Боль немного ослабла.

Он вытянул ногу, затем немного согнул ее снова, очень осторожно. Все шло нормально.

Но когда он еще раз попытался подняться, вся нижняя часть спины была зажата, как в тисках, и боль, от которой у него перехватило дыхание, крепко ударила его по ягодицам.

"У вас не найдется ничего, вроде виски? Ром?"

Если бы он мог просто встать на ноги... Но женщина покачала головой:

"Мне очень жаль, Друг. У меня даже нет капельки пива. Даже молока для детей больше нет,"- добавила она с некоторой горечью. "Армия забрала всех моих коз."

Она не сказала при этом, какая армия - но он решил, что для нее это просто не имеет значения.

Он издал какой-то слабый звук, подразумевающий извинения - на всякий случай, если это были Континенталы, или милиция, - и утих, тяжело дыша.

Такое случалось с ним и раньше, раза три - и всегда одно то же: внезапная вспышка боли, и полная неспособность двинуться с места. Однажды прошло дня четыре, прежде чем он смог ковылять снова; в последние два раза он поднялся на ноги всего за два дня, и хотя приступы боли спорадически повторялись, еще в течение нескольких недель - он все же был в состоянии ходить, хоть и медленно.

"Тебе плохо? Я могла бы дать тебе сироп из ревеня,"- предложила она. На это он сумел только улыбнуться, и покачал головой. просто сжатие зубов в спине...

"Благодарю вас, мэм. Просто сильно прихватило спину. Как только полегчает, все будет в порядке."

Беда в том, что до тех пор, пока не полегчает, он будет совершенно беспомощен - и поняв это, он неожиданно ощутил приступ паники.

"Ох..." Женщина еще помедлила, колеблясь, но потом ребенок у нее заплакал, и она отвернулась, чтобы взять его на руки.

Какая-то девчушка - лет пяти-шести от роду, подумал он, низкорослое маленькое существо, - выползла из-под кровати, и с любопытством уставилась на него.

"Собираешься остаться на ужин?"- спросила она высоким, чистым голоском. Она оценивающе нахмурилась. "Похоже, ты можешь съесть очень много."

Он немедленно пересмотрел свою оценку ее возраста в пользу восьми-девяти лет - и улыбнулся.

От боли он весь покрылся испариной, но сейчас это было ему даже облегчением.

"Твоей еды я не съем, а nighean,"- тут же заверил он. "На самом деле, хороший каравай хлеба, и кусок вяленого мяса есть вон в том в мешке; это тебе."

Глаза у нее стали круглые, как пенни, и он поправился - "Вашей семье, я имею в виду."

Она с нетерпением посмотрела на сумку, болезненно глотнув, потому что рот ей заливало слюной; он услышал этот слабый глоток - и от жалости у него сжалось сердце.

"Прю!"- прошептала она, обращаясь к столу. "Еда!"

Еще одна девчушка выползла из-под стола, и встала рядом с сестрой.

Обе они были тощенькие и плоские, как штакетины - хотя совсем друг на друга не похожи.

"Слышала,"- сказала новоприбывшая сестре, и обратила мрачный взгляд на Джейми.

"Не позволяй маме давать тебе сироп из ревеня,"- посоветовала она ему. "Дерьмо из тебя так и попрет, и если ты не поспеешь в уборную, тогда..."

"Благоразумие!"

Благоразумие - Пруденс, - услужливо закрыла рот, хотя и продолжала смотреть на Джейми с интересом.

Ее сестра опустилась на колени, и пошарила под кроватью, вскоре возникнув оттуда с семейной посудиной, объектом первейшей домашней необходимости из коричневого фаянса, который весьма серьезно представила ему для осмотра.

"Мы повернемся спиной, сэр, если ты будешь нуждаться в..."

"Терпение!"

Покрасневшая г-жа Хардман отняла горшок у дочери, и прогнала малышек к столу - взглянув предварительно на Джейми, чтобы быть совсем уверенной, что он имел в виду именно это: она взяла хлеб, и мясо, и яблоки из его сумки, старательно разделив еду на три части: две большие части для девочек, и поменьше для себя, отложив ее в сторонку - на потом.

Горшок она оставила на полу рядом с кроватью - но, пока она осторожно облегчала его на набитый кукурузной шелухой матрас, Джейми заметил на донышке нечто, написанное крупными белыми буквами. Он прищурился, чтобы в тусклом свете лучше разглядеть текст, и широко улыбнулся. Это был латинский девиз, окруженный ярко выписанными веселым пчелками, недвусмысленно подмигивавшими зрителям. "Iam apis potanda fineo ne".

Он уже видел эту шутку, раньше - бордель в Эдинбурге, где он когда-то держал номер, был для забавы оборудован посудой такого сорта, с разнообразными латинскими изречениями, большинство из которых были весьма похотливы, а некоторые - с простенькими каламбурами, вроде этого.

Здесь была латинская сентенция, какая-то глупость, вроде..."Пейте не пчелу в настоящее время"- но, если прочитать это фонетически правильно на английском, не обращая внимания на расстояние между буквами, читалось: "Я горшок для ссанья и тем хорош."