Вчера мой товарищ,нервный, блистательный, цельный,снова вызвал во мне старую зависть,заставилтяготиться моей непереходной сутью.Я им напал на себя, собою напална него, а это холодит, как лезвие,когда ты выясняешь себя в других,когда твоё убожество кровоточитв тебе, как взрезанная артерия,и ты хотел бы отстроить себя зановосамим собою, каким бы ты хотел стать,но не стал.Мой товарищ с древним лицом,похожим на лик вулкана, —пепел, шрамывокруг старых пылающих глаз(этих лампад, мерцающих из его недр),руки в морщинах, бесхитростный,как вулкан нашей жизни, —неужели ранить умершего,докапыватьсядо его краха, разбирать башню егогордости,расширять трещину противоречий,лакомиться хлебом его угрызений,взвешивать сброшенную с трона гордынюсвоей скрытной гордыней?Но разве этого я добиваюсь! Мне надовыяснить, был ли он настоящим —человек, который угасал и воспламенялся,молил, чтобы на него взглянули, —ожидал ли этот мастер презрениялюбви от презираемого, как это случаетсясо многими гневными попрошайками?Здесь я заканчиваю эту историю —не я, а смерть её завершила,одно лишь ясно — все метят в судьи,одержимые жгучим желаниемпокопаться в чужой несправедливости.
