— Баба это, Федя, просто баба басурманская, — пробормотал Ванька.

Он заелозил, заряжая ружьё. Сухая трава зашуршала под его грузным телом. Клацнул замок затвора.

— Да тише ты! Спугнёшь! — зашептал Фёдор.

Терек катил мимо них бурые воды, шелестя донной галькой. Звонко шуршал сухой ковыль, скрывавший их тела от глаз грозной воительницы. Иван прицелился.

Вдруг Фёдору почудилось, что женщина стоит не на противоположном берегу, а рядом с ним, лицом к лицу. Что синий взгляд её жжёт ему кожу леденящим жаром и обливает иссушающим холодом.

Она исчезла прежде, чем свинцовое тело пули расплющилось о серый валун на противоположном берегу.

— Ты зачем, гадёныш, меня под руку ударил? — взревел Ванька. — Али баб сильно жалеешь? Так то ж чеченская ведьма! Ты ж сам видел, что они с нашими хлопцами сотворили!

— Прости меня, Ваня, сам не знаю, какая блажь на меня нашла, — только и смог вымолвить Фёдор.

«..Удостой меня быть орудием мира твоего...»

Слова молитвы

К весне 1817 года на Сунже существовали два небольших укрепления. Генерал Дельпоццо [1] поставил в этом месте Назрановский редут для прикрытия Военно-Грузинской дороги, проходившей тогда от Моздока к Владикавказу через землю ингушей. До этого, в 1817 году, Алексей Петрович Ермолов, уезжая в Персию, приказал поставить и другое укрепление, Преградный Стан, в пятидесяти вёрстах от селения Назрань. Новый редут был занят ротой Владикавказского гарнизонного полка с двумя орудиями и сотней казаков. Русские солдаты принялись рубить лес за рекой Сунжа, что сильно обеспокоило чеченцев. Но чеченцы ещё надеялись на неприступность своих аулов, закрытых густыми лесами и топкими болотами. Проявлять покорность было не в их характере. Их выбор был между обороной, в случае продвижения русских за Сунжу, и нападением. На строительство Преградного Стана они ответили рядом опустошительных набегов на затеречные станицы. По примеру прежних лет они надеялись вынудить тем Ермолова заключить соглашение на выгодных для них условиях. Фигура Ермолова вызывала у них ужас, но они всё ещё не верили его угрозам, и даже сбор войск на Тереке мало беспокоил чеченцев, привыкших к мимолётным вторжениям русских. Чеченцы предполагали, что, сделав два-три перехода, войска вернутся назад, и всё останется по-прежнему. Только мирные чеченцы, обитавшие между Сунжой и Тереком, могли до некоторой степени оценивать значение совершавшихся событий.

Но чем беспокойнее и злее становились чеченцы, тем скорее должно было наступить возмездие, тем больше было поводов Ермолову перейти от угроз к решительному действию, и с ранней весны 1817 года на Тереке начал сосредоточиваться сильный отряд. К двум батальонам шестнадцатого полка, стоявшим здесь зимою, прибыл из Крыма восьмой егерский полк, пришёл из Кубы [2] батальон Троицкого полка и был передвинут из Грузии батальон кабардинцев. В станице Червленной в то же время сосредоточено шестнадцать орудий и до тысячи донских и линейных казаков. Вскоре на линию прибыл и сам Ермолов, чтобы лично руководить военными действиями. Он выехал из Тифлиса в апреле, когда дорога через горы ещё была завалена глубокими снегами, и большую часть пути делал пешком. Объехав затем весь правый фланг Кавказской линии и Кабарду, он прибыл наконец в станицы Терского казачьего войска и восемнадцатого мая остановился г Червленной, откуда должно было начаться движение за Терек, в земли чеченцев. В мае 1817 года части регулярной русской армии под командованием губернатора Кавказа, генерала Алексея Петровича Ермолова перешли Терек.

— Вот в чём змызл обозной жисти, знаешь ли, паря? — спросил старый казак Захарий-Слива Громов у Фёдора.

Фёдор искоса посмотрел в его багровое лицо. Всё как обычно: нос сливой, обвислые седые усищи, пожелтевшие от табака. Папаха надвинута на самые брови.

— Ну в чём? — нехотя переспросил Фёдор.

— В движении, паря! В том, чтоб достичь и постичь! — старый казак ткнул в небеса кривым пальцем. — Вот ты, паря, всю жисть в бою да в разведке, в разведке да в бою. А теперь и твоя жисть переменица. Как выстроит батюшка Лексей Петрович крепость, так поставит в бастиёнах её пушки, так и достигнем мы мира. Сделаемся замлепашцы. А как загонит батюшка Лексей Петрович чечена в хладные горы, в дремучи дебри, как зачнут чечены от голодухи там сохнуть, так стануть пожиром жрать друг дружку, так и постигнут разом силищу нашу.

— Так крепость-то ещё построить надо!

— И тут ты прав, паря! Ой надо, ой надо. Крепости они сами по себе не строяца. Придётся попотеть нам с тобой, паря. Ой, попотеть!

Третий день они тащились к Сунже. Обоз и пушки, бабы и детишки. То грязюка непролазная, то каменюки да пыль. И только лес, дремучие дебри кругом. Время от времени Фёдор сбегал в дозор. И ноги коню размять и самому проветриться. Когда же настанет конец этому пути? Эх, зачем не пошёл вперёд с авангардом, зачем не послушал Ваньку?!

На ночь вставали лагерем, выставляли посты, отправляли во все стороны разведку. Разведчики неизменно доносили одно и тож: всякий блудливый и преступный люд сбивается в шайки и крутится вокруг обоза. Да Фёдор и сам их видел. Только вчера последний раз сдуру чуть не налетел на шайку лезгин. Одного треснул шашкой по башке, уже в вечеру в лагерь приволок. Лезгин ни жив ни мёртв, но злобен, тварь. Однако рассказал, что в Черкесии снова чума, и потому они, лезгины, туда ни ногой. А здесь — грабь на здоровье! Вольному воля!

Порой эта сволочь так близко к обозу подходит, что слышно, как перекликаются шакалы. Но нападать боятся. Ярмул войско ведёт. Случись чего — нещадно покарает.

Сам Алексей Петрович виден войскам каждый день. На марше вместе со всеми пыль глотает или в грязюке вязнет — это уж как придётся. И генерал Вельяминов вместе с ним. Наверное, уж порешили, где крепость поставят. Для вольного казачества и солдатиков служивых станет дела: лес вали, пни корчуй да рвы рой.

В один из дней проходили через городишко. Село не село, аул не аул — басурманское племя кто разберёт? Застали на улице двух женщин, не русских, но красивых. Иудейской веры. И ничего, не тронули. Так отпустили, с миром. В одном из домишек обнаружился священник католической конфессии, отец-иезуит. О находке незамедлительно донесли Алексею Петровичу. Генерал в нелицеприятных выражениях велел святого отца сопроводить за Терек, до самого Моздока. Вот и всё веселье обозной жизни. Скучно Федьке Туроверову обоз охранять. Ой, скучно!