Им нельзя охотиться. Им нельзя останавливаться.

Отряд ехал убивать.

Сорок два человека (в плену у Юду Зебаб научился складывать числа и даже рисовать их) неслись легким галопом по размокшей мягкой земле, разбрызгивая из под копыт комья жидкой грязи. Но лошади шли ходко, памятуя про недавнюю засуху. Да, лучше уж так, чем не пивши по нескольку дней бешеной скачки.

Во время засухи они откочевали на север, ближе к морю, но не нашли там желаемого спасения. Зато потеряли в боях с местными много воинов, и от падежа — много лошадей. А теперь, вернувшись назад, обнаружили, что их пастбища заняты другим племенем.

Это были плохие воины, они ужасно держались в седле и совершенно не умели стрелять на скаку. Но их было очень много. Засуха прогнала их с насиженных мест, и они пришли на земли амореев. И теперь, когда начались дожди, их надо прогнать назад. Или убить.

Иначе племя не выживет.

— Стой! — бааль Набис, глава отряда и его старший брат поднял руку. Двое воинов рядом натянули тетиву, целясь во что-то темное впереди. Всадники остановились. Зебаб выехал вперед, к брату. Перед ними на дороге в полуполете стрелы лежал человек, грязный и оборванный. А еще очень худой и изможденный.

— Это человек Юду. Так одеваются их воины.

Сзади раздался смешок, но он не обратил внимания.

Отец принял его, когда он вернулся. Ведь Зебаб ушел воином, а не рабом. Прискакал на коне, с луком и полным колчаном. И если кто-то усомнится в этом, он докажет наглецу, что тот не прав.

И ведь пришлось доказывать! По закону предков, в сшибке на полном скаку. Целых четыре раза!

В итоге племя лишилось четырех дерзких и неумных воинов, а четыре не самых слабых рода затаили на него злобу, ожидая случая, чтоб отомстить.

Отец смотрел на все это и посмеивался. Его сын доказывал право называться его сыном. И доказал. Значит сильный и может называться воином, а не каким-то пастухом. Поэтому его приняли, несмотря на плен и рабство. Но втайне за спиной все кидали многозначительные взгляды и смешки. Реагировать на них было нельзя — это недостойно настоящего воина. Кидаться на противника из-за косого взгляда — удел рабов и трусливых женщин. Настоящий мужчина может оскорбить другого мужчину только словом или поступком. Но приятного было мало: каждый раз, слыша издевательские намеки, он дорисовывал слово «раб», произносимое обидчиком про себя, и закипал. Но молчал.

Колонна во главе с баалем шагом подъехала к лежащему без сознания человеку. Один из телохранителей брата спешился и перевернул лежащего юду. Зебабу от вида лица этого человека стало плохо. Воин тем временем осмотрел и пнул лежащего. Тот застонал.

— Жив.

— Набис, я первым увидел его! — выехал воин, скакавший впереди отряда в полуполете стрелы. Он был из рода одного из убитых Зебабом на поединке, и это плохо.

— Мы едем на войну, Даррис.

— Но мы захватим там много пленных. Одним больше, одним меньше…

— Чем он тебе так понравился? Хочешь развлечь своих женщин? — усмехнулся сын вождя. Сзади раздался дружный хохот.

— Мне нужны рабы-мужчины. У меня большое стадо, а женщины не могут делать тяжелую работу. — Улыбнулся дозорный.

— А мы уж было подумали, что ты не справляешься в шатре со всеми своими женщинами! — засмеялся предводитель. Лицо Дарриса расплылось в улыбке.

— Бог-Небо дал мне достаточно мужской силы, чтобы развлекать своих женщин.

Воины снова довольно засмеялись и заулюлюкали.

— Забирай. — Еще раз усмехнулся сын вождя. — Но повезешь на своих лошадях. И не вздумай отстать.

— Да, повелитель… — Даррис поклонился.

— Нет! — Зебаб услышал свой голос.

— Что «нет»? — повернулся брат.

— Я знаю этого человека. Он друг моего шатра. Даррис не заберет его.

Предводитель, прищурившись, долго оценивающе смотрел Зебабу в глаза. Наконец пренебрежительно расхохотался.

— Наш раб узнал своего господина?

Воины сзади поддержали своим смехом, но уже более вяло, ожидая, что будет дальше. Это было унижение. Оскорбление, смываемое только кровью. Аморей побагровел. Но перед ним был старший брат, бааль, боевой вождь. Наследник отца. Отец не позволит просто так вызвать его на поединок по закону предков. Но и переносить такие оскорбления тоже нельзя. Это клеймо, которое не смоешь ничем. Клеймо труса. И старший брат знал это.

И еще, если бы Набис только догадывался, насколько попал в точку насчет хозяина!

— Я сказал, — выдавил Зебаб, из последних сил не срываясь в припадке ярости, — что этот человек гость моего шатра. — Боковым зрением он заметил, что лежащий открыл глаза и внимательно следит за ситуацией. Это придало уверенности.

— Воины! А не все ли вам равно на мнение щенка: раба и сына рабыни?

Воины за спиной молодого аморея издали поддерживающий клич. Ладно, другого мы и не ждали. Рука стиснула рукоять костяного ножа. Справа и слева чуть сзади послышался скрип натягиваемой тетивы.