— Неправда, Ирена, и ты это знаешь. Неужели ты не понимаешь, как я тебя люблю? Нет смысла снова пережевывать все это, ты и сама от меня не уйдешь, потому что это погубит и тебя, и нашего ребенка. Ребенка, Ирена! Он такой же мой, как и твой. Нельзя нам расходиться — это было бы бесчеловечно, преступно! Ничего не бойся и хоть немножко доверяй мне. Быть может, в твоих глазах я слишком трезвый человек, но ведь человек же! Я ничего не боюсь, кроме… одиночества. Пойми же меня, прошу тебя! Ты видишь во мне хищника или эгоиста, занятого только собой, — но это не так! Я тоже не могу жить лишь для себя. Вот ты даешь — деньги… ладно, признаю, я люблю зарабатывать их, но этого мне мало. Мне необходимо жить с кем-то, ради кого-то! Вообще ты не имеешь права отстранять меня от нашего ребенка! Не имеешь и знаешь это! Я не люблю говорить о таких вещах, быть может, из глупого стыда, и пеленок я не выношу, а сострадание меня просто оскорбляет — и все же это так!

Раж говорил тихо и искренне, смотрел ей прямо в лицо — и она поверила. Да, он прав. Она его жена, и он имеет право решать, как ей жить. Странной была эта минутка в автомобиле. Ирена молчала. Ондра тронул машину и вскоре, подъехав к бржевновской вилле, помог ей выйти, как больному ребенку. Погладил по голове и повел в опустевший дом.

Ирена перестала сопротивляться. Кончено.

Она знала: участь ее решена. Проиграла.

А вечером — первым из гостей — явился Брих и оказался свидетелем бурной сцены. Ирена решительно отказалась принимать какое бы то ни было участие в прощальной вечеринке и упрямо отвергала все доводы Ондры.

— Здорово, друг! — приветствовал Бриха расстроенный Раж. — Ради бога, скажи ты ей! Господи, до чего у меня глупая жена… Прямо школьница!

Брих невесело усмехнулся:

— Я бы посоветовал вам при подобном обмене мнений закрывать дверь в холл. Вас еще на лестнице слышно.

Он пожал обоим руки и стал перед зеркалом приглаживать волосы; Ондра продолжал уламывать жену.

— Видеть никого не хочу! — И Ирена, не простившись с Брихом, круто повернулась, ушла в свою комнатушку, хлопнув дверью.

— Малость дурит, Франта, — устало вздохнул Раж, уводя приятеля в гостиную. — Выпьем-ка сначала одни. Мне надо отмыться от сегодняшних впечатлений. Бррр! Ты не представляешь… А, ладно, оставим это.

Огромная квартира была достаточно просторна, чтобы вместить многочисленных гостей. Двери в столовую, в кабинет и в холл были распахнуты — Бриху всегда казалось, что он — как бы среди декораций пошлого фильма, он никогда и не скрывал своего мнения о вкусе хозяев. На потолке кабинета горели лампы дневного света, голубоватым сиянием озаряя домашний бар, и высокие табуретки, и набор разнообразных бутылок. Раж гордился своим искусством смешивать коктейли.

— Пускай все летит к чертям, братец, — говорил Раж Бриху. — Пускай лучше все эти бутылки выпьют приличные люди, чем те, кто потом взломает замок на двери. Все, что ты тут видишь, уже продано! — Он удовлетворенно ухмыльнулся. — В среду тут останутся голые стены, так что милости просим…

Звякнул звонок, начали съезжаться гости. Пришел оптовый торговец мехами Калоус со своей стареющей супругой, подал Бриху потную руку; пока они здоровались, его жена не сводила любопытных глаз с помятых брюк Бриха. Затем, восторгаясь квартирой, спросила, где же хозяйка; Ондра объяснил отсутствие жены внезапным приступом мигрени и заговорил с меховщиком о трудностях с продажей автомобиля.

— Не возьмете и ста двадцати, — утверждал Калоус. — Кто же нынче станет покупать?

— Тогда уж лучше прямо в Влтаву, — отозвался Раж. — Знаете, во что он мне обошелся?

— Золотой мой! — печально покачал головой Калоус. — Цены на машины падают, как спелые груши… — Тут он наклонился к собеседнику, привыкнув после февральских событий поверять свои мысли шепотом. — Разве что попытаетесь прямо на автомобиле… До чего приятно! Брат Безменца так и сделал — и удачно. Только, держу пари, поездка его была отнюдь не всухую. Сами понимаете, — он добродушно засмеялся, — у любителей выпить были урожайные годы!

Явились еще гости. По гулкому пивному басу, каким он сам о себе доложил, Брих узнал адвоката Лазецкого, шумного человека с лицом старого сатира и с бычьим загривком. Огромной своей лапой Лазецкий пожал руки всем, болтая без передышки. Впрочем, болтовня была его профессией. Лазецкий вспомнил Бриха — в свое время Ондра знакомил их — и ткнул его под ребра:

— Ну как, еще киснете в конторе? Плюньте на это дело, молодой человек, выходите-ка на свежий ветер! Тут вам счастья не видать. Приличные юристы — не рудничные лошади! — жизнерадостно шумел он, тряся руку Бриха.

Среди пришедших Брих заметил восковой бледности лицо — дочь Калоуса, Рия. Она с абсолютно безразличным видом бродила по комнатам, выставляя напоказ свою безысходную скуку. Наконец устало рухнула в глубокое кресло, скрестила длинные ноги в брюках, которыми она, видимо, собралась шокировать старшее поколение, распушила тонкими пальцами челку своих коротко стриженных волос соломенного цвета.

— Хэллоу, — дерзко протянула она, когда Брих пожал ей руку, а глазами добавила: «А ты меня вовсе не интересуешь, понятно? Что смотришь? Ну, не огорчайся. Меня тут никто не интересует. Все они дураки».