– Мне очень...

– ...жаль?

Девушка трясется. Она закрывает ладонями лицо, а до меня вдруг доходит, что... что я не имею права ее осуждать. Эта мысль жжет, она разрезает меня на куски, ведь я должна люто ненавидеть этого человека, должна хотеть его смерти! Но Джил потеряла отца. Я его убила. Неважно, каким он был: хорошим или плохим. Он был ее отцом.

– Ты... – Выпрямляюсь и гляжу в серые глаза Хью. – Ты должна забыть о том, что случилось в церкви. Твой отец умер, потому что болел. Твоя мать знала об этом.

– Мой отец болел.

– Верно. Но он не хотел тебя расстраивать и поэтому молчал.

– Молчал.

– И ты забудешь... – Делаю шаг вперед. – Забудешь о том, что убила Норин Монфор.

Джил кивает, а я протяжно выдыхаю.

– Но каждый день ты будешь просыпаться и чувствовать вину. Каждый день. Ты так и не узнаешь, откуда это ощущение. Но оно никуда не денется. Всегда будет с тобой.

Джиллианна продолжает смотреть на меня растерянным взглядом, и я морщусь. Мне так больно видеть ее рядом и понимать, что именно она забрала жизнь Норин. Я гляжу на убийцу и ничего не делаю. Я отпускаю его. Поступаю ли я верно?

– Иди, – я неуклюже убираю с лица волосы, – уходи, Джил. Пожалуйста.

Девушка послушно срывается с места, оставляя следы на белоснежном ковре, а я тру глаза и осматриваюсь: наверно, я должна отомстить, но разве Ноа для этого дал мне шанс? Я зажмуриваюсь и сжимаю в кулаки пальцы. Как много последствий.

– Я горжусь тобой.

Растерянно выпрямляюсь и вижу Норин.

Воздух разом выкатывается из легких. Я округляю глаза, смотрю на тетушку в сером толстом свитере, смотрю на ее распущенные волосы и яркие, небесно-голубые глаза. И не знаю, что делать, забываю, как разговаривать, как двигаться.

Я судорожно прикрываю рот пальцами и шепчу:

– Норин?

Голос срывается, выходит какой-то идиотский писк. Я порывисто горблюсь. А тетя в следующее мгновение оказывается рядом и обнимается меня худыми руками.

– Не плачь.

– О, боже, это же ты. – Я прижимаюсь щекой к ее шее. – Это ты!

– Я должна была увидеть тебя.

– Норин, – мои руки трясутся, – ты пришла ко мне! Я так ждала.

– Я знаю.

Тетя отстраняется и вздергивает подбородок. От этого движения у меня все внутри в ту же секунду переворачивается и вспыхивает. В этом вся Норин Монфор. Стоять ровно, а говорить холодно. Пусть плечи стонут от груза ответственности, а голос дрожит.

– Как... – Норин запинается и бесстрастно пожимает плечами. – Как Мэри?

Я устало стираю с лица мокрые полосы.

– Ей плохо. Разве может быть иначе?

– Она впечатлительная.

– Неудачное определение для ситуации.

– Ты права. Мэри нужно время. Просто будь с ней рядом, хорошо? Она справится.

– Конечно. – Берусь за руку тетушки и киваю. – Я хотела сказать тебе...

– Не надо.

– Выслушай.

– Ари, я бы сделала это еще раз... – Взгляд Норин пронзает насквозь, как и та стрела, что пронзила ее грудь. – Снова и снова. Я лишь рада, что ты цела.

– Это неправильно, – рычу я сквозь стиснутые зубы. – Вы с мамой... Вы так похожи.

Внезапно Норин смеется. Искренне. Я даже замираю, потому что не помню, чтобы я слышала нечто подобное. Женщина прикрывает тонкими пальцами губы и кивает:

– Так и есть. Мэри всегда была немного другой. А мы с Реджиной любили правила.

– Ты уже видела маму?

– Да, – Норин прокатывается пальцами по моей щеке и кивает, – она следит за тобой.

– Правда?

– Каждую минуту.

Я хмыкаю и нервно улыбаюсь. Мне всегда казалось, что за мной кто-то наблюдает.

– Что ж, я не могу тут долго оставаться. Я хотела тебя увидеть настоящую, и я...

– ...увидела.

– Верно.

Норин Монфор улыбается, подставляет лицо зимнему солнцу, и затем вдруг снимает толстый свитер. Я ошеломленно округляю глаза, ведь на улице холодно, но потом до меня доходит, что передо мной неживой человек. С этим тяжело смириться.

– Что ты делаешь?

– Снимаю свитер.

– Это я вижу.

– Тогда зачем спрашиваешь?

Женщина поводит худощавыми плечами, поправляет волосы. Она глядит на меня, и, как мне кажется, становится гораздо моложе. Ей так идет улыбка. Она очень красивая.

– Я буду наблюдать за вами, – обещает Норин и сжимает мою руку.

– А я буду скучать.

– Моя дорогая, – тетушка вновь прижимает меня к себе, – я тоже. Тоже буду скучать.

Она отстраняется, машет мне рукой и начинает двигаться в сторону безликих могил. Я наблюдаю за тем, как солнце блестит на ее бледной коже, как улыбка озаряет лицо. Она отходит все дальше и дальше, исцелившаяся, освобожденная, а потом исчезает.

Я стираю слезы тыльной стороной ладони и отворачиваюсь.