Я подскочил, хватаясь то за рубаху, то за штаны, сверля Тому намекающим взглядом.

— Ладно, позже, — вздохнула она, отворачиваясь. — Учти, это очень важно. Важнее не бывает.

И выскользнула из комнаты. Спиной к соседке нахлобучив оба предмета гардероба, еще не отошедший ото сна, я вылетел вслед за Томой спотыкающейся пулей со смещенным центром тяжести.

Дядя Люсик считал:

— Восемь, девять, десять!

Все ученицы и я выстроились в произвольную шеренгу возле бассейна. Кто куда встал. Не по росту, как у нас на физкультуре, а по желанию. Я встал у Томы, Зарина мгновенно подперла мой бок с другой стороны.

Дядя Люсик удовлетворенно кивнул.

— Доброго всем утречка. Что-то квелые вы какие-то. Спалось хорошо?

— Отлично! Здорово! Чудесно! — раздалось с разных сторон.

Глаза папринция посмеивались. То ли догадывается о ночных приключениях, то ли откровенно знает.

— Пробежка. Один круг, потом умываться и завтракать. Марш!

Дежурные бойники распахнули ворота. Первой на простор ринулась Аглая, за ней, на правах подруги-наперсницы и дочери смотрительницы школы, Варвара. Остальные кто как. Оказавшись снаружи, помчались вдоль стены, совершая огромный круг.

— Чапа! — вновь попыталась поговорить со мной Тома.

— Не разговаривай, быстро выдохнешься, — посоветовал кто-то из рядом бегущих.

Чтобы слышать друг друга на бегу, нужно говорить громко. Мы не одни. У Томы снова не получилось задуманное, и она с неожиданной злостью рванула вперед.

С выжженными сухотой глотками, взвинченные и неимоверно усталые, сразу по возвращении бросились к чаркам и тазикам умывальни. Некоторые умчались в уборную. Умываясь, я терпеливо дожидался, когда туалет освободится. Не хотелось попадать в неприятную ситуацию. Надо сказать папринцию насчет отдельного туалета. Или разрешить ходить, куда он сам ходит. Можно же в виде исключения сделать для меня такую малость, раз оставили с девочками.

— Чапа, будь осторожен, — успела шепнуть Тома прямо на ходу, выбрав миг, когда рядом никого не оказалось. — Карина сказала…

В это время последняя девочка покинула уборную.

— Прости, — извинился я, убегая внутрь.

Тома, конечно, за мной не пошла, как бы ни хотелось сказать недосказанное.

— Завтрак!

Не успел выйти, как толпа понесла меня к столам кухни. Расселись, ложки старательно застучали, челюсти принялись с удовольствием молоть и дробить, горла проглатывать и требовать еще. Тома сидела сама не своя. На вкус не обращала внимания. Жевала машинально, как корова на лугу. Глотала через силу. Завершился прием пищи новым совместным декламированием.

— Молитву возвышения, — скомандовал дядя Люсик, — или как вы говорите, возвышенку. Алле хвала!

— Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Как с заповедями, дружный хор принялся отчеканивать, четко разделяя каждую фразу, как бы высекая ее в скрижалях памяти, если такие есть.

— Я отдаю жизнь и мысли Алле-возвысительнице, да простит Она нас и примет.

— Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня.

— Я забочусь о своем здоровье, ведь потом оно позаботится обо мне.

— Я помогаю окружающим, ведь потом они помогут мне.

— Я воздаю выше необходимого Алле-всесвидетельнице, творительнице миров и воительнице умов, да простит Она нас и примет, и наступит время, когда воздастся мне.

— Как Она создала наш мир, так и я во славу Ей создаю себя.

— Я не ною и не жалуюсь. Я пересиливаю.

— Я не прошу. Я действую.

— Для меня нет невозможного. Трудно — да, долго — может быть, но не невозможно.

— Я слушаю умных, но верю только верным. В этом состоит мудрость.

— Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь.

— Меня можно убить, но нельзя сломать.

— Я так живу и примером учу детей. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

Кто-то из мелких весело втиснул:

— А если я еще маленькая, и у меня нет детей?

Дядя Люсик не поставил выскочку на место, как сделал бы на его месте любой учитель, а добродушно разъяснил:

— Пример — он для всех. Дети бывают не только свои. Вы сами еще дети. Будьте примером для своих соратников и для чужих детей. Алле хвала!

— Алле хвала! — еще раз гаркнули все.

— Теперь прошу на выход.

Дядя Люсик вывел нас из-под крыши.

— Войник, преподаватель боя, сейчас у цариссы, — сообщил он, когда все построились снаружи. — Предлагаю провести занятие Аглае, она лучшая в потоке. Берите инструмент, приступайте. За дисциплину отвечает старшая по возрасту — Карина.

Он ушел. Не получилось сказать насчет туалета. Подойду после занятия.

Инструментом папринций назвал деревянные мечи с достаточными крестовинами, чтоб не покалечить руки. Я взял один, покрутил в запястье. Удобный. Только легкий, потом трудно будет перейти на настоящий.