Стремительный крах французской армии и бегство англичан на их острова стали полной неожиданностью для немецкого руководства. Неописуемой была эйфория от входа в Париж и от предложения Франции подписать договор о перемирии. Во время Первой мировой войны германской армии пришлось в течение четырех лет истекать кровью в тяжелейших боях в Северной Франции. Этого даже не смогла перевесить давшаяся с большим трудом победа над русскими в 1917–1918 гг. А сейчас, в июне 1940 г., казалось, не было ничего невозможного. Возникал очевидный вопрос: а не нацелиться ли на последнюю из оставшихся континентальных держав, на потенциального противника? С другой стороны, германо-советские отношения не испытывали никакой напряженности и прекрасно развивались дальше. Сталин обеспечил тыловое прикрытие Германии в войне против Англии, которая в данный момент в одиночку противостояла немецкой военной машине. Самым сильным оружием Черчилля в борьбе против Гитлера была блокада, но она оказалась неэффективной, потому что с окончанием зимы, когда улучшились погодные условия, советские грузовые поезда снова двинулись на запад.

А как же происходила перенастройка вермахта с уже бывшего Западного на будущий Восточный фронт? Шла ли речь действительно только о рутинных мероприятиях в рамках оборонной стратегии страны, т. е. «абсолютно нормального процесса»{404}, из которого позднее поэтапно вырос план «Барбаросса» и разразилась большая война за «жизненное пространство на Востоке»? Могла ли этому способствовать личная инициатива Гитлера, как предполагает широкий круг исследователей-историков на протяжении уже нескольких десятилетий?{405}

Ведь вообще-то следовало ожидать, что Гитлер после подписания перемирия с Францией 22 июня 1940 г., а может быть, даже неделей раньше, когда немецкие войска без боя вошли в Париж, должен был поделиться с командованием вермахта своими мыслями относительно планов на Востоке, а точнее, плана «Ауфбау Ост» («Строительство на Востоке»), под названием которого скрывался план «Барбаросса». Произошло ли это? Подтверждений этому нет. Во время обсуждений военного положения и в беседах с Геббельсом он был, казалось, полностью занят мыслями о скорейшем окончании войны с Великобританией. Это неудивительно, поскольку означало стратегический поворот к ситуации лета 1939 г., когда он надеялся достичь соглашения с британцами и когда они могли бы развязать ему руки на Востоке.

Своим пропагандистским лозунгом о «мире» Гитлер никоим образом не собирался ответить на стремление германского народа к миру, а напротив, хотел, наконец, реализовать центральную идею своей политической программы. Теперь, когда фюрер, по собственным представлениям, преподал урок британцам и вышвырнул их с континента, он мог надеяться, что его стратегический счет вырастет. Но оставался открытым вопрос, как и когда будет решена «восточная проблема». Новый премьер-министр Уинстон Черчилль оказался человеком другого калибра, нежели те, с кем он столкнулся в Мюнхене почти два года назад. Британское правительство продолжало считать немыслимым признание германского господства на континенте, причем ни в коем случае не на условиях Гитлера. Поэтому оставалось принять следующее политическое решение: в результате продолжительного военного давления лишить британцев всякого мужества до такой степени, что они, в конце концов, уступят, или завоевать их остров. Оба эти варианта представляли собой крайне рискованные и требующие больших затрат предприятия. Потому неудивительно, что после прекращения огня во Франции 25 июня 1940 г. у фюрера в мыслях была лишь одна перспектива, а именно подготовка «мирной речи», чтобы, по возможности, суметь уговорить британцев пойти на уступки. При этом он рассчитывал на поддержку «партии мира», в существование которой в Англии искренне верил. Сразу же после грандиозного парада победы, состоявшегося в Берлине 7 июля, Гитлер приступил к подготовке речи и одновременно обратил пристальный взгляд на военное планирование возможной высадки на британских берегах. 16 июля он издал директиву № 16 под кодовым названием «Зеелёве» («Морской лев»), а спустя три дня выступил с большой речью в рейхстаге.

