь отворить их.

– Раздевайся, – коротко бросил юноша, стягивая штаны.

Оцепеневшая Гермиона не двинулась. Она словно не слышала приказа, не желала его слышать. В карих глазах плескался страх. Всепоглощающий, жуткий страх, сковывающий каждое ее неловкое движение. Грязнокровка не отводила взгляда от хозяина, словно затравленный зверь, с ужасом глядящий на шуструю охотничью собаку, глядела она на величественного Драко. Слизеринец лишь ухмыльнулся, понимая, что девушка не желает слушаться…

– Гермиона, что с тобой? – спросил длинноволосый юноша. – Ты же умная, славная грязнокровка. Мы уже говорили о том, как все работает…

Малфой остановился возле кровати, лениво отделавшись от остатков одежды. Словно дикий кот, подкрался он к девушке. Драко навис над ее трепещущем от страха телом… В его серых глазах читалось наслаждение, упоение близостью, превосходством над партнершей… Слизеринцу нравилось чувствовать себя выше рабыни, чувствовать власть над чужой жизнью, судьбой. Ладонь Драко оказалась в волосах Гермионы. Он осторожно, нежно провел по шелковистым прядям, опустившись к щеке девушки.

– Ты делаешь все, что я говорю, – сказал Малфой, наклоняясь к уху Гермионы. – А я трахаю тебя не так жестко, как хотел бы, – добавил он шепотом.

Грубая фраза была произнесена так тихо, так резко, что слезы тут же покатились по щекам грязнокровки. Она стиснула зубы, стараясь не вскрикнуть от обиды. Пальцы Драко чуть сжали ее щеку, немного оттянув нежную кожу. Он точно потрепал чуть подросшего ребенка…

– Ты сама разденешься, или хочешь, чтобы я помог? Будет больно, ты же знаешь… – промурлыкал Драко, опуская руки к бедрам девушки.

– Я сама, я все сделаю… – смахивая слезы, ответила Гермиона.

Дрожащими руками она неуклюже, в спешке, стянула белую ткань. Драко, все это время стоявший у стены, наблюдал. Он смотрел, как сам он, прежний, давно ушедший он, берет Гермиону, как подавляет ее волю, как заставляет девушку трястись в страхе. Что-то болезненно заворочалось в груди, мешая сделать очередной вдох. Малфой все смотрел на рабыню, не в силах оторвать взгляда.

Слизеринец еще никогда не испытывал столь острого сожаления.

Драко, что сейчас откровенно издевался над Гермионой, поймал ее дрожащую руку, когда та снимала тонкую ночнушку. Он заглянул девушке в глаза, наслаждаясь ее страхом, ее смятением. Его горячие губы прильнули к нежной ладошке гриффиндорки. Зубы Малфоя схватили чувствительную кожу грязнокровки, резко потянув ее на себя. Гермиона вскрикнула, почувствовав легкую боль. Малфой же улыбнулся, не отрывая тонких губ. Ему нравилось изводить девушку ожиданием… Что будет следующим? Укус или поцелуй?