Будто вечностью самой,

Чтоб по истеченью сроков

Не истечь пустой слезой,

А над живостью потоков

Грянуть майскою грозой!

1972

"Ты у меня, Я у тебя в объятьях…"{455}

Ты у меня,

Я у тебя в объятьях,

Одни и те же часто видим сны,

Но одинаково истолковать их

Мы не вольны.

И дышим мы с тобой одним покоем,

Но никогда его мы не храним,

Как будто бы себя мы успокоим

Лишь беспокойством, только им одним

За этот мир, который не подарен

Друг дружке, а совместно сотворен,

Не буду я покорно благодарен,

А буду непокорно благодарен,

Доволен, волен и непокорен!

1972

Сугробы{456}

Мне зимою легче пишется,

Потому что легче дышится.

Ночь, суровая сподвижница,

Воздвигает белый храм,

Но стремительно, как лыжница,

Память мчится по горам

Над несмелыми страницами,

Как над белыми границами

Достоверности немой…

Так привольно я зимой

Прыгаю через сугробы

Аж до неба высотой!

1972

Клонятся деревья{457}

Не понять,

К чему деревья клонятся!

Что такое действует на них?!

Кто дотронется? Чего сторонятся?

Дело вот в чем:

Ветер был, затих,

Но боятся — вновь на них накинется

Он, уже промчавшийся давно…

И хоть листик ни один не двинется,

Клонятся деревья

Всё равно!

1972

Вступившему в литературу{458}

Ты с умилением читаешь

Страницы книг, своих же книг,

И сам от умиленья таешь:

В какие тайны ты проник,

Как будто в облаках витая…

Но где-то под тобой возник

И леденеет, нарастая,

Не кто иной, как сам ледник!

О умиленных поколенья,

Не всех ли ваших вздохов взлет

И все слезинки умиленья

Преображает небо в лед!

Пусть разум, трезвый,

Как диспетчер,

Следит, и — не спуская глаз,

Дабы с высот не рухнул глетчер

На вас самих

В недобрый час!

1972

Бакены{459}

Дни

Всё короче

Становятся ясные,

И на реке, отходящей ко сну,

Бакены белые, бакены красные

Сонно столпились в компанью одну.

Ждут, вероятно, буксирного катера,

Чтоб, за него уцепившись потом,

Тихо уплыть с голубого фарватера

Прочь на зимовку в какой-то затон.

Но неужели же прямо на целую