…Патыма неожиданно вошла в свои берега и даже стала мелеть — это перед черной водой. Черный паводок идет сразу же за весенним; бурные потоки снежной воды сменяются черной подпочвенной, уставшей от долгого зимнего воздержания. Это надолго. И надо не прозевать ее, уйти.

Утром напились чаю и уложили в лодку свои пожитки. Берег под ногами насыщен влагой, хлябаем, словно тесто месим. За ночь вода в реке упала метра на два. Течение ослабело, и берега, и сама речка изменились — подобрела она, что ли. Но мешок с сухарями пристегнул к дуге — на всякий случай.

— Матросы, по местам!

Голец по уши в грязи, даже не догадаешься, какой он масти. Его в лодку не берем — пусть чешет по берегу, Прежде чем сесть в лодку, побулькали ногами, ополоснули глину.

— Разрешите рубить чалки?

— А Ветку? — говорит Андрей.

Встаю, иду за сукой. И опять усаживаюсь.

— Поднять якорь! — командует Андрей.

Отчаливаем.

Лодку подхватывает течением, я подправляю шестом. Голец сначала забрел в воду, но потом сообразил — метнулся вдоль берега.

— Как там наша хижина? Не унесет? — беспокоится Андрей.

— Да не должно бы.

— А мы еще туда вернемся?

— Кто знает. Неисповедимы пути господни.

Солнце уже поднялось высоко, обжигает кожу, но туман еще чадит в глубоких распадках, держится, розовея и сжимаясь. У переката пришлось высадить «матросов» и провести корабль на веревках, лавируя между камнями. В этом месте речка заметно втягивалась между гор, берега вытеснялись кручами. Кое-где лиственницы осели и клонились вершинами до самой воды, цепляясь корнями за размытый берег. Течение еще больше натянулось, и наше легкое судно стремительно неслось, резко покачиваясь на водобоях. Я проворнее заработал шестом. В одном месте едва успел крикнуть Андрею: «Пригнись!» — как проскочили под ветками наклонившегося дерева. «Надо быть осмотрительнее», — подумал я и увидел за поворотом в сужении залом. Это очень опасно!

Едва успели причалить к берегу. Высадились, вытащили пожитки.

— Ну, матросы, в увольнение!

Мы осмотрели залом и решили протащиться берегом. Голец тоже полюбопытствовал, обнюхал сооружение и боязливо попятился.

Разделили посильно поклажу, навьючили на себя котомки. Подняли лодку и потащились в обход.

Берег утыкан булыгами, и идти было трудно. Двигались медленно, с отдыхом. Наконец обогнули завал — сбросили котомки и вернулись за остатками… И так трижды.

Голец кого-то гонял в кустах, тихонько повизгивая. Однажды он чуть не поймал крохаля. Утка с подбитым крылом металась по берегу. И когда подальше отвела собаку от гнезда, булькнула в воду. Пес в недоумении стоял и смотрел с берега.

— Так тебе и надо, — сказал Андрей, — мог же он, дед?

— Мог, да не смог. У него голова еще не на том месте.

— А на каком?

— Молод он, Андрюха. Ветка бы поймала. Она и сейчас вся дрожит от напряжения. Не прицыкни — бросилась бы на помощь Гольцу.

Загрузили лодку и осторожно двинулись дальше. Но минут через пятнадцать услышали рев воды.

— Это что там?

Я встал, посмотрел — впереди смыкались горы, и казалось, здесь обрывалась Патыма. Дальше двигаться без разведки было опасно. Мы причалили к берегу, вылезли. Впереди грозно шумел шиверами перекат. Вынули из лодки груз, часть навьючили на себя, и я попытался спустить лодку на бечеве. Течение рвало веревку из рук.

Перебежками, едва поспевая за лодкой, я прыгал между камней, подбираясь к самому горлу прохода. На изломе горы вода ярилась. Вытянул лодку на камни.

Мокрая прорезиненная ткань туго обтянула каркас, и лодка стала гладкой, как яичко. Вылил воду, поджидаю Андрея.

— Это, Андрюха, и есть сам Шаманский порог. Стряпай обед, а я пойду в разведку, гляну поближе на это чудище.

Захватив на всякий случай спиннинг, я стал карабкаться по скалам. Вода билась о камень и шумела со страшной силой, проваливаясь в прорезь горы, как в трубу.

Я запрыгнул на высунувшийся из воды камень величиной со стол. Обдало ледяными брызгами. И что же? За камнем, впритык друг к другу, в затишке стояла рыба! Тут были и сиги, и ленки в глубине, но они даже не отпрянули! Снизу напирали все новые косяки, вытесняя первых, те сваливались в русло и отчаянно работали в кипении воды плавниками, одолевая стремнину, поднимались и заходили за другие камни. Вот он, нерестовый ход перед черной водой. Рыбы столько, что ее можно было подсекать по выбору. Но это неинтересно, как-то предательски. Я вернулся с пустыми руками. Андрей приготовил «стол» — на камне в чашках дымила каша.

— Не пересолил? — спросил я.

— Пересол на спине, недосол на столе, — степенно ответил дежурный повар и шмыгнул носом, в точности как Талип.

Я вынул из рюкзака пригоршню сухарей, положил на «стол» и полил их из чайника — запарил. Наполнил кружки, и мы сели. Камни около речки слезились.

— Не плачьте, камни, — зачем-то сказал я.

— Ты че, дед, оглох, что ли? — крикнул Андрей, подавая сахар.

— Оглох, Андрюха, совсем оглох. Как дальше, Андрюха, двигать будем, у тебя есть предложения?