В центре площади околачивается молодой человек славянской внешности. Вид московского пэтэушника, парня с автокомбината, где я отрабатывал УПК в девятом классе. Замусоленная грязная куртка, весь потрепанный и пыльный. Его взгляд мечется в надежде натолкнуться на того, с кем можно будет заговорить. Поскольку я единственный, кто не отводит взгляда, он заговаривает со мной, но я понимаю, что он не говорит, а механически произносит заученные слова.

— Приятно тратить деньги родителей, заработанные порочным путем, на благородное дело. — Он произносит это уголком рта, вглядываясь в самый отдаленный край парка, где точно нельзя ничего рассмотреть.

— На что ты их тратишь? Крэк? — Я не до конца уверен, что задаю нужный вопрос.

— Кокаин, — строго поправляет он меня. — Моим родителям принадлежит одна из крупнейших компаний по производству мяса в Калифорнии. Я вегетарианец, поэтому считаю, что то, что они делают, — это зло. Так что приятно знать, что хотя бы часть их гнусных миллионов уходит на что-то стоящее.

Я замечаю, что у него искалечена носоглотка.

— Они все еще думают, что я учусь на юриста, — указывает он на корпуса Нью-Йоркского университета. — Но разве я стану получать профессию, в которой главное — подписывать договор с дьяволом? Да лучше я сяду на скамью подсудимых! Я уже сидел на ней однажды, и мне это вполне понравилось. Так хотя бы можно сохранить душу целой. Даже в моей квартире и то висит портрет Мао Цзедуна, точно такой же, какой висел в камере Тайсона, когда тот отбывал срок. Я здесь живу, — вздергивает он голову в сторону дорогущих домов на улице, идущей вдоль парка.

— Да ну?

— Ага, — подтверждает чуть затравленно. — Вышел подышать воздухом на пять минут. Дома меня ждет вот такая линия. Должен же я иногда брать передышку, — говорит с претензией к кому-то. — Теперь нюхаю в долг, — добавляет нервно и вдруг начинает судорожно оглядываться, быстро и тяжело дышит, по лицу пробегает гримаса паники, с ним вот-вот случится приступ. Но успокаивается. — На секунду показалось, что Дуглас здесь. — Это он объясняет испанцу, с которым я только что болтал про собак.

— Если бы Дуглас был здесь, тебя бы здесь не было, — шутит испанец.

— Как у тебя отношения с родителями? — спрашиваю.

— Последнее время мы стали гораздо ближе, — горячо и с готовностью отзывается молодой человек. — Особенно после того, как приговор мне вынесли не настоящий, а условный. Думаю даже поехать в Калифорнию, познакомить их с моей девушкой. Надо только дождаться, когда она выйдет из лечебницы. Знаешь, каково заниматься сексом на героине? — он доверительно наклоняется он ко мне. — Все становится таким ме-е-е-е-едленным, что ты даже забываешь, что им занимаешься. — По тому, как он тянет «ме-е-е-е-едленный», я начинаю прекрасно понимать, как это — заниматься сексом на героине.

Компания здоровяков-испанцев, лениво сидящих на перилах, оглашает наш угол парка звериным воем.

— Уии! Киска! Ты же не откажешь человеку одной с тобой крови! — орут в голос.

Их восторг вызван проходящей мимо них девушкой-латиной. На ее лице неподдельный испуг. Ей надо пересечь опасную территорию под обстрелом шайки лихих ковбоев. От испуга она выглядит очень красивой.

— Ах, мать твою, испанский подонок! — непомерных габаритов женщина лет сорока нависает над самым активным искателем любовных утех. — Приставать к моей девушке! Ты как осмелился?

Компания ловеласов явно оробела. Мужеподобная фигура женщины-великанши, отстаивающей честь своей восемнадцатилетней возлюбленной, несет в себе нешуточную угрозу. Никто не заметил, что она шла в нескольких шагах позади красотки, никто не подозревал, что эти двое вместе.

— Ты извинишься перед моей птичкой, мерзавец! Повторяй за мной: прости меня…

— Прости меня…

— О, неподражаемая…

— Не-под-раж-мая…

— Царица полей, мать земли, — говори быстрее, тварь!

— Я не запомнил, простите меня!

— Тогда думай, прежде чем раззявить свой поганый рот!

Она пошла, качая гигантским задом. В восемнадцатилетней была прелесть, но и в этой что-то было.

Несмотря на солнце, день еще далек от летнего. Загорелый парень одет не по погоде. Рваная рубаха на голое тело, шлепанцы и не то шорты, не то плавки с разрезом. Останавливает внимание бордовый синяк на прикрытом глазе. Слегка поеживаясь, он сидит на корточках напротив молодой пары и живо говорит:

— Вчера пошел в бар и познакомился с тремя девицами! Две — сестры. Я их спросил: как я могу вам всем нравиться с таким синяком на полрожи? — Он сильно бьет себя кулаком по лбу. — Какой я все-таки шалун! — восхищается он собой. — Я тако-о-ой шалун! — воет в восторге. — Просто безобразник! Ай, ай, Мэлвин, как не стыдно? — обращается он к себе. — На что ты смотришь? — резко спрашивает, перехватив мой взгляд.

Я отвернулся смущенный, больше сбитый с толку не вопросом, а тем, что он ко мне обратился. Парень повернулся к паре.

— Вы меня извините, но я учуял запах своей невесты. Вы не чувствуете такого характерного запаха?

— Какого?

— Такого, какой бывает только у моей невесты?

Они не чувствуют. Переглядываются и смеются.

— Она где-то здесь, — уверенно говорит парень, — я точно знаю. Я чую ее запах за милю. Надо пойти поискать. Вы меня извините, мне придется вас на секунду покинуть, поискать свою невесту.