Примером этому могут служить вялотекущие переговоры по экономическим вопросам. Лишь после того, как немецкая сторона заявила о своей готовности оплачивать современными военными технологиями столь необходимые для военной экономики Гитлера советские сырьевые поставки, подписание нового экономического соглашения стало возможным 11 февраля 1940 г.{363} Оно предусматривало существенный объем поставок, который удовлетворял годичные потребности Германии, в первую очередь, в зерне и нефти, хотя они ввиду британской блокады лишь частично могли компенсировать потери заокеанского импорта. В силу того что встречные поставки планировалось начать значительно позже, это соглашение на практике означало кредитное финансирование Гитлера в его войне на Западе. При этом немецкая военная экономика, взяв на себя растущие обязательства по встречным поставкам, попала в зависимость от СССР, которая ограничивала временные рамки начала войны на Востоке. Если бы немецкое военное руководство попало в тупик на Западе, то эта зависимость могла бы стать еще болезненнее.

Со Сталиным был согласован вопрос о переселении фольксдойче — этнических немцев — из областей, которые переходили к СССР. Это переселение началось с Восточной Польши и Прибалтики, а позднее охватило Бессарабию и Буковину. Сотни тысяч жителей немецкого происхождения были «отправлены на Родину» и размещены в западной части побежденной Польши. 7 октября 1939 г. Гитлер назначил Генриха Гиммлера «рейхскомиссаром по укреплению немецкого народного духа» и дал ему практически неограниченную власть в вопросе решительной и беспощадной германизации оккупированных польских областей. Это был приказ, рассчитанный на длительную перспективу, но в ближайшее время он должен был привести к тому, что фольксдойче в качестве «пятой колонны» окажутся на своей бывшей родине и растворятся там. В этом деле Сталин тоже оказался в выигрышном положении: Гиммлер размещал в Восточной Польше переселенцев из числа фольксдойче, заменяя ими на «присоединенных Восточных территориях» изгнанных в Генерал-губернаторство с их подворий польских крестьян. Огромное число этих немцев по нескольку лет оставались в транзитных лагерях для переселенцев. Такого рода массовые операции не только вызывали беспокойство, но и наносили экономический ущерб, что заставило вмешаться вермахт и Геринга и притормозить размах деятельности Гиммлера{364}.

Захват Сталиным Прибалтики и его военная операция против Финляндии, начатая 30 ноября 1939 г., стали причиной серьезного недовольства и в немецком руководстве. В «антивоенной группировке» национал-консервативной оппозиции и среди генералитета далеко не многие надеялись на мирное урегулирование с западными державами, при котором Германии могла быть гарантирована ее территория в границах 1914 г., включая, по возможности, и Польское государство с централизованным устройством. У некоторых это было связано с отвращением, которое они испытывали как к грязным деяниям СС в Польше, так и к проводимому, по их мнению, «проболыпевистскому» курсу Гитлера. Бывший посол Ульрих фон Хассель и бывший обер-бургомистр Лейпцига Карл Герделер, эти два важнейших представителя гражданской оппозиции, считали настойчивое стремление Гитлера вести войну на Западе, прикрываясь с тыла Сталиным, «преступным легкомыслием, а политику, проводимую по отношению к России в такой форме, чрезвычайно опасной».

С целью выхода из внезапно возникшего затруднительного положения были «пожертвованы все важные позиции: Балтийское море и восточные границы, не говоря о безнравственном политическом предательстве прибалтийских государств. Это ставило под угрозу доктрину Dominium maris baltic[21], а в случае конфликта с Россией могло затруднить поставки железной руды из Швеции. Но все это меркнет по сравнению с передачей в руки большевиков части Запада с его германо-лютеранской культурой и традициями старой Австрии. Все это попало в руки тех большевиков, против которых мы вели смертельную борьбу в далекой Испании. Большевизация уже ведется широким фронтом на бывших польских землях». Вполне вероятно, что «Гитлер в глубине души готов к тому, чтобы в будущем отказаться от войны с Советским Союзом. В результате этого характер его политики станет еще более преступным и наглым. Продвижение большевиков по всему фронту вплотную к нашим границам, вкупе с неизбежными социалистическими результатами военной экономики, должно и в Германии вызвать опасные внутриполитические последствия»{365}.

Схожими были и мысли Людвига Бека, который годом ранее ушел в отставку с поста начальника Главного штаба сухопутных войск ввиду несогласия с рискованным курсом Гитлера на войну. Бек не считал возможным добиться решительного успеха на Западе и исходил из того, что следует вести крупное наступление объединенными силами союзников либо переходить к длительной войне на истощение, которую рейх не сможет выдержать. В этом случае давление со стороны России будет расти, а стратегическое пространство — существенно сужаться: «Если Польша перестанет существовать как удовлетворяющее нас буферное государство, то положение Германии в будущем будет сильно осложнено вследствие прихода России в Европу»{366}. Эти слова были написаны им в памятной записке после завершения Польской кампании.

У преемника Бека, Франца Гальдера, были иные заботы. Он находился под постоянным давлением со стороны Гитлера, который требовал начать наступление на Западе, по возможности, еще до конца года. 3 ноября 1939 г. он предпринял генерал-инспекторскую поездку с участием важнейших представителей командования сухопутных войск, в результате которой стало ясно, что на высоком командном уровне успех нападения не ожидался. Двумя днями позже, в ходе обсуждения обстановки с главнокомандующим сухопутными войсками, Гитлер с яростью отреагировал на эту оценку и пригрозил негативными последствиями для высшего генералитета. Затем он вынужден был все-таки отменить уже подписанный 7 ноября приказ о начале наступления, но лишь для того, чтобы спустя несколько дней снова утвердить его{367}. Впоследствии сроки начала наступления на Западном фронте менялись целых 29 раз на протяжении нескольких месяцев, что отражало упорную борьбу между руководством вермахта и фюрером вокруг вопросов условий и средств проведения такой операции.

Командование вермахта без тени стеснения доводило до сведения Гитлера искаженные данные о якобы плохом состоянии немецких войск и стремилось, таким образом, заставить его отказаться от принятия решения{368}. Впрочем, износ техники был действительно серьезным, особенно в моторизованных частях, а пехота продемонстрировала во время Польской кампании существенные недостатки в подготовке, однако эти факты отмечались руководством сухопутных войск в первую очередь по той причине, что оно, исходя из положения дел, сомневалось в успехе наступления на французов и в возможности их «уничтожения». При этом длительная оборона, напротив, предоставляла шансы для создания необходимых предпосылок с целью достижения политических договоренностей с противником.

Тем временем нацистская пропаганда преподносила иную картину: вермахт удалось якобы создать в сжатые сроки, и это дало возможность получить в высшей степени гетерогенную армию, нацеленную на войну. Старая элита в лице хорошо подготовленных стотысячных сухопутных войск стала основой новой армии, которая на протяжении трех лет выросла в восемь раз, а перед началом войны была увеличена еще в шесть раз. Лишь немногие дивизии располагали высококачественным вооружением, были хорошо обучены и приспособлены к ведению маневренной войны. 90% армейских подразделений передвигались в пешем и в конном строю; только половину из них можно было считать полностью боеспособными. Подавляющее большинство солдат прошло лишь кратковременную подготовку и не соответствовало образу молодого, динамичного фронтового бойца, как его преподносила нацистская пропаганда.