Брих с детства сохранил неприязненное отношение к квартире дяди. Здесь не найдешь интимных, греющих душу мелочей, присущих жилью бедняков: тут картинку, засунутую за стекло буфета, там линолеум, прожженный сигаретой. У Мизины все отмечено мещанской аккуратностью, все подчинено неприязненному порядку. Аквариум, освещенный снизу, горка с небольшой выставкой фарфоровой посуды, которой никто никогда не пользовался — этот фарфор предназначен только для того, чтоб его вытирали от пыли в ожидании свадьбы Иржинки. «Все это будет твоим, девочка», — говаривала дочери тетка, проходя через гостиную. Иржина как-то призналась Бриху, что порой ее охватывает желание переколотить весь этот хлам. Ненавидит! Тетушка была типом хозяйки-уборщицы; в школе домоводства, которую она посещала как дочь состоятельных родителей, ей внушили твердые правила относительно поддержания порядка, и теперь даже уход служанки не мешает ей по пять раз в день протирать пол, хотя гостей, которые могли бы осудить ее, у них не бывало — приходили лишь Брих да изредка семейство Казды.

В гостиную заглянула Иржина в накрахмаленном фартучке, заговорщически подмигнула:

— Очень скучно?

— Как всегда — ничего.

— Так договорились? Выручишь?

— Положись на меня, товарищ! — он тоже сощурил глаза в улыбке, и Иржина снова скрылась на кухне.

Сегодня она звонила ему на работу и в обычном для себя стремительном темпе попросила встретиться. Брих согласился — он любил свою несмелую двоюродную сестренку, подавленную отцовской безапелляционностью, понимал ее, хотя и поддразнивал иной раз, добродушно посмеиваясь над крошечными заботами и, сам того не желая, сделался ее поверенным; Иржина, не стесняясь, выбалтывала ему свои девичьи тайны. Да, он разговаривал с ней, но в последнее время перестал давать советы. Особенно с тех пор, как она влюбилась и не могла выбросить из головы его бывшего соратника, Индру Берана. О, тот наверняка ходит теперь задрав нос, — олицетворенная важность! Ну, это уж ее дело!

Они встретились в кафе, и Иржина, разрумянившись на бегу, за чашкой чаю излила свои сердечные горести. Брих слушал терпеливо, кивал головой. Бедняжка Иржинка! Жизнь ее теперь — непрерывная цепь опасений и страхов: Индра — отец — институт… И она металась между ними, подобно бильярдному шару меж бортов. Призналась, что вступила в коммунистическую партию, а дома об этом еще не знают! Не знают, что она дружит с Индрой. Сколько раз готова была уже открыться отцу, но тот одним взглядом, одним язвительным словцом закрывал ей рот. И Индре она лжет! Сказала, что дома во всем призналась, но чувствует: он ей не верит. Подозревает в трусости и вообще недоволен… Что делать, Франтишек? Ведь все это рухнет, вся эта непрочная стена лжи! А товарищи в партийном комитете так хорошо к ней относятся, ей так вольно дышится среди них, что и сказать нельзя… Если бы не они — задохнулась бы дома! Папа каждый вечер слушает заграничное радио, отпускает ехидные словечки! И она должна это слушать! А его таинственные перешептывания с мамой! Вчера ей удалось перехватить и спрятать от родителей повестку на партсобрание, но долго так тянуться не может, все обнаружится! Что тогда скажет папа об ее партийности? А мама все твердит: подумай о душе, девонька! И таскает с собой на сборища верующих, а когда Иржина отказывается, начинаются упреки, слезы… Я просто непорядочная, не могу я так дальше, ведь я лгу, предаю партию, скрывая, что состою в ее рядах, я вообще не могу считаться коммунисткой, обманываю всех, и Индру тоже… Все это скверно кончится!

— Послушай, — прервал Брих ее причитания, — ты сама-то знаешь, чего хочешь?

