Шрифт:
Глава восьмая
Пейзаж с галкой
Ненастный санкт-петербургский ситничек сеялся и сеялся, одевая весь белый свет в серо-лиловый саван.
Императрица подошла к окну во двор, отворила его и некоторое время тоскливо глядела в небо. Назвать то, что она видела, небом едва ли кто-нибудь мог, потому что оно обычно шло, двигалось, менялось, а теперь вот уже несколько дней стояло беззвучно и заморенно. И было это небо тусклое, неясное, грязное.
Клонилось уже к вечеру. Караульный внизу встрепенулся, узнав государыню. Он подтянулся и замер, стремясь вжаться в голубую дворцовую стену. В него вонзился страх, ноги разъезжались, и солдату казалось, что набухшая земля вот-вот начнет выталкивать влагу обратно и что повсюду забьют фонтаны.
В глубине сада кружила над старой липой одинокая галка. Она беспокойно и горько вскрикивала, слетала с верхних веток на землю и снова в несколько сильных взмахов подымалась вверх.
Потом птица резко взмыла и странно подымалась, распластав крылья. В этот миг из окна раздался оглушительный выстрел. Галка, приняв в свое тело лишний вес, остановилась в воздухе, зависла и, заваливаясь на одно крыло, камнем упала под дерево.
Со страху караульному стало трудно дышать, в груди сперло. Он попятился, не отрывая спину и зад от стены, завернул за угол и тотчас же растворился во мгле.
Отшвырнув от себя тяжелое ружье и поморщившись от грохота, императрица велела комнатному лакею призвать девицу Анну Федоровну Юшкову, дочь боярина. Та обещала для развлечения государыни доставить во дворец Настасью Филатовну Шестакову, давнюю знакомую Анны Иоанновны.
Юшкова неслышно вплыла в опочивальню. Но государыня имела звериный слух. Не оборачиваясь она спросила:
— Ты обещала Филатовну. Доставили?
Юшкова встрепенулась:
— Доставили, доставили!
— Зови немедля!
Филатовну привели, когда императрица уже изволила раздеться ко сну.
Ее величество позволила Филатовне пожаловать к ручке и взяла ее за плечо так крепко, что с телом захватила.
Она подвела ее к окну, разглядывала, засматривала в глаза. Потом сказала:
— Стара ты очень стала, Филатовна, не так, как раньше была. — Она тяжело вздохнула. — Пожелтела вона как!
— Уже, матушка, — запричитала Филатовна, — запустила я себя, прежде пачкалась, белилась, брови марала, румянилась, так и получше была. А ноне захирела!
Анна Иоанновна улыбнулась.
— Румяниться не надобно, а брови марай! Получше будешь! Ну, а я, Филатовна, стара ли стала, погляди-ка?
— Никак, матушка, ни капельки старинки в вашем лице, ну ни капельки в вашем величестве нет!
— Ну, а толщиною я какова? — спросила государыня. — Небось уже с Авдотью Ивановну Чернышову? А? Только не ври!
— Господь вам судья, матушка, нельзя и сравнить ваше величество с нею, она же вдвое толще!
— Вот, вот видишь ли! — удовлетворенно протянула императрица и строго приказала: — Ну, говори, Филатовна!
Та замигала часто, замешкалась:
— Не знаю, что, матушка, и говорить. Дай отдохнуть, матушка!
— На том свете отдохнем! На том! — Императрица рассмеялась, видя неловкость и смущение Филатовны, и приказала: — Ну, поди ко мне поближе!
Филатовна плюхнулась пред нею в самые ножки.
— Подымите ее! — крикнула Анна Иоанновна.
Мужеподобная шутиха, что неотлучно была при императрице, бросилась со всех ног подымать Филатовну. А та еще пуще растерялась, не умея встать. Наконец кое-как Филатовну поставили на ноги.
Императрица снова велит:
— Ну, Филатовна, говори! А то отдам Бирону на конюшню! Он на тебе ездить будет!
— Спаси и помилуй, не знаю, матушка, что и говорить!
— Рассказывай страшное, про разбойников. Живо!
Гостья про себя подумала: "Вот навязалась, ведьма, на мою голову", — а вслух сказала:
— Да я же с разбойниками, матушка, и не живала.
— Не живала! Ну, так выдумай! Ну что, не можешь? Ладно уж, иди спать!
Обрадованная Филатовна выплыла из опочивальни лебедем. Уже за дверьми передохнула: "Фу, слава богу, отцепилась!" А поутру, в десятом часу, ее снова призвала императрица.