Аграфена была уже в кровати. Андриан потушил лампу, на ощупь пробрался к койке и осторожно присел на краешек. И никак не мог унять сердце. Его колотил озноб. Аграфена ни о чем не спросила, и он тоже молчал. Закурил и, не докурив, примял окурок в пальцах. Не торопясь, отстегнул протезы. Он уже несколько дней не снимал эти деревяшки. Легонько опустил на пол, чтобы не стукнуть. Культю сверлил страшный зуд — это было знакомо. Он подождал, пока отхлынет кровь, уймется зуд. Второй протез был на шарнире с тугой пружиной, и культю тоже жгло, и он тоже стерпел, прикоснешься — раздерешь в кровь, а не уймешь. Хотел закурить, но раздумал. Не потревожив Аграфену, лег на спину, натянув легонько краешек одеяла, и, закинув руку за голову, уставился в темноту.

Аграфена пошевелилась, повернулась к нему, положила голову на плечо и протянула руку:

— Болит? — она погладила ногу.

И Андриан прижал Аграфену.

Месяц, зацепив за наличник, повис стручком, запоздалый, неяркий. На полу рябило, как на воде в ветреную погоду. Пощелкивали от мороза стены.

— Ты все такой же, Андрианушка?! — задыхаясь, шептала Аграфена.

Потом они говорили, и он не помнил, как заснул. Открыл глаза, а около печи хлопочет Аграфена. Она вроде как помолодела, Андриан легонько кашлянул. Аграфена сдернула с углей сковороду, сунула ее на шесток и спряталась за печь.

Так было и в первый день после свадьбы.

Хлопнуло с печи на пол, словно валенок, упал большой лохматый кот. Изогнул спину, выбросил коброй хвост и уверенно направился к Андриану. Аграфена так и обмерла — признал ведь хозяина. Помокнула остывшую оладью в молоко и положила под стол.

— На, Микишка, разговейся.

— Что ж это я валяюсь так долго?

— Не торопись, — отозвалась Аграфена, — полежи, я к тетке Марье еще за молоком сбегаю.

Андриан присел на краешек скамьи, надел галифе, оседлал своих «коней», подобрался к умывальнику. «Надо бы, — подумал он, — прихватить из вещмешка Аграфене подарки».

Только так подумал, а Нюшка уже на пороге, положила на лавку мешок и трость и сразу выговаривать:

— Нехорошо, дядя Андриан, обманывать, вот и жди вас.

— Ну, не серчай, Нюша, давай мириться?

— Я и не сержусь больше, — сказала Нюшка. Только ее Андриан и видел.

Отрез на платье из голубой шерсти очень понравился Аграфене. Андриан его купил, вернее, скомбинировал из наличных денег и солдатского пайка. «Вот ведь себе ничего не привез, как есть в солдатском, а меня не забыл, хоть и изуродовало человека, а сердцем все одно добр», — рассуждала Аграфена.

Андриану не терпелось взглянуть на огород, колодец, зайти в сарай, под навес. Вчера в этой кутерьме толком ничего не разглядел. А прошел по избе к печке, ощупал ее:

— Стоишь, бабушка-старушка, ласковая ты моя. Чувал побелен, щели замазаны. Хорошо! Хорошо, и все!

Надел шинель и вышел во двор. На дворе тоже было чисто и свежо. По поленницам было видно, что управляются одни бабы, торчали порубленные жерди с заостренными концами. Андриан вошел под навес, вот и санки кованные им, но разводы прикручены на проволоку. Видно, на себе Аграфена возила дрова. Вот и топор, и чурка. Надо же, изгородь не уцелела, а чурка невредима — лиственничный комель. Андриан помнил, что еще дед тесал на ней березовые черенки, бастроки, оглобли.

— Едрена маха, — сказал ласково Андриан и поднял из-за чурки топор. Повернул в руке. Топор не слушался… — Н-да!

Аграфена вошла в калитку и увидела Андриана. Хотела сказать, что это он вздумал или дров нету? Но вырвалось:

— А теленок Белянку высосал, не укараулила тетка Марья.

— Высосал, говоришь! Так ей и надо. — Андриан обнял за плечи Аграфену. Так и вошли в избу.

Пили морковный чай с сахаром. Ели ячневые с картошкой оладьи. Аграфена все подкладывала их Андриану:

— Ешь, ешь, — а в душе сокрушалась: «Боже мой, Андриан и не Андриан. Только глаза и зубы есть Андриановы. Подкормить бы мужика, поддержать, а чем? В прошлом году в расчет на трудодни дали по мешку отсева, вот и тяни».

— Только бы Георгия дождаться, — вздохнула Аграфена. — Все сердце выболело.

— Я тебе говорил, мать, дождемся. Придет наш Георгий. Раз известий нет, значит, парень при деле. При таком, что и говорить, и сообщать не положено.

— Даже родной матери?

Напившись чаю, Андриан покурил около печки на скамеечке.

— Ну, мать, я, однако, схожу к Ивану Артемьевичу, повидаю Серафиму, как она?

— Еще чего, не успел обопнуться, и на тебе — лететь по деревне. Не отпущу, как хочешь, Андриан, не отпущу.

Аграфена метнулась из-за стола и обхватила Андриана за шею.

— Я на тебя еще не насмотрелась, — горячо зашептала она.

— Задушишь, Агаша!

— И задушу, сдаешься?!

— А куда денешься, — засмеялся Андриан, — превосходящие силы…

Аграфена с утра уходила на ферму и возвращалась поздно, когда уже зажигались в избах огни. Андриан управлялся по дому. Привел в порядок сени, починил журавель, баньку. Собрался перестлать пол, да еще плохо слушался топор. Так только, разве самую малость, кое-где подлатал, подживил.