Шрифт:
– И когда ты должен везти картину?
– Видишь ли, в этом вся проблема. – Я откашлялся. – Мне придется отлучиться туда из Туссена.
– Прекрасно! – воскликнула Анна. – Эти люди вообще существуют? Или ты их выдумал, чтобы не общаться с моими родителями?
– Жюльен решил, что так будет проще. Там же на пароме рукой подать.
– Ах, Жюльен… Ну конечно.
– Я не знаю, что делать. У меня нет выбора. И я совсем ненадолго! Проеду на пароме, переночую у родителей, отдам картину и сразу вернусь. А хочешь со мной?
– Ну уж нет, спасибо! Шестнадцать часов плыть через Ла-Манш… – Она покачала головой. – А все почему – потому что…
Она не закончила фразу, в этом не было необходимости. Потому что не стоило мне продавать картину.
– В общем, поступай, как знаешь, – сказала в конце концов Анна, перестраиваясь в другой ряд.
Глядя в окно, я погрузился в свои мысли. Что будет, если покупатель и правда Лиза? В какое положение это меня поставит? Мое сердце станет пешкой, зажатой между отчаянием и сладкой иллюзией собственной желанности. Большая часть меня хотела вновь увидеть эту женщину, проверить, так ли сильно мое к ней влечение. И в то же время я понимал: если дверь по лондонскому адресу мне откроет Лиза, это будет непоправимое предательство по отношению к жене. Еще одно непоправимое предательство.
К моменту, когда мы доехали до коммуны Сен-Клу, движение замедлилось настолько, что с увлеченным видом изучать пейзажи за окном стало уже невозможно. Молчание стало гнетущим. Я спросил, как продвигается дело с винными этикетками, она ответила, что предварительные слушания начнутся через месяц.
– Похоже, истицы настроены серьезно. Собирают подписи всех женщин на севере Франции, у которых родились дети с врожденными пороками развития на фоне употребления алкоголя.
– Неужели беременные не в курсе, что им нельзя пить?!
– С вином вопрос особый. Это часть нашей культуры. Мне, например, врач разрешал два бокала в день. Да большинству беременных и не хочется. Ну, не тянет на вино, или становится неприятен вкус. Самое мерзкое во всем этом – они заявляют, будто не знали, вот даже не догадывались, что алкоголь вреден для плода!
– Почему они судятся не с врачами?
– Хороший вопрос. – Анна наградила меня коротким взглядом. – Преимущественно на нем мы и строим защиту. Мы доказываем, что медики прикладывают недостаточно усилий к просвещению будущих матерей. В Штатах гораздо больше истерии вокруг потенциального вреда алкоголя для плода, чем у нас. Впрочем, в Штатах вокруг всего гораздо больше истерии. Этот иск – очень дурной знак. Перекладывать вину за свои поступки на других… Теперь этим занимаются и французы. Близок тот день, когда сюда и «Старбакс» придет.
– Apr`es moi, le d'eluge. [11]
– Вот-вот. – Анна улыбнулась.
– Вообще-то, никаким «Старбаксом» тут пока не пахнет.
– Погоди, увидишь, скоро явится. А с ним и готовые завтраки в суперогромных пачках. И коляски-трости.
– Во Франции тоже продают коляски-трости.
– Ничего подобного! – У Анны даже глаза вспыхнули. – У нас принято возить детей в нормальных прогулочных колясках!
Между коммуной Сен-Клу и Версалем лежат полторы тысячи акров леса, бывшего некогда охотничьими угодьями французских королей. Лес носит мрачное название La for^et de Fausses-Reposes – «Лес ложных передышек». Злосчастные олени пытались спрятаться здесь за камнями и под деревьями от толп охотников-вельмож на конях, от рева рогов и собачьего лая.
11
После нас хоть потоп (фр.).
– Можно вопрос? – Я смотрел в окно и думал о бедных оленях, которых неизменно настигала гибель. – По-твоему, мои работы… предсказуемы?
Анна посмотрела на меня:
– С чего ты это взял?
– Ответь честно.
– Без контекста не могу.
– Ты просто боишься сказать правду!
Анна пригладила волосы.
– О чем именно ты спрашиваешь? О замочных скважинах? Или о своей работе в целом? Нет, я не считаю твою работу предсказуемой. А выставка… Эта серия фактически написана по заказу. Она ведь не от сердца.
– Спасибо, – выдохнул я и положил ладонь ей на бедро.
Анна сразу окаменела. Я давно к ней не прикасался.
– Но вот что касается замочных скважин – да, – закончила Анна. – Они предсказуемы.
Я убрал руку.
– А почему ты спрашиваешь? Потому что эти картины покупают?
– Да нет… В смысле здорово, когда твоя работа пользуется спросом. Просто когда я увидел, как быстро они расходятся… – Я умолк, не зная, как продолжить мысль. – В общем, нет. Дело не в этом. Я тут говорил с Жюльеном. Хочу сделать нечто о политике. Точнее, об Ираке. Наверное, инсталляцию. В смешанной технике. Ну вроде… как раньше.
– Хорошо. – Анна поджала губы. – Но… Ирак?!
– Да, возможно, это немного перебор. Просто вот-вот случится что-то очень серьезное.
– Сказать «Ирак» недостаточно. Что именно ты хочешь о нем сказать?
Я понимал, что она права. Анна повернулась ко мне и добавила:
– Я не говорю, что это плохая идея. Будет замечательно, если ты вернешься к таким темам. Но ты так долго писал скважины, что я как-то не ожидала.
Я приободрился. В конце концов, я же хотел ее удивить.