Иржина недоуменно взглянула на него. Как это не знает? Она хочет жить как человек, смотреть людям прямо в глаза, любить Индру и…

Брих остановил ее:

— Что тебе делать — не скажу, хотя и знаю, Иржинка, кто за всем этим стоит, ради кого ты вступила в партию.

— Неправда! Напротив! — вскричала она и потупилась. — Мы все время из-за этого ссоримся! Индра высмеивает меня, как и ты!

Озадаченный Брих покачал головой.

— Конечно, это твое дело, Иржинка. Но сомневаюсь, чтобы от тебя была большая польза партии. Не спутала ли ты ее с благотворительным обществом? Партия как защитница робких барышень от злых папочек — это уж, ей-богу… Да и вообще, понимаешь ли ты, что происходит? Известно ли тебе, что им нужно? Откуда ты знаешь, что они правы?

— Знаю! — строптиво вырвалось у нее.

Иржина посмотрела на свои пальцы — у нее была дурная привычка — разволновавшись, грызть ногти. Сколько ей за это доставалось! Вот и теперь Брих легонько шлепнул ее по руке, отвел пальцы от рта. «Знаю…» Знает она только то, что мало образованна, Индра часто доказывал ей это, ну и пускай! Шепотом она добавила:

— Я это чувствую… И я… я хочу быть коммунисткой, понял?!

Она чувствует! Брих снисходительно усмехнулся.

— Это, конечно, убеждение — твердое, как скала. Что ж, коли оно у тебя есть, Иржина, — действуй! Больше ничего тебе посоветовать не могу. Ты сама уже взрослая.

Иржина обвела рассеянным взглядом полупустое кафе, потом со вздохом пожала плечами:

— Не знаю, как тебе сказать, Франта. У меня такое чувство, будто я чем-то… как бы скована. А ведь это мои родители, я им обязана… даже если… если мы совершенно не понимаем друг друга. А мама — мне ее жалко, отец превратил ее бог знает во что, а с другой стороны…

— Чти отца своего и матерь свою, — иронично процитировал Брих. — Религиозный предрассудок, товарищ коммунистка! Поздравляю с такой сознательностью…

— Да нет, не так! И не смейся надо мной, пожалуйста, и ты тоже! Я сама не понимаю, что мне мешает. Просто кажется: живу в клетке, трясу решетку, стараюсь вырваться на волю — и не могу! — Тряхнув головой, она вскочила, взяла сумочку. — Кажется, я слишком задержала тебя своим нытьем. Прости. Но вечером — поможешь мне, да?

И посмотрела на него с такой детской мольбой, что он кивнул. Завтра Индра уезжает на неделю — добровольцем в бригаду, и именно сегодня, когда в семье Мизины званый вечер, он вспомнил, что надо попрощаться с Иржиной. Брат и сестра условились, что около девяти Брих вытащит Иржину из дому под предлогом небольшой вечерней прогулки.

— Что с тобой поделаешь, барышня! Впрочем, характер у меня слабый, и хотя я не слишком гожусь на роль Купидона, — ладно, помогу! Только это ведь не решение вопроса, пойми, трусишка.

— Знаю, — девушка остановилась, на ее веснушчатом личике расцвела счастливая улыбка. — Ты прелесть! Ну, я помчалась, а то дома опять начнется буря. Папа сторожит меня, я ему сказала, что у нас сегодня семинар… Ах, только б удалось! От всего этого у меня живот схватило…

Сидя теперь в гостиной дяди, Брих думал о недолгом, торопливом разговоре с Иржиной в кафе; не удержался от улыбки. Странная пошла молодежь, размышлял он. К примеру, — Иржина или сын Казды Алек… и этот Индра. Всего несколько лет разницы между ним, Брихом, и этими тремя, — а они уже не такие, как он. У них свои проблемы, свои трудности — но не те, что были у него во времена Первой республики. Эти молодые — яснее, прямее, есть в них какая-то решимость, уверенность в себе — сложные они, но не запутавшиеся. Взять хотя бы Иржину. Наивная, робкая, такая ясная — и все же…