— Я тоже, — голос Полины отяжелел. Она слушала, задумчиво играя со своей короткой прической. Произнесла несколько раз кряду чувствительно: — Да… Да… Да… — И опять: — Я тоже… — голосом дрогнувшим.

Потом наступила тишина, настолько томительная, что мне стало неловко, я совсем уж пожалел, что нахожусь в комнате. С той стороны шел долгий монолог, Полина довольно удрученно слушала. Вдруг повернулась в сторону моей кровати и уставилась на меня. Я на нее как смотрел спокойно, так и продолжал. Полина держала трубку близко к уху, слушала и дырявила меня своими большими глазами, раскинувшись. Чем дальше, тем пристальнее мы друг на друга глядели, пока она не отвернулась.

— Слушай, — хлопнула она себя по бедру, будто вдруг ее осенило, и зачастила: — Может, если у тебя плохо пойдут дела в Голливуде, тебе стоит попробовать себя в порнобизнесе? Если уж ты никак не можешь найти внутреннюю струнку как актер, попробовать себя в этом жанре? У тебя точно есть определенный талант в этой области, с ответственностью говорю. Нет, я не могу, — неожиданно резко ответила она. — И к тебе не могу, — добавила грубо и неприязненно. — Нет, я же сказала, ты ко мне не можешь, я занята. — Говоря это, Полина повернулась и посмотрела на меня. — Тогда пока! — хлопнула она трубкой с видом, что портить настроение — одно из немногих преимуществ общения с мужчинами.

Тут зазвонил домофон. Полина вскочила и, топая босыми ногами, подбежала к трубке на стене.

— Здравствуй, Рикардо! — По фамильярно-деловому тону я понял, что это испанец-швейцар. — Принес посылку? — повторила она за ним. — Нет, я сама заберу. Зачем тебе подниматься, если Гриффины живут в двух дверях от меня? Не беспокойся, Рикки, до встречи! — и повесила трубку.

— Черт! — крикнула вглубь комнаты и голая заметалась по студии. Вдела босые ноги во вчерашние туфли, отчего сделалась еще выше. Осторожно приоткрыла дверь, с опаской выглянула в коридор, хохотнула, найдя авантюру невероятно забавной. «На цыпочках», отчего цокот каблуков раскатился по холлу раза в три громче, «крадучись», вышла на лестничную площадку.

Потом я услышал цокот приближающихся бегущих шагов, он сопровождался хохотом, не оставлявшим сомнений, что хохочущая в полном восторге от всего вместе. Я рванул в туалет. Очень хотелось писать и просто укрыться. Запереться. Все-таки через некоторое время я робко выглянул из дверей и увидел Полину, закутанную в простыню.

— Нельзя так тайком вставать и сниматься с места! А если бы я была голой?

Я искусственно зевнул.

— Только что окончательно проснулся.

Я был рад видеть Полину. Мне было приятно и легко, я недоумевал, почему добровольно подверг себя утренней пытке, если так хорошо и непринужденно мог чувствовать себя давно.

— Как я хорошо спала! — потянулась она, тоже нарочито. — Мне начинают сниться сны только под утро. Сексуальные сны, — поспешила уточнить она. Но «сексуальные» произнесла так натурально, что в этом не было ничего сексуального. — Мне приснилось, что я совсем одна стою в очереди в Ноев ковчег, и, несмотря на то, что у меня нет пары, меня на него пропускают. А когда небеса разверзлись и начался потоп, я возбудилась.

Я сказал, что мне один раз приснилось, как я занимаюсь любовью с Синди Кроуфорд, и от этого я тоже возбудился, хотя сон был никакой не сексуальный. Полина шутки не поняла и серьезно, даже строго, спросила, что же это, если не сексуальный сон.

— Не знаю. Наверное, кошмар. Проснулся весь в поту и стал звать на помощь маму с папой. — И спросил Полину, с кем она разговаривала утром.

— С другом. Мой хороший друг, — рассеянно повторила она. Она сидела рядом со мной, вытянув свои длинные красивые ноги, почти целиком высунувшиеся из-под простыни, и когда это сказала, то пошевелила пальцами ног, словно ей было любопытно проверить, правда ли эти пальцы принадлежат ей.

Я равнодушно спросил, чем ее хороший друг занимается.

— Начинающий актер, — ответила она еще равнодушнее меня. — Снялся в одном английском фильме, пытается начать в Голливуде — до пошлости предвидимо. И смешно. И скучно. До чего предсказуемый этот Патрик.

— Патрик? Актер?

— Ты не можешь его знать, — небрежно отмахнулась Полина, — он только приехал в Америку. А снялся в независимом фильме «Осень, которая не наступила». Картина выиграла пару призов.

— Выходит, будущее у него есть? — продолжил я истязать себя.

— Что ты привязался? — огрызнулась она. — Нет других тем для разговора?

Мы замолчали, я чувствовал себя виноватым. Мне хотелось разузнать, крутит ли она с ним роман, но я не решался спросить напрямую. Поэтому спросил, бывал ли он в студии.

— Да, и забыл здесь свои вещи, — она показала на валяющуюся в углу одежду. Показала просто и бесхитростно, как будто этого Патрика не было на свете.

Я начал верить, что его правда не существует, а есть только его вещи. Все бы было нормально, если бы не Полинино равнодушие. Из-за него я чувствовал себя сколько-то поруганным и проигравшим и злился.

Полина попросила меня скрутить ей косяк и достала из ящика пакет с марихуаной. Я принялся за дело. Трава оказалась сильной. Мы сидели бок о бок и с интересом рассматривали комнату, будто только сейчас вошли в нее. Полина держала в руках банку и ложкой ела из нее. Глаза у нее были подернуты розоватой пленкой; единственное, о чем она сейчас думала, — это о том, что она ест. Меня это тоже заинтересовало, и я спросил, что в банке. Полина подняла голову, поймала меня своими розоватыми глазами и сообщила, что там клубника в шоколаде. Я видел, что все ее мысли занял исключительно непосредственный ответ на этот вопрос. Я сказал, что никогда не пробовал. Полина зачерпнула полную ложку, положила ее в рот и смачно поцеловала меня долгим поцелуем.