За прошедшие три недели конечно же было достаточно причин обдумать будущую позицию Германии в отношении СССР. После вступления немецких войск в Париж советская внешняя политика вдруг стала необычайно активной и спешно началась реализация уступок, сделанных Гитлером годом ранее. После оккупации восточной части Польши в 1939 г. началось ультимативное давление на прибалтийские государства с целью принудить их вступить в состав СССР. Одновременно от Румынии потребовали уступить Бессарабию и Северную Буковину. Германского диктатора это, кажется, нисколько не обеспокоило, а вот его окружение было встревожено. Так, 5 июля 1940 г., в дни подготовки к параду победы в Берлине, Геббельс записал в своем дневнике: «Славянизм распространяется по всему Балканскому полуострову. Россия пользуется моментом. Возможно, в будущем нам все-таки следует выступить против Советов». И на следующий день: «Наконец-то мы можем навести порядок в Европе. Россия стремится ухватить куски побольше, пока перед ней не захлопнулась дверь. Нам надо быть осмотрительней»{406}.

«Выступить в будущем против Советов» — должно ли это свидетельствовать об уже принятом решении фюрера? Едва ли! Июнь и июль 1940 г. можно расценить с точки зрения выбора направления дальнейшего движения как поворот к мировой войне, поскольку Англия приняла решение даже в одиночку продолжать борьбу с нацистской Германией, когда та уже обратила свой взор на Восток и приступила к военным приготовлениям. С сегодняшней точки зрения драматизм этого поворота можно расценить как более острый по сравнению с ситуацией сентября-октября 1939 г., когда Германия начала подготовку войны на Западе.

Тогда дело дошло до драматических стычек Гитлера с командованием сухопутных войск и до резких высказываний диктатора, в которых тот подчеркивал свою решимость начать наступление на Францию. Кроме того, проводились детальные обсуждения вопросов, вызывавших сомнения и опасения, оперативных разработок, средств и целей наступления на Западе.

Спустя девять месяцев, летом 1940 г., сложилась совершенно иная картина. Толчок к началу военного планирования и к подготовке наступления на Востоке был дан далеко не в результате принятия конкретного «решения», подвергшегося подробному обсуждению. Все развивалось, скорее, как спиралеобразный процесс случайных поступков, который начался незаметно и достиг определенной динамики лишь спустя несколько недель и даже месяцев. Как же в таком случае командование сухопутных войск могло расценивать сложившуюся ситуацию и какие выводы оно делало? Уже в конце июня Гитлер высказался за создание в будущем «сухопутных сил мирного времени» в составе примерно 70 дивизий. Он настаивал на свертывании военных приготовлений, чтобы дать возможность германскому народу насладиться плодами победы{407}. Министерство экономики рейха уже готовило планы перехода к послевоенному развитию. На всех уровнях экономики и в концернах началось планирование в соответствии с «новым порядком организации германской экономики, перешагнувшей национальные границы» («Neuordnung der deutschen Grossraumwirtschaft»).

Уже 15 июня, через день после вступления в Париж, Гитлер отдал приказ о сокращении сухопутных войск со 155 до 120 дивизий, поскольку «в преддверии полного краха противника сухопутные войска выполнили свою задачу, и мы, находясь на территории врага, можем спокойно провести эту реорганизацию в качестве основы для перехода к миру»{408}. Что касается авиации и военно-морского флота, то перед ними ставилась задача «продолжать военные действия против Англии». Гальдер мог не разделять оптимизма фюрера в том смысле, что вермахт и с оставшимися частями был якобы в состоянии сокрушить британцев, но как начальник Генерального штаба он не мог возражать против сокращения личного состава и материальных ресурсов и должен был делать все возможное, исходя из сложившейся ситуации. Основная масса сухопутных войск была связана задачами по обеспечению защиты территории от Норвегии до границ Испании в случае возможного нападения англичан. Остальные подразделения были отправлены на родину, частично демобилизованы либо реорганизованы с целью улучшения их качества, оснащения и вооружения, но прежде всего — усиления и моторизации.