Но прежде чем идти, Шабалин снял трубку и набрал номер.

— Сейчас поедешь, — бросил он Редозубову, прислушиваясь к длинным гудкам. — Липатий Львович, ты?.. Приветствую. Шабалин. Как здоровьишко?.. Да так оно, так, — решительно перебил собеседника на полуслове. — Как говорится, старость не радость, молодость не жизнь. Слушай, Лепесткова сейчас на работе?.. Да нет, пока ничего… Что?.. — Он нетерпеливо, постукивая кулаком по столу, слушал некоторое время. — Ну, и ты ее подозреваешь, что ли?.. Ладно, мы тут разберемся. Мой инспектор за ней заскочит. Ей пока ни слова, понял?.. Ну все, бывай здоров.

Шабалин обладал поразительной способностью быть на «ты» почти со всеми, кто проживал в девяти леспромхозовских поселках, обслуживаемых райотделом. Во всяком случае, за те полтора месяца, что Редозубов прослужил в милиции, он твердо уяснил, что при нем Шабалин обращался на «вы» только к прокурору, к начальнику райотдела и к замполиту. Была, правда, еще переходная прослойка людей, с которыми Шабалин, в зависимости от обстоятельств, разговаривал то на «вы», то на «ты», более склоняясь, однако, к последнему варианту.

Липатия Львовича Ветцеля, заведующего пошивочной мастерской КБО, с которым Шабалин только что разговаривал по телефону, знал весь район, и не столько за его золотые руки, ибо он давно уже, за редкими исключениями, никому не шил, сколько за его ставшую притчей во языцех, доходящую, по мнению многих, до абсурда вежливость. Ветцель (и Редозубов был тому свидетелем) говорил «вы» не только юным ученицам своей мастерской, но и пяти-семилетним мальчикам и девочкам, которых приводили заказчики-родители. Кажется, в лексиконе этого человека вообще не было слова «ты». Соответственно, трудно было предположить, чтобы нашелся в районе человек, который решился бы сказать «ты» этому благообразному, всегда аккуратно одетому седому старику, которого раз пять уже провожали на пенсию и столько же раз просили вернуться обратно… Положив трубку, Шабалин с минуту, как бы впервые, разглядывал висевшую на стене напротив его стола контрольную карту, пестрящую множеством разноцветных пластиковых прямоугольничков на магнитных присосках, затем, коротко вздохнув, посмотрел на стажера. Тот встал, ожидая указании. Но в это время открылась дверь, и в кабинет вошли двое.

— Ага! — сказал Шабалин. — Как раз кстати! Сядь пока, — предложил Редозубову. — А то бьемся тут вдвоем, как рыба об лед!

Один из вошедших, невысокий, крепко сбитый молодой человек, с пышущими румянцем щеками, в новенькой, отглаженной, топорщившейся еще на нем форме, грохнув сапогами, шагнул к столу и, вскинув руку к козырьку и четко приставив ногу, доложил:

— Товарищ лейтенант! Участковый инспектор младший лейтенант Федорец прибыл из командировки! Задание…

— Здорово! — перебил Шабалин, вставая из-за стола и протягивая участковому руку. — Все нормально?

— Так точно! Разрешите доложить…

— Потом, потом доложишь, — сказал Шабалин. — Ну, что там? — тут же обратился к другому вошедшему, тоже невысокому, но, в отличие от первого, худощавому, даже щуплому старшему лейтенанту по фамилии Костик. — Кража?

— Да нет, — ответил тот. — Ничего там и не было, на том складе… ящики пустые… Мальчишки, видать, доску выломали.

— Чей склад?

— Да не склад, сарай просто… ремстройуправления. Окурков гора внутри. Ясно, что пацаны. Надо пожарной охране сказать, пусть уберут, что ли, этот сарай, раз им никто не пользуется. Загорится еще.

— Можно и пожарной охране, — согласился Шабалин. — Но надо и самим там поработать. Неблагополучно в том кутке. Там, по-видимому, группа создалась. Пока шалят, а дождемся краж! Это Косинцева зона?

— Его. Надо детской комнате заняться.

— На детскую комнату надейся, — сказал Шабалин, — а сам не плошай! Косинцев из конвоя вернется, пусть поработает… Так. — Шабалин помолчал, обвел взглядом присутствующих и, обращаясь к участковому, приказал:

— Ты вот что, поднимись к Але, там у тебя заявлений скопилось, разберись. По командировке после обеда отчитаешься, мне сейчас некогда. Ясно?

— Так точно. Разрешите идти?

— Давай.

Младший лейтенант вышел.

— Хороший парень, — сказал Костик.

— Да, неплохой, — безразлично подтвердил Шабалин. — Ну, а ты, Николай Михайлович, сходи-ка сейчас к бабке, потолкуй.

Костик вздохнул, взял со стула дело, которое положил туда Редозубов, раскрыл, внимательно всмотрелся в фотографию и, как бы рассуждая сам с собою, ни к кому не адресуясь, произнес:

— А стоит ли?

— Стоит, — убежденно сказал Шабалин. — Я бы сам к ней сходил, — подчеркнул он важность мероприятия, — но мне сейчас к замполиту. Вызывал. — Он помолчал, ожидая, что Костик поинтересуется причиной вызова. Но Костик ничего не спросил. — А с бабкой потолковать надо.

Никого другого из подчиненных Шабалин не стал бы просить, чтобы тот куда-то сходил и что-то сделал, и уж тем более никому другому не стал бы объяснять, почему он сам не может туда сходить. Но со старшим инспектором уголовного розыска Костиком у Шабалина были свои, особые отношения. Даже и не потому, что Костик старше по возрасту, по стажу службы, по званию (ему вот-вот должны были присвоить капитана). С этим Шабалин не особенно считался. Все было гораздо сложнее.

Когда полгода назад начальник ОУР майор Собко уходил на пенсию, никто в отделе не сомневался, что на его место назначат Костика. В крайнем случае, полагали некоторые, пришлют начальника со стороны. Шабалина же, бывшего в то время даже и не старшим, а просто инспектором, никто в расчет не брал. Однако произошло следующее. В то время, когда Собко сдавал дела, Костик сдавал государственные экзамены в Омской школе милиции. Дела временно принял Шабалин. В отсутствие Костика, исполняя обязанности начальника отделения, Шабалин раскрыл как-то сразу ряд серьезных преступлений, причем три из них «висели» с прошлого года, а одно— убийство — вообще было пятилетней давности. Что еще более важно — все это отнюдь не выглядело случайностью: и до этого Шабалин два последних года выдавал стопроцентную раскрываемость на обслуживаемой территории.