Илан вышел в коридор, повернул к южной лестнице, шагов через тридцать в полутемном коридоре чуть не споткнулся о девчонку лет двенадцати-тринадцати. Она махала тряпкой на стену и повторяла:

– Паук, уходи! Уходи, паук!

Илан молча заставил ее посторониться, открыл одну из банок, поймал большого черного паука и закупорил крышкой. Дошел до ближайшего окна, приподнял тростниковый ставень и выпустил паука на улицу. Снаружи было так же сыро, но, и правда, теплее, чем в коридоре. Иди, паук, погрейся. Повернулся идти дальше, снова чуть не споткнулся о ту же самую девчонку. Маленькую, худенькую, с острым личиком и глазками-бусинками, один из которых чуть косил к носу.

– Чего тебе?
– спросил ее.

– Спасибо, - сказала она.

– Ты пауков боишься?

– Ага.

– Зря. Они полезные. Их яд лечит от паралича, если вводить его под кожу. Только одного паука мало, нужно десять. Я его выбросил, чего трясешься?

– Замерзла. Я бы лучше на кухне работала, там тепло. Только меня не берут на кухню.

– Почему?

– Говорят, без сопливых скользко, - вздохнула она.
– Меня зовут Мышь. А вас?

Илан взял вторую чистую банку, достал флягу с чаем, вылил в нее остаток и велел:

– Пей.

Она отхлебнула, но весь пить не стала, куда-то наладилась с этим чаем. Склянки у Илана кончились, можно было возвращаться и искать новые. Но он спросил ее, кому она собирается помочь. Оказалось, мальчишке, соседу по кварталу, которого торгаш ударил топориком по руке за кражу булки. Отрубить не отрубил, но руку все равно пришлось отнять. Мальчишка был сиротой, так что штраф за самоуправство и членовредительство булочник платил не родителям, а в городскую казну. Мальчишка же, как был голодным, так и остался, только теперь без руки. Пациента этого Илан знал. Уже успел поспорить насчет него с Гагалом, сыном ректора Ифара, хирург из которого был, как из стеклянного чайника копыто. Руку можно было спасти, а тот резал дважды - первый раз неудачно, рана повела себя плохо, пришлось отхватить еще раз на пядь выше. Попутно узнал, как девочка попала в поломойки. Когда ей месяц назад исполнилось тринадцать, мать сказала , чтобы она теперь кормилась сама, и Мышь пошла наниматься в веселый дом. Но ее не взяли в проститутки, хозяйка сказала, ты маленькая, косоглазая, голос у тебя писклявый и смех, как у курицы, кормить-одевать тебя надо, а денег за тебя приличных никто не даст. Вот и пришлось идти мыть полы, куда получилось пристроиться. Хоть очень холодно, далеко от дома и платят, как придется.

Снова соваться к чужому пациенту, а, значит, повторять конфликт, Илан не стал, прошел с ней большую часть пути и попрощался, сказав, куда потом занести освободившуюся посуду. Рассказывая свою историю, Мышь не жаловалась, наоборот, ей было смешно. Раньше Илан и сам так жил, сам такой был, сам думал - а что, разве не у всех так? Все же просто.

Дурацкий Ходжер. Как теперь вернуться в прежнюю Арденну?

* * *

– Что, думаешь, поведется?
– спросил Аранзар Джениша, когда они отошли шагов на двести от госпиталя и ведущая с холма мостовая перешла в ступеньки.
– Кольцо, кстати, верни.

– Не знаю, - сказал Джениш, отдавая перстень.
– Мне кажется, мы зря в эту сторону смотрим. Во-первых, нужны мы ему с нашей префектурой, как собаке второй хвост. Ты же знаешь, кто он. Из какой семьи. Его семья послала морем кира Хагиннора, не дала ему Дворец-На-Холме под губернаторскую резиденцию, открыла в нем госпиталь для нищих и бездомных...

– Чем тебе не нравится бесплатный городской госпиталь?
– склонил набок вихрастую рыжую голову Аранзар.
– Мне так очень понравился. Невежливо, но быстро и не больно. А то я из-за тебя чуть без руки не остался.

– Да нравится мне госпиталь. Я тебе про их семью рассказываю.

– Я сам из такой семьи, Джениш, что нового ты мне можешь рассказать...

– Ну, и чем объяснишь, что он к нам не идет?

– Тем, что эта семья не отпускает, даже если сама хочет от тебя избавиться. Нет рядом семьи - я сам себя изнутри не отпускаю, потому что я из семьи. Сто поколений предков у меня внутри. И он такой же. От себя и от того, что внутри тебя, не убежишь. С ним не получится ни по хорошему, ни по плохому. Пока сам не почувствует потребность прийти и поговорить. Но я бы - ни на его месте, ни на своем - в самом страшном бреду о семейных тайнах рассказывать не пошел. Особенно в префектуру.

– До "по плохому" он однажды достукается. У мамы терпение крепкое, но короткое. Раз она решила, что у него с совестью не в порядке, если он даже привет сказать не зашел, значит, она эту совесть из него вынет и на допросе разложит.

– Ну, и хуже только получится. Это никому в городе не нужно - с его родней ссориться. Их причуды даже генерал-губернатор глотает, не жуя.

– Я разве за то, чтоб его официально вызвать? Я против.

– Значит, будем ходить вокруг да около. Пока не заманим. Хорошо, что это точно он. Не кто-то другой с таким же именем и родственниками.

– Хорошо, что далеко ходить не надо, - подвел итог Джениш.
– А то мне кто-то маленький, но тяжелый уже оба плеча отлежал.

Аранзар протянул руки к спящему ребенку:

– Давай я понесу.

* * *

Мышь сама разузнала, как Илана зовут и когда лучше всего прийти к нему с просьбой.

– Доктор Илан!
– обратилась она, возвращая пустую баночку из-под чая.
– Можно я останусь работать у вас? У вас же наверняка так много работы, что вам одному трудно, а вам совсем никто не помогает...